Он указывает головой в сторону автомата с газировкой и тихо поясняет:
— Я стоял там минут пятнадцать, не меньше. — Ему явно не по душе откровенничать перед моими подругами. — Ты не подошла и даже не взглянула.
Мне хочется возразить: «Ты заставил меня ждать еще дольше», но он, разумеется, не поймет. К тому же видя, как он шаркает поношенными кроссовками «Нью беланс», я понимаю, что он не так уж и плох. Да, он эгоистичен, не слишком сообразителен, чересчур много пьет, флиртует с другими девушками и, хоть убей, не способен снять лифчик, не говоря уже обо всем остальном, но в будущем он непременно повзрослеет и сумеет сделать какую-нибудь девушку счастливой.
— Я не игнорирую тебя, Роб, просто…
Надув щеки, я шумно выдыхаю и умолкаю. Мне никогда еще не приходилось никого бросать, и в голове вертятся сплошные штампы. «Дело не в тебе, дело во мне». (Ничего подобного — дело в нем. И во мне.) «Давай останемся друзьями». (Мы никогда и не были друзьями.)
— Между нами все…
Я затихаю. Он щурится, словно пытается читать на иностранном языке.
— Ты ведь получила мою розу? На пятом уроке? Ты прочла записку?
Как будто это что-то исправит.
— Вообще-то нет. — Я пытаюсь сохранять терпение. — Пятый урок я прогуляла.
— Мисс Кингстон! — Элоди прижимает руку к груди и делает вид, что шокирована. — Я крайне разочарована вами.
Снова смешки.
Выразительно посмотрев на нее, я поворачиваюсь к Робу.
— Но дело не в этом. Дело в том…
— Я не получил твою розу.
Два и два Роб складывает очень медленно. Когда он думает, прямо видно, как шестеренки крутятся у него в мозгу.
Утром я кое-что исправила в Розовой комнате. Подошла к букве «К», внимательно переворошила розы Роба — мельком взглянув на розу Габби Хэйнес, его бывшей девушки, гласившую: «Ты обещал потусоваться вместе, красавчик. Я жду!» — и вынула свой цветок с крошечной запиской, над которой промучилась не один час.
Линдси шлепает Роба по руке, полагая, что мы шутим, и подмигивает.
— Немного терпения, Роб. Твоя роза уже в пути.
— Терпения? — Он хмурится, будто у этого слова гадкий привкус, скрещивает руки и смотрит на меня. — Все ясно. Розы не будет. Ты забыла или как?
Тон его голоса заставляет моих подруг прозреть. Они молча переводят глаза с Роба на меня и обратно.
Позвольте отступление: однажды он сделает совершенно счастливой какую-нибудь студенточку с большими сиськами по имени Бекки, которая будет не против, чтобы с ней обращались как с куском мяса.
— Нет, не забыла… — начинаю я.
Роб перебивает спокойным, очень тихим голосом, который сочится злобой — тяжелой, холодной и едкой:
— Ты столько распиналась о Дне Купидона — и сама же пошла на попятный. Как всегда.
У меня бурлит в животе, словно там переваривается целая корова, но я вздергиваю подбородок и устремляю взор на Роба.
— Как всегда? Ты о чем?
Он проводит рукой по глазам и внезапно кажется гадким. Я вспоминаю, как отец показывал фокус — проводил рукой по лицу и становился то веселым, то грустным в одно мгновение.
— Полагаю, ты в курсе. Ты не слишком-то любишь выполнять свои обещания…
— Психотревога, — предупреждает Линдси, вероятно пытаясь снять напряжение.
Отчасти получается. Я вскакиваю так быстро, что опрокидываю стул. Роб смотрит на меня с отвращением, пинает стул ногой — не сильно, но громко — и добавляет:
— Приходи, поговорим.
Он вылетает из столовой, но я больше не обращаю на него внимания. Я наблюдаю, как Джулиет плывет, скользит, парит, словно уже умерла и перед нами лишь разрозненные отрывки ее жизни.
В руках у нее ничего нет, ни единого цветка, только пухлый коричневый бумажный пакет, как обычно. Разочарование настолько тяжело и реально, что я ощущаю его вкус, горький комок в горле.
— …а потом вошел купидон с охапкой роз. Честное слово, не меньше трех дюжин, и все для Джулиет.
Я вихрем оборачиваюсь.
— Что ты сказала?
Элли чуть хмурится, услышав мой тон, но повторяет:
— Психе только что принесли огромный букет. В жизни не видела столько роз. — Элли хихикает. — Наверное, у нее появился маньяк-преследователь.
— Не понимаю, что случилось с нашей розой. — Линдси надувает губы. — Я же специально проинструктировала: на третьем уроке, биологии.
— Что она сделала с ними? — перебиваю я.
— С чем? — уточняет Элли.
— С розами. Она… она выкинула их?
