Увидев принцессу, юноша резко остановился.
— Эльнор, ты, — начал было он, но тут же осекся, взглянул на труп дракона, на рыцаря в окровавленных доспехах и вздохнул. — Главное, что ты свободна.
— Благодарю тебя, о, доблестный незнакомец, — поклонился он рыцарю. — Если бы не ты, кто знает, чем бы все кончилось, ведь из-за гибели моего коня я прибежал так поздно… Да и неизвестно, удалось ли бы мне, пешему, одолеть дракона. Будь же счастлив, о, благородный победитель, и береги принцессу Эльнор, ибо даже в раю нет ангела столь же прекрасного и столь же чистого сердцем. Мне же остается лишь проститься с вами…
Рыцарь взглянул на нежное, пылающее румянцем лицо принцессы, еще мокрое от слез, на развалившиеся сапоги и пыльный плащ ее возлюбленного, вздохнул, вскочил на коня и галопом, не оглядываясь и не разбирая дороги помчался сквозь лес. Пора бы, конечно, уже осесть, обзавестись семьей, да и полкоролевства в хозяйстве тоже не лишние. Но ведь он же, в конце концов, рыцарь — смелый, сильный, благородный. И конь у него хороший.
Снова о рыцарях и принцессах
Принцесса была храброй. Рыцарь был прекрасным. Так уж получилось.
Нет, Рыцарь вовсе не был трусом. Просто рос он болезненным, хилым мальчиком, долго и с трудом выздоравливая от чумы, скосившей весь его род. На коне его укачивало, кости были хрупкими, а мускулы, несмотря на все тренировки, никак не хотели наливаться силой. Наверное, он бы совсем пал духом, но у него была Принцесса.
Принцесса вовсе не была уродиной. Просто с детства воспитанная отцом-королем, как мальчишка, она привыкла подставлять свое личико всем ветрам охоты и ее обветренная кожа никак не хотела приобретать благородную белизну, как у фрейлин, плечи от регулярной стрельбы из лука были слишком широкими для благородной дамы, а руки, ловко управлявшиеся с мечом, — слишком мускулистыми. Наверное, она бы совсем пала духом, но у нее был Рыцарь.
Они любили друг друга с детства, гуляли под раскидистыми деревьями у старинного королевского пруда, смотрели на звезды и читали друг другу стихи. Сердце Принцессы замирало от счастья, когда она смотрела на благородный профиль Рыцаря, на то, как ветер играет его светлыми кудрями, а луна отражается в его синих глазах. И сердце Рыцаря замирало от счастья, когда он видел дерзкий задор на лице Принцессы, когда ее легкая фигурка стремительно неслась на коне, когда ее крепкие ручки безошибочно посылали стрелу прямо в сердце ястреба, парившего высоко в поднебесье. У каждой любви свои законы.
Они жили в старом замке — столице крохотного королевства, сплошь состоящего из лесов и болот, с горсткой трудолюбивого и доброго народа, который любил свою Принцессу за то, что она защищала их от волков и никогда не повышала налоги, и любил своего Рыцаря за то, что он лечил и учил их детей.
Но вот однажды на королевство напали враги. Не так уж им был и нужен этот неудобный для жизни кусок земли, но их предводитель — Злой Король — уже завоевал полмира и мечтал бросить себе под ноги и оставшуюся половину. А это королевство просто оказалось на пути.
Неисчислимые полчища врагов осадили старый замок. Защитники храбро обороняли стены, а когда рухнули ворота, Принцесса сама во главе своего войска встретила захватчиков с мечом в руке.
Как она сражалась! Вражеские воины вокруг падали, словно подкошенные невидимым серпом. Волна за волной накатывались они на нее, но на серебристых доспехах Принцессы не было даже царапины. И тогда правая рука Злого Короля — Злой Колдун выхватил из тучи молнию и метнул ее в грудь Принцессы.
И когда Рыцарь, которого Принцесса уговорила укрыться в самой высокой башне замка ("Мне будет так спокойнее, милый. Ты же не хочешь, чтобы вместо битвы с врагами я постоянно высматривала, не случилось ли с тобой чего-нибудь?"), увидел, как она упала, он в горе распахнул окно, бросился вниз, на каменные плиты и разбился насмерть.
Сопротивление было сломлено. Бой угас. И тогда Злой король и Злой колдун подъехали к поверженным противникам и увидели волну рыжих волос Принцессы и прекрасные синие глаза Рыцаря.
И что-то сломалось в душе Злого короля, и из раны потекли густые, как смола, слезы, и он навсегда проклял тот день, когда решил подмять под себя это ничтожное королевство вместо того, чтобы двинуться в обход.
