За дверью снова забубнил мужской голос. Но Мадам оборвала его резким окриком.
— Отстань от меня! Делай, что хочешь, — услышала я ее голос из-за двери. В этом голосе не было никакой решимости, или злости, или чего-то еще. Это был голос безликий, без красок, голос скорее растерянный, чем торжествующий. И даже, я бы сказала, что это был голос очень несчастного человека. Вот это да! Чудны твои дела, господи!
Но мне от этого было не легче. Полная опустошенность и безнадега накрыла меня. Я снова закрыла глаза. «Будь что будет», — решила я.
Дверь открылась, и в комнате послышались шаги. Я зажмурилась. Но этого ничего не потребовалось, потому что на мой рот и нос легла влажная ткань, меня накрыл сильный запах больницы — так иногда пахнет в операционных. Или в аптеке. Я приоткрыла глаза и последнее, что удалось запечатлеть моему мозгу, это был… шофер такси, который вез меня в аэропорт. Собственной персоной. Он стоял, склонившись надо мной, и прижимал к моему носу пахнущую больницей тряпку.
— Вот, полежи так, а я пока покараулю, — сказал он деловито. Странное дело! Теперь в его речи не было и тени картавости.
Сняв с головы панаму, «шофер» стал ею обмахиваться, и вдруг что-то знакомое проскользнуло в этом жесте. Я попыталась что-то сказать, но получился только слабый хрип.
— Ну-ну, потерпи еще пару секунд, это же быстро, — голос «шофера» был теперь совершенно другого тембра и странным образом напоминал мне кого-то. — Черт, жарища здесь, — «шофер» вел себя так, словно был в комнате один, и я, лежащая на щербатой неудобной лавке, как бы присутствовала только в моем собственном воображении.
Продолжая обмахиваться панамой, «шофер» снял с себя солнечные очки, потом рыжие космы, которые оказались старым и слегка ободранным рыжим париком, и потянул себя за отвислый ус. Ус вдруг оторвался и остался у него в руке, болтаясь, словно кусок ржавой пакли, которой сантехники затыкают текущие трубы. Я, почти уже провалившись в сонное небытие, придушенно ахнула — передо мной вдруг появилась физиономия Вована, мерзкая и гаденько так улыбающаяся. Я видела его всего однажды в своей жизни, и это было очень давно. Память и время сыграли со мной злую шутку. И нехитрый театральный грим дополнил картину. На это, видимо, и был весь расчет. То-то голос шофера еще там, на трассе, невзирая на картавость, показался мне каким-то знакомым. Просто Вован, которого я видела, никогда не разговаривал выверенно-вежливыми фразами. Тот вариант Вована был развязным и не стесняющимся в выборе слов, бандитом средней руки. Но, недаром же говорят, что такой тип людей умеет подчас отлично маскироваться. А еще они очень неплохие психологи. Это логично. Работа обязывает.
Уже почти во власти сна я успела уловить:
— Что, красава, спатки будем? Или я тут с тобой весь день должен сидеть? — Теперь Вовану ни к чему было изменять тембр голоса и подбирать слова, и он снова стал развязным и грубым. Он вытер рыжим париком потный лоб. — Спи, давай. А то я тут от жары быстрей тебя сдохну.
Это было мое последнее впечатление от сегодняшнего дня, и я погрузилась в темноту.
Белый цвет — это было все, что встречало меня, пока я понемногу приходила в себя. Он был везде: на стенах, на потолке. Глаза открывались плохо, как будто веки накачали воздухом, словно велосипедные камеры. Запах около меня был тот же самый, а вот все остальное… Усилием воли я открыла глаза, но вместо деревянных стен избушки я увидела вокруг белые стены больничной палаты. Почему-то очень болела рука и голова. «Странно, — подумала я, — запах тот же, значит, прошло всего несколько минут, иначе запах бы выветрился». Логика была железобетонной. Неожиданно надо мной склонилось лицо незнакомой миловидной женщины. А где же Вован? Эта мысль была самой первой сознательной мыслью, появившейся у меня после моего пробуждения.
— Здравствуйте. Как вас зовут? — спросила женщина.
«Вот интересно, — подумала я, — что за дурацкий вопрос». Но вслух я сказала, вернее, просипела — в горле страшно першило:
— Меня зовут Зина. А кто вы?
— Ага, раз появились вопросы, значит, дело идет на поправку. Я — Ольга, медицинская сестра.
Мысли мои передвигались медленно, словно старинные мельничные жернова:
— Очень приятно, — я сообразила, что при знакомстве люди обычно обмениваются вежливыми фразами.
— И мне приятно, — ответила медсестра. — Как вы себя чувствуете?
Такая забота со стороны незнакомого человека меня взбодрила, и голос стал возвращаться.
— Сносно, — сказала я уже куда более уверенно.
— Вот и славно. А теперь вам надо поспать. Я сейчас сделаю вам укол, и вы заснете. Идет?
Выбора у меня не было, и я в знак согласия закрыла глаза.
