Профессор знал о судьбе Миру. Мне не хотелось спрашивать, откуда он узнал. Я желал бы, чтобы с нами происходило лишь то, о чем потом можно было спросить. И словно прочитав мои запутанные мысли, профессор рассказал, что получил письмо с известием от матери Миру. Она поехала в дом бабушки Миру, написала письмо профессору, а мне даже не позвонила. Профессор пригласил меня приехать к нему вместе с Юн, когда я по телефону попросил у него ключ от кабинета, вероятно, потому, что уже знал о Миру. Он несколько раз повторил просьбу приехать вместе с Юн. Наконец Юн перестала плакать, и я привел ее в дом. Стало темнеть. Обстановка дома профессора оказалась очень простая: кресло и кофейный столик в гостиной, стол и четыре стула на кухне, письменный стол и стул в спальне. Мы сели на длинную скамейку под окном гостиной, я принялся смотреть на наши следы во дворе на чистом снегу и на следы собаки. Профессор вынес из кухни термос, налил из него чай с айвой в большую кружку и поставил ее рядом с Юн. Затем налил чаю и мне. Через некоторое время он спросил Юн, успокоилась ли она. Юн обхватила ладонями большую кружку чая с айвой и низко опустила голову.
– Это она принесла мне деревце, – сказал профессор.
Я понял, что он говорит о Миру.
– Мы сажали его вместе. Она сказала, что это дикая яблоня.
Мне пришло в голову: скорее всего, он был последним человеком, с кем Миру встретилась, прежде чем отправиться в дом своей бабушки. Профессор сказал, что весной набухают почки, из них показываются листья, а когда листья опадают, появляются плоды. Иногда все происходит быстрее, и тогда яркие красные плоды созревают еще до наступления осени. Мы с Юн сидели рядом и разглядывали дерево, на которое указывал профессор. Снежинки тихо опускались на ветви дерева и красиво поблескивали.
– В молодости, мне еще и тридцати не исполнилось, я как-то получил письмо. – Профессор начал свой рассказ, откинувшись на спинку дивана. Его глаза за стеклами очков по-прежнему внимательно разглядывали снег на ветвях дикой яблони под окном. – Это было письмо от женщины, которую я когда-то знал. От подруги. Мы были вместе долгое время.
При словах «мы были вместе долгое время» профессор взглянул на нас с Юн. Веки его сухих глаз неожиданно затрепетали.
– В том конверте оказался ключ.
Юн поставила на стол большую кружку с чаем с айвой, которую до этого сжимала в руках.
– С момента нашей последней встречи минуло уже несколько лет. Получив этот ключ, я вдруг ощутил себя на берегу реки, будто споткнулся о камень и упал в воду. Меня переполняли подозрения, и я не мог отделаться от тяжелого предчувствия. Ключ обертывала небольшая бумага. Я развернул бумагу и увидел дату и нарисованную от руки карту с четкой извилистой тропой. Стоял зимний день, такой же, как сегодня. На карте был изображен дом, в котором я никогда раньше не бывал. Тогда я как раз вернулся из университета в США, где был на стажировке после окончания службы в армии, и занимался подготовкой литературной программы. Я решил провести каникулы в родном городке. В то время телефоны были редкостью. Я понятия не имел, что означали дата или ключ в письме, и несколько дней чувствовал себя не в своей тарелке. Кажется, я даже написал ответное письмо с множеством вопросов, но из-за сильных снегопадов не сумел отправить письмо по обратному адресу на конверте. А тем временем минул день, указанный в письме. Снегопад прекратился, и я не вспоминал о письме еще несколько дней после наступления даты, указанной на бумаге с ключом. Я вдруг понял: необходимо было встретиться с ней еще до наступления этой даты. Мысль обострила все мои чувства. Я расчистил дорогу, добрался до железной дороги и сел в поезд. Изображенный на карте дом находился на вершине Оксудон, местности, где мне не доводилось раньше бывать. Я бродил по окрестностям, искал дом по карте. Земля смерзлась, а вода покрылась льдом. Не знаю, сколько раз я поскальзывался на этих крутых улицах. В очередной раз я поскользнулся и упал на спину, тут мое сердце сжалось. Почему она живет в этом бедном районе? Я вспомнил: в то время, когда мы встречались, она жила на Ханадон. Однажды она пригласила меня к себе домой, после чего мы постепенно начали терять друг к другу интерес. Или, точнее, она испытывала прежние чувства, а я потерял интерес. Я не могу объяснить, что же именно произошло, но я решил: она не моего поля ягода. Тем временем я собрался на службу в армию и ничего ей об этом не сказал. Она писала мне письма, но я ни разу ей не ответил. Как-то раз она приехала навестить меня, но я ушел в увольнительную. Еще пара таких несостоявшихся встреч, и больше я о ней не слышал. Но в тот момент, когда я увидел, в каких трущобах на склоне горы она теперь живет, мое сердце как будто бы упало в бездонную пропасть. Я побежал. В конце концов мне удалось найти дом, изображенный на карте. Он находился в конце узкого переулка на вершине холма. Это был небольшой, с несколькими квартирами разных семей дом. Я нажал кнопку звонка, а потом принялся стучать в дверь, но никто не открыл мне. Я достал из конверта ключ и вставил в замок – ключ подошел. Я распахнул дверь и вошел внутрь. Дома никого не оказалось. Обувь стояла у двери аккуратным рядом, кругом царил полный порядок. Я крикнул: «Есть кто-нибудь дома?» Но никто не откликнулся. Я снял ботинки и вошел в комнату. «Есть кто-нибудь дома?» Мой голос эхом разносился по пустому дому. Я немного подождал, а затем начал открывать двери одну за другой. Я помню – там была одна большая комната и одна комната поменьше. Я открыл даже дверь в ванную, которая выглядела так, будто ею никогда не пользовались. Там тоже никого не оказалось. Кругом было пусто, комнаты наполнял странный холод и уныние. Я не мог оставаться в чужом доме, запер дверь и спустился по лестнице. Но что-то задерживало меня, я продолжал оглядываться, идя по переулку. Неожиданно меня словно что-то обожгло изнутри: морозно, а у меня внутри горит.
