СЛУЖБА ТЫЛА
Мне позвонила соседка с Преображенки. Звонила она маме, но, слава богу, мамы дома не было, и к телефону подошла я.
— Что же это такое происходит? — запричитала она. — Кто у тебя в квартире живет? Вечно толкутся какие-то волосатые в подъезде, все в рванище, а рожи-то, рожи, Прости господи!
— Нормальные лица, как у всех. Это мои друзья. А что случилось, собственно? — по-деловому поинтересовалась я.
— Это же бандиты! Они что, только вышли из тюрьмы? У меня дочь — подросток, я боюсь ее теперь одну в' подъезд выпускать, они ее затащат в квартиру и изнасилуют.
— Они не бандиты, они — музыканты, и довольно известные. Не надо их бояться. Они никого не будут ни насиловать, ни грабить. Они воспитанные люди с университетским образованием.
— Эти-то? У одного серьга в носу, а у другого башка выбрита, а посередине чуб синий.
— Ирокез. Это называется ирокез.
— А, чего говоришь? А один, старик с длиннющими волосами, до того страшный, я просто криком закричала, когда с ним столкнулась на лестнице. Я тебе говорю, пусть уезжают, а то мы дома сидим, выйти боимся.
— Не надо их бояться, честно. Ну вы видели «Аквариум» по телевизору? Нет… А Макаревича, «Машину времени»? Да? Так вот те, кто у меня сейчас живут, они такие же известные, только их по телевизору не показывают. Этот старый, про которого вы говорите, — это легенда русского рока, он очень знаменитый человек. Он артист, он мирный.
— У него глаза мертвые, он на меня посмотрел — у меня сердце в пятки ушло. Глаза-то накрашены; и смотрит прямо на меня, думала, сейчас зарежет; и волосы длинные свисают, сальные, сосульками. В его-то возрасте.
— Он не такой старый. Ему даже сорока нет. Это у него просто такой сценический образ, и он кажется старше. Он — поэт.
— Чего? Ладно, ты вот послушай меня — или пусть съезжают, или я милицию вызову, и пусть они разбираются.
— Наталья Владимировна, они и так скоро уедут. У них концерт будет, а потом они уедут. Не надо милицию.
Вроде на этот раз пронесло, она немного успокоилась. Проблемы с соседями нарастали постепенно. Вначале все было тихо, я пускала только своих знакомых, они жили по нескольку дней, вели себя скромно, старались не попадаться соседям на глаза. Но в последнее время я стала использовать Преображенку на полную катушку. Иметь квартиру оказалось большим преимуществом, теперь не мне надо было искать, куда пойти, где потусоваться, — тусовка сама приходила ко мне. Это помогало мне отвлечься от постоянных мыслей о Громове: вокруг всегда были люди, вино, трава и музыка. Можно было просто отключить голову и плыть со всеми по течению.
— Я слышал от разных людей, что Преображенка стала довольно популярным местом, — Громов любил держать руку на пульсе. Хотя мы и не виделись уже довольно долгое время, но по телефону разговаривали регулярно.
— Ну, можно так сказать.
— И чем вы там занимаетесь? Устраиваете оргии?
— Твоими бы устами… Да нет, все очень скромно. В основном обкуриваемся до беспамятства, а потом лежим пластом и слушаем музыку.
— Пропадает квартира. Тут нашим людям жить негде, а ты устроила притон какой-то.
— А каким людям?
— Ты кто такой Коля Панк, знаешь?
— Я о нем слышала, конечно, типа наш русский Игги Поп. Но это такой крутой андеграунд, что его музыки я не слышала.
— Ужас. Ты столько времени со мной общаешься, а не знаешь ни пса. Только Цоя своего слушаешь и печатаешь неприличные интервью с ним.
— Почему неприличные?
— Потому что ты ему бесстыдным образом задницу лижешь.
— О'кей, Сереж, это интервью в центральной газете с большим тиражом; я не могу разговаривать с ним, как если бы я писала для «Гонзо».
— В «Гонзо» мы такое дерьмо печатать не стали бы.
— Ты мне для этого звонишь, да? Сказать, что мое интервью — говно, я — жополизка и продалась центральной прессе?
— А что ты так злишься? Ты сама прекрасно понимаешь, что для того, чтобы печататься в официальной прессе, ты должна идти на компромиссы с совестью. Ты на них готова — это твое дело, но не стоит ждать, что я закрою на это глаза.
— Ты — фанатик. Я не считаю, что статья о Цое, которого я лично уважаю, это компромисс с совестью.
— А ни слова не написать о том, какое мочило-во мусора устроили и как электричество отключили после второй песни, — это нормально, по-твоему?
— Я написала, но это выбросили. Я согласилась, а то бы вообще материал не вышел.
— Ладно, я знаю, что ты девушка меркантильная и лишена идеализма. Ты еще скоро напишешь, что бить людей саперными лопатками по головам — необходимая мера для сохранения целостности страны.