Когда я снова их открыла, настроение мое было намного лучше. Я попыталась пошевелить руками. Правая была послушна, а вот левая…
Скосив глаза, я обнаружила, что моя верхняя левая конечность упакована в гипсовый кокон. «О, это еще что за новости? — удивилась я. — И куда же это, спрашивается, меня законопатили. Да так, что я сама об этом ничего не знаю?» И тут снова очень вовремя надо мной склонилась медсестра Ольга.
— Добрый день, — ласково сказала она.
День так день — вроде бы только что виделись! Хотя ей было виднее. Ощущение времени у меня сейчас пропало начисто.
Немного поразмыслив, я была склонна с ней согласиться. Чувствовала я себя намного лучше, только вот мне бы очень хотелось задать Ольге кучу вопросов, которые стайкой вертелись у меня на языке. Я решила начать с главного:
— Где я?
Мой голос уже совсем вернулся ко мне.
— В больнице.
— Где? — мое удивление было настолько неподдельным, что теперь уже удивилась моя новая знакомая.
— Почему это вас так удивляет. Вы попали в аварию, вас доставили к нам. У вас сломана рука и вы немного ушибли голову. А так все обошлось.
Я внимательно выслушала ее, и теперь пыталась сопоставить ее рассказ со своими воспоминаниями. Избушку — помню, бешеную фурию — помню, мерзкого Вована — помню, даже вонючую тряпку, положенную мне на лицо помню. А вот аварию не помню. Я, видимо, слегка перенапряглась, потому что головная боль вернулась. Но почему-то вместе с ней вернулась и способность разумно соображать.
— Послушайте, Оля, а здесь где-нибудь есть телефон? Я заплачу, — торопливо добавила я волшебный довесочек к любой фразе, который всегда открывал для меня любые двери, а иногда даже и сердца людей.
— Позвонить можно, только вот вы еще так слабы…
Ольга попыталась было начать со мной дискуссию по поводу моего самочувствия. Я хитро взглянула на нее и лихо села в кровати. Это произошло так быстро, что Ольга даже не успела меня подхватить. Возмездие наступило мгновенно, меня словно бухнули по голове железной рельсой, и я брякнулась обратно на подушки. Препирательства с медсестрой теперь происходили в положении лежа, и только мои слезы, сымитированные мной — я всегда держу их наготове, специально для таких ситуаций, — наконец принесли желаемый результат.
— Господи, вам же совершенно нельзя волноваться! — Ольга реально была заботлива до тошноты, ровно такой, какой и должна быть представительница ее профессии. — Ну, хорошо. Даю одну минутку, — сказала она и вложила мне в руку мобильник.
— Алле, — голос Дэвика был хрипловатый и взволнованный, — кто это?
— Кто, кто… Я это…
Он даже не дослушал.
— Наконец-то, — Дэвик ревел во весь голос прямо в телефон, — наконец-то ты нашлась. — И этот рев раненного на корриде быка был мне милее любого любовного шепота. — Ты где? Мы все тут с ног сбились, когда ты пропала. Уже третий день тебя ищем!
— Что? — теперь уже я почти лишилась дара речи. — Как, третий день?
— Ты где? — снова орал в трубку обезумевший от счастья Дэвик.
— Я в больнице. Сейчас адрес узнаю. — Ольга продиктовала мне адрес.
— Жди. Выезжаем.
Громкие «пи-пи» в трубке еще раз возвестили мне, что я не забыта и меня любят. Я облегченно вздохнула и вернула телефон Ольге, которая оставила меня наедине с моей радостью. Я закрыла глаза и улыбнулась. Когда я открыла их через минуту, мне показалось, что я снова впала в какое-то неизвестное науке состояние или что у меня галлюцинации. Прямо перед моей кроватью с огромным букетом цветов в руках стоял Эмик.
Мы молча созерцали друг друга, и, видимо, каждый из нас испытывал одни и те же чувства. Так мы молчали несколько минут, а потом мы просто рванулись друг к другу, и все остальное на свете потеряло смысл. Букет большой бесформенной кучей завалился куда-то за кровать, и теперь его запах, роскошный, что-то лилейно-орхидейное, укутывал нас в свой тягучий сладковатый шлейф. А мы не возражали. Мы полулежали на моей больничной кровати не в силах даже на мгновение выпустить друг друга из объятий. И все, что произошло со мной за последний год, стало тихо отступать и растворяться, словно бы глупый, неудачный мультфильм смывали сейчас с дорогой дефицитной пленки. Время шло и шло, а мы все целовались и целовались, как школьники на первом свидании после школьного «Осеннего бала» в восьмом классе. Ты вроде бы уже и взрослый, но поцелуй еще для тебя внове, и так не хочется прерывать его, хочется, чтобы длился и длился этот пьянящий, кружащий голову вкус, который нельзя сравнить со вкусом даже самых редких и изысканных блюд, придуманных за всю историю этого мира. Любовь действительно имеет вкус. И это — вкус поцелуя.
