— Тебя представляю... как ты сегодня!.. — задыхаясь, необдуманно признался еще не пришедший в себя Коротков. — Меня это почему-то так заводит!..
— Ах ты, сволочь!! — Полина вскочила с кровати и начала быстро одеваться. — Извращенец проклятый!! То-то я смотрю!..
— Ты чего, Поль? — оторопело уставился на нее ничего не понимающий Коротков. — Что с тобой?
— Я тебе не кукла!!! — закричала Полина, прекратив на секунду одеваться.
— Какая еще «кукла»? — окончательно растерялся Коротков.
— Такая! Ты кончаешь, значит, когда представляешь, как меня трахают?! Грязь какая!!
— Да почему грязь?!
— Да потому!! Я для тебя уже вообще не женщина, а просто объект какой-то! Да? Для твоей грязной похоти. Гадость какая! Как будто за мной в бане женской подглядывают и дрочат на меня!
— А что, есть и такие? — жадно спросил Коротков.
— Да полно! Больные люди.
— И что они? Смотрят на женщин и мастурбируют? — Коротков даже на кровати привстал. Он почувствовал, что этот разговор его возбуждает.
— Слушай! — Полина смотрела на мужа с какой-то жалостью, смешанной с брезгливостью. — Да ты действительно больной человек. Тебе лечиться надо!
Она схватила свою сумочку и бросилась к двери.
— Поль! — негромко в спину окликнул ее Коротков.
Полина уже держалась одной рукой за ручку. Она остановилась, замерла, помедлила немного, но потом все же с досадой обернулась.
— Ну? Что тебе?
— Заведи себе любовника и трахайся с ним у меня на глазах. А я тебе буду по 100 долларов за это платить. Каждый раз. А еще лучше двух. Тогда по 200.
— Ну, ты и мразь!.. — Полина разглядывала мужа как какое-то огромное отвратительное насекомое. — Ну, и дрянь!..
— 200! — хладнокровно сказал Коротков. — 200 и 400.
Полина набрала воздух, собираясь что-то сказать.
— 500 и 1000! Или даже полторы, если их трое будет.
В лице у Полины что-то дрогнуло.
— Откуда у тебя такие деньги? — недоверчиво поинтересовалась она.
— Деньги у меня будут! — безмятежно заверил ее Коротков. — Это уже моя проблема.
— 500 долларов? Оплата вперед! — Полина все еще с сомнением смотрела на мужа.
— Да пожалуйста! — пожал плечами тот. — А если двое — так тыща! А трое — так вообще полторы! Какая тебе, в конце концов, разница? Ты же все равно мне женой останешься. А я тебе все прощаю. Заранее.
— Хм!.. — хмыкнула благоверная Короткова, исподлобья с интересом на него поглядывая. — Любопытное предложение... Я подумаю.
— Подумай, подумай! А чего ты теряешь? Развестись-то всегда успеешь. А так — и при муже, и при деньгах, и при всем своем удовольствии! Чем плохо?
— Да-а... — с еще большим интересом протянула Полина, что-то быстро про себя прикидывая. — Интере-есно!..
— Ладно, «интересно»!.. Раздевайся давай да спать ложись! — похлопал рукой по кровати Коротков. — Хватит дурью маяться. Куда ты на ночь глядя собралась?
— А лесбийская любовь тебя не интересует?
Полина все еще стояла у двери. Коротков так и не понял, шутит она или говорит всерьез.
— Там видно будет! — бодро сказал он. — Если только не слишком дорого. Боюсь, что лесбиянство, равно как и зоофилия, мне пока не по карману.
— Что такое «зоофилия»?
— Секс с животными. С кошечкой или с собачкой.
— Ты с ума сошел! — игриво заметила жена, начиная раздеваться.
* * *
— А если больше трех? — Полина лежала на кровати, опершись на локоть, и смотрела на мужа. — Скажем, 4 или 5? Или на камеру ты будешь снимать?
— Слушай, у меня и так уже денег нет! На тебя просто не напасешься!
— Ну, можно со скидкой. Ты подумай!
— Ладно, подумаю, — сердито буркнул Коротков и отвернулся.
— Я тебя люблю, милый! — томно проворковала жена и нежно поцеловала мужа в спину. — Какой у нас с тобой прочный брак!.. Наверное, самый прочный на свете!
— Да уж!.. — протяжно зевнул Коротков. — Самый!.. Ладно, я тебя тоже люблю, — невнятно пробормотал он через секунду, уже засыпая. — Спи!!
* * *
И спросил у Люцифера Его Сын:
— Счастливы ли теперь тот мужчина и та женщина? В ТАКОМ браке?
И ответил Люцифер Своему Сыну:
— По крайней мере, теперь они гораздо счастливее, чем прежде. Только брак ли это?
И спросил, помолчав, у Люцифера Его Сын:
— Почему люди все-таки так боятся свободы?
И ответил Люцифер Своему Сыну:
— Потому что свобода — это одиночество.