— Тебе-то какое дело? — морщит нос Линдси.
— Просто… да никакого. Просто…
Все удивленно на меня смотрят. У Элоди открыт рот, и я вижу в нем полуразжеванную картошку фри.
— По-моему, это мило, ясно? — оправдываюсь я. — Если кто-то послал ей столько роз… Ну, не знаю. По-моему, это мило, вот и все.
— Наверное, она сама послала их, — шутит Элоди.
Наконец я теряю терпение.
— Почему? Почему ты так говоришь?
Элоди дергается, будто я ударила ее.
— Просто… это же Джулиет!
— Вот именно. Это Джулиет. Тогда в чем смысл? Всем плевать на нее. Никто не обращает на нее внимания. — Я наклоняюсь вперед и прижимаю обе руки к столу; голова пульсирует от злости и разочарования. — В чем смысл?
— Это потому, что ты расстроилась из-за Роба? — хмурится Элли.
— Точно. — Линдси скрещивает руки на груди. — Между прочим, что случилось? У вас все нормально?
— Дело не в Робе, — выдавливаю я сквозь сжатые зубы.
— Мы просто пошутили, Сэм, — встревает Элоди. — Вчера ты заявила, что у Джулиет наверняка бешенство и ты боишься подходить к ней слишком близко — как бы не укусила.
После этой фразы я окончательно ломаюсь. Вернее, когда Элоди напоминает, что я так рассуждала: вчера, шесть дней назад, целый другой мир назад. Как это возможно: изменить так много и быть не в силах ничего изменить? Вот что самое ужасное в происходящем — чувство полной безнадежности. На самом деле вопрос, обращенный к Элоди, давно терзал меня. В чем смысл? Если я умерла… если я ничего не могу исправить — в чем тогда смысл?
— Сэм права, — подмигивает Линдси, все еще ничего не понимая. — Сегодня День Купидона, забыли? Сегодня положено любить и прощать всех, даже психов. — Она поднимает розу как бокал шампанского. — За Джулиет.
Элли и Элоди поднимают свои розы, смеются и хором откликаются:
— За Джулиет!
— Сэм? — Линдси выгибает бровь. — Ну же, тост!
Но я уже направляюсь в глубину сектора выпускников, к двери, которая выходит на парковку. Линдси что-то кричит, а Элли сообщает:
— Она не выкинула их, ясно?
Все равно я не останавливаюсь, пробираюсь среди столиков, заваленных едой, розами и сумками. Народ безмятежно болтает и смеется. Живот пронзает боль, похожая на сожаление. Мир кажется настолько глупым, радостно-нормальным: все попросту убивают время, потому что у них уйма времени. Минуты утекают, потраченные на темы «кто с кем» и «ты слышала».
На горизонте — черная неподвижная гряда облаков, занавес, который скоро задернется. На парковке, покачиваясь на цыпочках, чтобы не замерзнуть, я выискиваю Джулиет. Из машины на Аллее выпускников гремит музыка. Серебристый «таурус» Кристы Мерфи мчит к выезду. В остальном на парковке ни души. Джулиет растаяла где-то среди металла и асфальта.
Я вдыхаю и выдыхаю облачко пара, наслаждаясь острым покалыванием воздуха в горле. Я почти рада, что Джулиет исчезла. Не знаю, что сказала бы ей. К тому же она не выбросила цветы. Это хороший признак. Еще секунду я покачиваюсь на цыпочках, размышляя о своем грядущем освобождении. Мне столько предстоит сделать в жизни! Подняться на Гусиный мыс с Иззи, пока она еще не слишком взрослая. Потусоваться вдвоем с Элоди. Съездить в Нью-Йорк, сходить на матч «Янкиз» с Линдси, налопаться хот-догов и освистать игроков.
Поцеловать Кента. По-настоящему поцеловать, медленно и долго, где-нибудь на улице… возможно, во время снегопада. Возможно, в лесу. Он наклонится ко мне, и у него снова будут снежинки на бровях, и он отведет волосы с моего лица и положит теплую руку на шею, удивительно теплую, почти обжигающую…
— Привет, Сэм, — раздается голос Кента.
Резко обернувшись, я спотыкаюсь о собственные ноги. Получилось совсем как с Джулиет Сихой: я так погрузилась в фантазии о Кенте, что его появление кажется сном или принятием желаемого за действительное.
На нем старый вельветовый пиджак с заплатами на локтях, как у безумного — и восхитительного — учителя литературы. Вельвет выглядит очень мягким, и мне ужасно хочется прикоснуться к нему. Это желание никак не связано с моим сегодняшним настроением и пониманием драгоценности всего сущего.
Кент держит руки в карманах и втягивает голову в плечи, словно старается не замерзнуть.
— Прогуляла математику?
— Гм… да.
Я ждала встречи с ним весь день, но в голове совершенно пусто.
