Все это Лайла рассказала мне в последующие недели. А сейчас я старалась не видеть крови на собственной постели, перерытых вещей, выброшенной на пол из стенного шкафа одежды, фотографий и моих стихов, оставленных на столе. Я схватила фланелевый халат, такой же, как у Лайлы, и подняла с полу кое-что из одежды. Хотела захватить свою старую пишущую машинку «Ройял», но всем, кроме меня, это показалось бы нелепым и эгоистичным. Я задержала на ней взгляд и еще раз посмотрела на кровать.
Стоило мне повернуться к выходу, как сквозняком резко захлопнуло дверь. Все надежды на то, что я буду жить нормальной жизнью, улетучились.
Женщина-детектив остановила машину возле Управления по охране общественного порядка. Мы поднялись на лифте и вышли в знакомый вестибюль третьего этажа, где за пуленепробиваемым стеклом находилась диспетчерская. Диспетчер нажал кнопку, дверь открылась, и мы вошли.
— Туда, — указал кто-то из полицейских.
Мы прошли дальше.
Фотограф наводил камеру. Лайла стояла спиной к стене, держа у груди номер. Номер, как и у меня в свое время, был написан жирным маркером на обороте конверта полицейского департамента.
— Элис! — обратился ко мне фотограф.
Я поставила сумку с нашей одеждой на пустой стол.
— Не узнаешь? — спросил он. — Я в восемьдесят первом снимал улики по твоему делу.
— Привет, — сказала я.
Лайла все стояла у стены. Подошли еще двое полицейских.
— Ух ты! — сказал один из них. — Какая встреча! После суда нечасто увидишь потерпевшего. Вы довольны своим процессом?
Я бы охотно поболтала с этими парнями. Они это заслужили. Как правило, им была видна лишь та сторона насильственных преступлений, примером которой стала всеми забытая Лайла, прислонившаяся к стене, — жертва, живая или полуживая.
— Довольна, — сказала я, понимая, что надо ее выручать, и пораженная своей неожиданной известностью. — Вы, ребята, были на высоте, просто молодцы. Но я пришла сюда к Лайле.
Им это показалось странным, но разве хоть что-то в этой истории не было странным?
Они начали готовить Лайлу к съемке, беседуя при этом со мной.
— У нее практически нет следов. У тебя, помню, был жуткий вид. Мэдисон здорово тебя отделал.
— А запястья? — сказала я. — Он же связал ее. А я не была связана.
— Но у того был нож, верно? — спросил какой-то полицейский, которому хотелось припомнить подробности моего дела.
Фотограф подошел к Лайле.
— Ну-ка, — сказал он, — держи запястья прямо перед собой. Да, вот так.
Лайла делала, что приказано. Повернулась боком. Подняла вверх запястья. Тем временем меня окружили полицейские, жали мне руку, улыбались, задавали вопросы.
Затем пришло время сделать телефонные звонки. Нас с Лайлой посадили за столом в углу. Я сидела прямо на столе, а Лайла передо мной на стуле. Под ее диктовку я набрала номер.
Был поздний час, но ее отец еще не спал.
— Мистер Райнхарт, — сказала я, — это Элис, мы с Лайлой вместе снимаем квартиру. Даю вам теперь Лайлу.
— Папа, — начала она.
Заплакала. Сообщила ему о случившемся и протянула трубку мне.
— У нее все пройдет, мистер Райнхарт, — сказала я, пытаясь успокоить его. — Со мной это тоже случилось, и я пришла в норму.
Мистер Райнхарт знал о моем случае от Лайлы, которая поделилась с домашними.
— Вы мне никто, — сказал он. — Я убью этого гада.
Мне следовало быть готовой к такой злобе по отношению к насильнику, но я почувствовала, что агрессия направлена и против меня. Я дала ему номер телефона Марка. Сказала, что мы будем ночевать там и что он сможет позвонить по этому номеру и сообщить, когда прибывает его рейс. У Марка есть машина, сказала я, и мы встретим его в аэропорту.
Лайла ушла с полицейскими писать заявление о возбуждении дела. Время было позднее, а я все сидела на металлической столешнице и думала о своих родителях. Мама только что вернулась на работу после двухлетнего перерыва, связанного с усилением приступов. Теперь я это все разрушу. Логика начала покидать меня, уходить как в песок. Бремя тяжелейшей вины за совершенное преступление возложить было не на кого, кроме как на убежавшего насильника, которого Лайла даже не могла толком описать, и я почему-то взяла этот груз на себя.
Я набрала номер.
Ответила мама. Любой ночной звонок она воспринимала однозначно: как известие о моей смерти.
— Мам, — сказала я, — это Элис.
Параллельную трубку взял отец.
— Привет, папа, — сказала я. — Во-первых: у меня все в порядке.