Я подумал: «Этого просто не может быть!» Побежал обратно к дому, поскальзываясь на дороге. И все это время в голове билась мысль: только бы моя догадка не подтвердилась.
Профессор умолк и посмотрел на нас с Юн:
– Пейте чай!
Юн потянулась за своей чашкой, но остановилась и сначала подала чашку мне. Глаза профессора покраснели и опухли.
– Я приготовил чай с плодами айвы, растущей у меня во дворе, – сказал профессор и указал в окно на высокое дерево, укутанное снегом.
Казалось, он не хочет рассказывать свою историю до конца. Он снова взглянул на нас, кивнул, а затем все-таки продолжил рассказ:
– И хотя я вернулся к дому и снова вставил ключ в замок, мне ужасно хотелось бежать оттуда. Честное слово! Дверь открылась с легким щелчком. Та же обувь, которую я уже видел, так же аккуратно стояла у входа. Я некоторое время глядел на дверь в большую комнату и вдруг вспомнил: открывая эту дверь, почувствовал – она словно на что-то натолкнулась. В тот раз я не входил в комнаты. Я даже не мог с уверенностью сказать, что это ее дом. Хоть ключ и подошел к замку, это не означало права вторгаться в чью-то спальню. Я стоял у входа, рядом с аккуратно расставленной обувью, и медлил, отчаянно желая уйти оттуда. Мне было страшно. Я откашлялся и, не снимая ботинок, подошел к двери в большую комнату, остановился в нерешительности, но затем взял себя в руки и резко толкнул дверь. Ощущения, охватившие меня, когда я первый раз торопливо уходил из этого дома, подтвердились: дверь действительно наткнулась на преграду, когда я распахнул ее. Поверить не могу в собственный рассказ вам! Там была она. На стене за дверью. Она повесилась.
Профессор, Юн и я смотрели, как на заснеженный двор постепенно опускается темнота.
– Давно ли все это было? – сказал профессор. – И разве я мог забыть увиденное в тот день? Воспоминание стерлось, побледнело, но не исчезло, и никогда не исчезнет. И потому я не прошу вас забыть о ней, вашей подруге. Думайте о ней, постоянно вспоминайте о ней. Думайте о ней до тех пор, пока больше не сможете. Вопросы и сомнения в правильности своих поступков в прошлом – несправедливая и сложная штука. Если бы я пришел в ее дом именно в тот день, который она указала в письме, возможно, мне удалось бы ее спасти. Но, возможно, ее смерть была заранее спланирована, и она всего лишь хотела, чтобы я первым ее обнаружил. Теперь уже нельзя ничего узнать. Люди несовершенны. Мы сложные создания, порой наши поступки не поддаются объяснениям разума или морали. Чувство вины, ощущение неправильности моего поступка преследуют меня всю жизнь. Словно моя тень. Но если мы перестали бы горевать о тех, кого потеряли, в чем тогда смысл потерь в нашей жизни? Что все это значит? Но… я не хочу, чтобы отчаяние и боль разрушили ваши души.
Большая собака вышла во двор, села на снег и взглянула на нас. Казалось, она смотрела нам прямо в глаза. Как давно это было? Собака встала, подошла к окну и снова уставилась на нас. Профессор открыл окно, просунул руку и потрепал собаку по шее. От его прикосновения исходило ласковое тепло. Он выпрямился, словно о чем-то задумался, и взглянул на нас.