И что-то сломалось в душе Злого колдуна, и он собрал всю свою колдовскую силу и вложил ее в свое последнее, самое могущественное заклинание, отбросившее ход времени ровно на сутки. И не был уже больше колдуном, ибо раз и навсегда исчерпал всю свою мощь.
…А Принцесса и Рыцарь никогда так и не узнали, отчего огромное войско врагов в последний момент повернуло в обход их маленького и слабого королевства. В легенду они так и не попали. Зато жили долго и счастливо, и умерли от глубокой старости в один день и час.
Русская народная волшебная сказка
Давно это было, ещё про царе Горохе, или даже раньше. В некотором царстве, некотором государстве, в селе Василькове жил-проживал человек-самобранка. Всё в ём было хорошо: статный, румяный, кудрявый, работящий, умеренно пьющий, одним словом — добрый молодец. Одна только у него была проблема, да страсть какая серьёзная: только откроет рот, а оттуда ругань такая польётся, не то что уши — фиалки с незабудками вянут на семь вёрст окрест. Через эту проблему были у человека-самобранки в жизни одни неприятности. Ни с соседом не поговоришь о перспективах на урожай, ни с девушкой какой о намерениях сурьёзных: после первых двух-трёх слов собеседник плюнет в сердцах, да и пойдёт восвояси…
Долго ли, коротко ли жил так человек-самобранка, да только стало ему совсем невмочь. Поклялся он страшной клятвой, что жизнь положит, а найдёт, как с проблемой справиться.
А на околице села Васильково стоял домик, маленький да ветхой, и жила в нём старуха-ведунья. Лет ей было сто или двести, все уже со счёту сбились. Редко кто к старухе захаживал, потому слух ходил, что ведьма она, да и оборотень, не дай бог.
И вот решил наш человек-самобранка — раз люди добрые помочь не могут — была не была, схожу к ведьме, её совета спрошу. Ну, подошёл он к избушке, в дверь стучится, а сам кричит:
— Эй, ведьма долбаная, мать твою через десяток, открывай поскорее, шесть на восемь да пятнадцать, совета, глядь, ищу, блин, по жизни, нах!
Дверь скрипнула, отворилась, и выглянула оттуда старушенция ростом низенькая, с клюкой, в старомодном ветхом шушуне, один глаз кривой, да смотрит зорко.
— Эх, милок, не скажи ни слова больше, всю я твою пранблему уже наскрозь вижу! Недаром тебя самобранкой-то величают. Но ты не кручинься, не один ты такой, хоть и редко это с людьми случается. За морями, слыхивала, эту хворь турецким синдромом кличут, да какая нам с тобой разница… Нам надо думать, как тебя от болезни такой излечить. А думать-то тут долго и не надо: я тебе помочь не могу, это может один только человек. За семью горами, за семью долами, живёт в деревне Болтово человек-кладенец, к нему-то тебе и надо идти за помощью. Да. Только своими-то ногами ты и за десять лет не дойдёшь, что ж мне с тобой, болезным, делать… Ага, вот что: в десяти вёрстах отсюда есть село Моторное-Пламенное, и живёт там человек-самолёт. Он тебя и через горы, и через долы перенесёт. А если он не сможет, то ещё через пятнадцать вёрст стоит деревня Сапожное, и живут в нём братья, человеки-скороходы, они уж тебя точно доставят, куда надобно. А чтоб мог ты с ними сговориться, дам я тебе порошка волшебного три щепотки — бросишь щепотку на человека, и он в твоей речи только Главное услышит. Да ты ступай, ступай, милок, только молчи уж!
И с этими словами ведунья сунула человеку-самобранке в руки мешочек с волшебным порошком, да и вытолкала его за дверь.
Почесал человек-самобранка в затылке — делать нечего, а надо от турецкого синдрому избавляться, придётся, значить, старухиному совету следовать.
Вышел тогда человек-самобранка из села Васильково с котомкой за плечами. Шёл он день, шёл другой, и пришёл, наконец, к деревне Моторное-Пламенное. Идёт по главной улице и видит — возле одной избы мужичонка чего-то по хозяйству шурупит. Сам на вид хлипкий довольно, а ручищи длинные, мускулистые и ладони — что твои лопаты. Ну, самобранка подошёл к нему с подветреной стороны, кинул щепотку ведьминого порошка…
— Ты, что ли, хвост тебе в глаз, в двадцать пятой степени, человеком-самолётом будешь, жёлтого в середину, нах?
— Ну, я — отвечает человек-самолёт — а тебе-то что с энтого?
— Да мне бы, блин комом, до деревни Болтово, клепать его веником, три пишем, два в уме, добраться бы, хрен мочёный, нах…
— Ну что ж, можно и до Болтова, — ухмыляется человек-самолёт. — Если погода лётная, так и дальше можно, да.