— О боже, — сказала мама, предчувствуя недоброе.
— Иначе чем прямо об этом не скажешь: Лайлу изнасиловали.
— Не может быть…
Они засыпали меня вопросами. Я только успевала отвечать:
— Да у меня все нормально… На моей кровати… Нам еще не сказали… В комнате для допросов… Без оружия… Перестаньте, противно слушать.
Последняя реплика была ответом на их неоднократные причитания: «Слава богу, не тебя».
Я позвонила Марку.
— Мы его видели, — сказал он.
— Что?
— Пэт позвонил, я примчался, и мы поехали его искать.
— Это безумие!
— А что было делать? — сказал Марк. — Мы оба хотели прикончить ублюдка. Пэт ничего не соображает, он просто обезумел.
— Сейчас-то пришел в себя?
— Какое там! Я оставил его у приятеля. Он хотел ночевать с нами.
Я выслушала рассказ Марка. Оба они изрядно выпили, а потом стали ездить в темноте по близлежащим улицам. Марк держал в машине лом. Пэт озирал лужайки и дома, Марк то притормаживал, то прибавлял газу. Наконец они услышали крик, а потом увидели мужчину, выбегающего на улицу между домами. У тротуара он заметил автомобиль Марка, развернулся и пошел по улице, замедлив шаг до обычного. Марк и Пэт в машине за ним. Могу лишь представить себе, что они говорили и замышляли.
— Пэт сдрейфил.
— А вдруг это был не он? — сказала я. — Вам такое не приходило в голову?
— Говорят, преступники иногда болтаются поблизости от места преступления, — возразил Марк. — Да еще эти крики и его поведение.
— Так ведь вы преследовали его, — сказала я. — Марк, самим нельзя ничего делать — таков порядок. Самосуд — это не метод.
— Представляешь, он развернулся и бросился на машину.
— Как это?
— Бросился на нас с криком и ревом — я чуть в штаны не наложил.
— Ты его хорошо рассмотрел?
— Да, — сказал он, — думаю, да. Это наверняка был он. Стоял под фонарем и орал на нас как оглашенный.
К тому времени, когда меня и Лайлу отвезли в квартиру Марка, находившуюся по другую сторону кампуса, я была слишком подавлена, чтобы вести разговоры. Мне не хотелось, чтобы Лайла узнала о действиях Марка и Пэта. Их мотивы были понятны, но выводили меня из терпения. Насилие лишь порождает насилие. Неужели непонятно, что главные тяготы выпадают на долю женщин? Только им дано успокоить и, что почти невозможно, заставить принять случившееся.
У Марка в спальне мы с Лайлой облачились во фланелевые халаты. Когда она переодевалась, я отвернулась и пообещала держать дверь.
— Марка не впускай.
— Ни за что, — ответила я.
Она легла в постель.
— Сейчас вернусь. Я лягу с краю, чтобы тебе было спокойнее.
— А окна?
— У Марка на них шпингалеты. Он ведь, как ты помнишь, вырос в городе.
— А ты тогда попросила Крейга починить заднее окно? — спросила Лайла, не поворачиваясь ко мне лицом.
Этот вопрос и сопутствующее обвинение резанули меня как ножом. Крейг был нашим квартирным хозяином. За две недели до нападения я поднималась к нему в квартиру и просила починить задвижку на моем окне.
— Попросила, — сказала я. — Но без толку.
Я выскользнула из комнаты и посовещалась с Марком. Вход в единственную в квартире ванную был через спальню. Мне хотелось предусмотреть все мелочи, даже такую: если Марку среди ночи приспичит, пусть воспользуется кухонной раковиной.
Вернувшись в спальню, я нырнула в постель.
— Растереть тебе спину? — предложила я Лайле.
Она все так же лежала спиной ко мне, свернувшись в комок.
— Попробуй.
Я попробовала.
— Стоп, — сказала она. — Я хочу спать. Хочу, чтобы я проснулась и все закончилось.
— Можно, я тебя обниму? — спросила я.
— Нет, — сказала она. — Понимаю, ты хочешь мне помочь, но это невозможно. Я не хочу, чтобы ко мне прикасались. Ни ты, ни другие.
— Я не буду спать, пока ты не уснешь.
— Как хочешь, Элис, — сказала она.
На следующее утро в дверь постучал Марк, который приготовил чай. Звонил мистер Райнхарт и сообщил свой номер рейса. Я пообещала Лайле как можно скорее забрать из квартиры ее имущество. Она составила список всего, что мы с ее отцом должны были упаковать к обратному рейсу. Мне, между прочим, тоже требовалось где-то оставить на хранение свои вещи. Одна из подруг Лайлы вызвалась взять ее пожитки. Переезд и упаковка — это было мне понятно. Этим я могла сослужить ей службу.