— Иди ты в задницу, Сережа! — Я бросила трубку.
Значит, я его все-таки достала и он по-настоящему разозлился из-за интервью, напечатанного в газете его врагов! Телефон опять зазвонил.
— Так вот, Коля Панк. Он сейчас крутится в Москве по разным впискам, его отовсюду гонят. Ему нужно место, где он мог бы сосредоточиться.
— Ага, — сказала я без особого энтузиазма. То, что я слышала про Колю Панка, ничего хорошего моей квартире не сулило.
— Если хочешь доказать, что ты еще не совсем пропащий человек и не полностью продалась попсе, то поможешь самому талантливому человеку русского панка.
— Ничего я никому не должна доказывать. А Коля Панк пусть вписывается. Ты его только предупреди, что квартира не моя, а родительская и если он начнет буянить, то будут неприятности, нас из кооператива выгонят.
— Ну, ко мне это отношения не имеет. Я дам твой телефон его директору, ты с ним все утрясешь.
Когда я встретилась с Андреем, Колиным менеджером, чтобы передать ему ключи, то выяснилась одна неприятная деталь. Оказалось, Коля Панк был не один, а с группой.
— Да они тихие. Правда, очень спокойные ребята, — начал успокаивать меня Андрей.
— Панки-то?
— Реальные панки, но тихие. Иногда часами от них слова не услышишь. Барабанщик все время стучит своими палочками по всему, что под руку попадается. Гитарист от гитары не отрывается, он с ней спит даже. Знаешь, они такие отмороженные немного.
— Ладно, пусть вписываются. Только предупреди их, что, если что, мне придется их попросить на выход.
Со «Службой тыла» — так называлась новая группа Коли Панка — договорились, что они будут подтягиваться к квартире по одному, чтобы не волновать соседей, и так уже в последнее время нервных.
— Ты понимаешь, совсем по одному не получилось, — отчитался мне по телефону Андрей, — у нас же аппаратура, один человек ее не втащит по лестнице.
— Что ты называешь аппаратурой? Гитары?
— Ну, у нас есть кое-какая аппаратура. Главное, это ударная установка. У нас она очень продвинутая.
Я только схватилась за голову.
Хотя квартира и была моей, это никак не приблизило меня к Коле Панку, он меня в упор не замечал. Меня это не сильно задевало, потому что он, кажется, вообще никого не замечал вокруг себя, включая своих музыкантов. Команда была совсем свеженькой, необкатанной. Коля Панк собрал их вместе пару месяцев назад, после того как в пух и прах разругался со своей старой группой. Он привез их в Москву из Сибири в надежде на запись альбома и концерты, но его репутация шла впереди него и отпугивала всех потенциальных организаторов. Коля был очень мрачным, молчаливым, ушедшим в себя человеком и оживлялся, только когда пил. Сначала он пил стакан за стаканом, не прерывая молчания. Потом глаза, обычно застывшие, наполнялись жизнью, загорались исступленным огнем, и он начинал длиннющие мессианские монологи, от которых становилось еще страшнее, чем от его обычного остановившегося мертвого взгляда. В общем, я где-то понимала свою соседку, которая, встретившись с ним в подъезде, боялась теперь выходить из квартиры. Но Громову эти беседы явно нравились. Он приходил несколько раз к Коле, и они подолгу разговаривали, не обращая ни на кого внимания.
— Творить надо с чертовщинкой, нужно мефистофельское начало. Это очень важно — особенно вот тут, где мы живем. Потому что без этого, без чертовщинки, ну никак.
— А насколько близка тебе, скажем, ветхозаветная метафора? — Было удивительно наблюдать, с каким вниманием Громов прислушивается к тому, что говорит Коля Панк. Он буквально заглядывал Коле в рот, а я уже привыкла, что он никого не уважает и не ценит, поэтому была немало заинтригована. Остальные музыканты «Службы тыла» были свободными, необремененными бытом и мыслями о судьбах России молодыми панками. С ними было весело. Трое из них были в Москве впервые и очень хотели попасть на Красную площадь. Делать нечего, я взяла на себя функции экскурсовода. О том, чтобы ехать в метро с такой компанией, речи не шло — нас забрали бы в отделение еще на станции «Преображенская площадь», до «Проспекта Маркса» мы бы даже не доехали. Наземным общественным транспортом я пользоваться не любила и маршрутов его не знала. Так что мы погрузились в такси и поехали на Красную площадь с шиком. Тыловики страшно веселились; по-моему, им нечасто доводилось кататься на такси. Погуляли по Красной площади, полюбовались на Мавзолей, поели мороженое у ГУМа, и, что удивительно, нас ни разу не остановили и не попросили показать документы. Когда уже начали двигаться к дому, барабанщик Куча вдруг остановился и о чем-то задумался.
