– Они собираются, – сказал Калеб. – Нужно найти место с лучшим обзором.
Кампион поднял массивный пульт управления и нажал несколько кнопок. Неожиданно Бойлерплейт схватил Калеба под мышки и поднял высоко в воздух.
– Ну как? – спросил Кампион.
– Отлично. Если кто и увидит меня, подумает, что я болтаюсь на статуе Ганса Христиана Андерсена.
Я все еще был изрядно под мухой, иначе не вглядывался бы так старательно через бинокль Калеба прямо в затылок Кампиона, который маячил всего в пятнадцати сантиметрах от меня. Спенсер жестом потребовал бинокль, и Кампион забрал его у меня.
– Эй, а мне-то поглядеть, вредина!
– Конъюнктивит подхватишь, – сказал профессор, хохотнув, и передал бинокль Калебу.
– Черт, что с вами такое, люди девятнадцатого века? Вы только и делаете, что распространяете вашу заразу… по всей вселенной, – пробурчал я, не вполне понимая, что несу.
Калеб навел фокус на противоположный берег, где к замку начала неспешно двигаться целая процессия.
– Началось, – сказал он. – Они расставили механических монахов по всему утесу.
– Значит, чего-то ждут, – заметил Кампион. – Придется быть осторожными.
Шествие возглавлял человек с факелом, одетый в яркие цветные лоскуты, за ним двигалась фигура в перьях с головы до ног. Она держала штандарт, украшенный гербом Щегольской Бригады – скрещенными мечом и банджо. Далее гуськом шли сотни причудливо одетых Ряженых, одни несли факелы, другие – знамена с гербами своих подразделений. По мере их приближения мы все отчетливее слышали бормотание:
– Ерд, Терра Матер, Ерд, Терра Матер…
Калеб мотнул головой.
– Первосортные болваны! – буркнул он.
– Вы что-нибудь видите? – шепотом спросил профессор Калеба.
– Ничего противозаконного. Если, конечно, они получили разрешение на проведение парада.
От шутки Калеба меня обуял истерический смех. Не то чтобы она была такой уж забавной, просто я не мог совладать с собой, а затем мой смех быстро сменился слезами.
– Я скучаю по Венделлу, – всхлипнул я. – Он мой лучший друг… и…
– Ш-ш-ш! – негодующе одернули меня Калеб и профессор.
– О-о, моя извиняйся, – сказал я с невесть откуда взявшимся азиатским акцентом.
– Ладно, спускайте меня, – распорядился Калеб.
Бойлерплейт осторожно поставил его на землю и обернулся ко мне. Мне показалось, что робот ухмылялся.
– Порядок, – сказал Калеб. – Пригнитесь и следуйте за мной.
Согнувшись, мы пробрались через колючие заросли тсуги, окружавшие водоем, и вышли к дальней стороне неприступного замка. Бойлерплейт двигался быстро и довольно ловко для такой махины. «Кампион действительно знает толк в роботах», – подумал я, когда мы притаились за огромным камнем, обдумывая наш следующий шаг.
Внезапно прямо над нашими головами объявилось чучело в капюшоне.
– Надо избавиться от него, – прошептал Калеб. – А потом забраться наверх.
– Смотрите, что я нашел, – сказал я, вытаскивая из озера что-то белое. Это был бюстгальтер с вышитыми на нем инициалами «Э.С.». Я подмигнул Бойлерплейту, и он сладострастно зажужжал. Калеб и Кампион с тревогой посмотрели на вещицу и переглянулись. «Интересно, не тот ли это, из коробки с уликами?» – подумал я, вытащил из кармана свой волшебный маркер и написал на лифчике: «Хватит нюхать меня, извращенец!»
«Ха! – мысленно развеселился я. – От этого у меня в будущем точно башню снесет!»
– Сначала я займусь Призраком Будущего Рождества, – решил Калеб. Он вскарабкался по твердому корпусу Бойлерплейта и перелез на скалу всего в трех метрах ниже стражника. Медленно и осторожно он подполз туда, где мог достать до нижних конечностей злодея. Затем, в своей коронной манере, вытащил дубинку и со всего маху двинул по лодыжкам призрака в клобуке, сбив его со скалы. Часовой рухнул в мрачные воды озера.
Всплеск был скромным и на удивление тихим; мгновенно орды ненасытных, не говоря уже, что тупых аллигаторов окружили это место и попытались сожрать механического призрака.
– Чисто! – шепнул Калеб и полез вверх по утесу.
После дождя камни стали мокрыми и скользкими, удержаться на них было непросто.
– Помню, я проделывал такое в старших классах, – шепотом сообщил я.
– Ш-ш-ш, тихо!
– Тогда я тоже был пьян.
Неожиданно я потерял равновесие и сорвался. Кувыркнувшись в воздухе несколько тысяч раз, я ощутил резкий болезненный рывок за шею и чуть не задохнулся. Оказалось, Бойлер-плейт поймал меня за воротник. Он втянул меня наверх, и я устроился у него на спине, держась за плечи и обхватив ногами железный торс, чтобы немного отдохнуть. Он хоть и механический, но все же друг.
Мы поднялись по южной стороне замка, затем один за другим перелезли через парапет и притаились за громадной колонной на галерее, нависавшей над обширным внутренним двором, стараясь не попасться на глаза монахам в балахонах, которые расхаживали по галерее взад-вперед.
Процессия Ряженых уже добралась до замка, и двор заполнили все известные человечеству разновидности клоунов: рыжие клоуны, белые клоуны, бродячие клоуны, скоморохи, шуты, комики из «Комеди Клаб», комики-буфф, адвокаты – все они были здесь.
Щегольская Бригада, самое грозное подразделение Ряженых, состояла из людей в ярких масках; за спиной у них развевались громадные крылья из перьев. Они пританцовывали, безукоризненно изображая знаменитый шаг Ряженых – важную и неестественную походку, под аккомпанемент Струнников, которые наигрывали «Я ищу клевер с четырьмя листочками».[70]
Человек-Пугало отплясывал, словно шаман, а переодетая в женщин Бригада Комиков изображала нелепый пародийный стриптиз. Вдоль наружных стен протянулся строй деревянных бочек, и пиво лилось рекой.
Причудливые костюмы, слепяще-яркие цвета и какофония оглушительно-веселых голосов наводили на мысль о безобидной вечеринке, устроенной группой разгоряченных спиртным делегатов съезда. На самом же деле это была только прелюдия к древнему языческому обряду плодородия, который веками практиковали вавилоняне, шумеры, египтяне и кельты, то есть селтики (ну да-да, те самые баскетболисты, из Бостона), а его неотвратимый ужасный финал требовал разбить не пиньяту[71] в форме осла, но принести в жертву человека. Точнее, двух.
– Полнолуние, – тихо сказал Кампион. – Символ могущества богини.
Калеб посмотрел вверх и ухмыльнулся.
– Орион – символ могущества охотника! – произнес он и ударил себя кулаком в грудь.
– Млечный путь, символ слишком-косого-для-всей-этой-фигни путешественника во времени, – сказал я и хихикнул.
Бойлерплейт тоже посмотрел вверх, но – увы! – сложная машина была лишена дара речи, и мы так никогда и не узнаем, какое блестящее замечание обдумывал великодушный гигант.
– Там Лиза, – сказал Калеб с облегчением. – Она жива!
Элизабет сидела, скрестив ноги, на высокой бамбуковой платформе, служившей, видимо, своеобразным алтарем. Она была полуобнажена, обряжена во что-то вроде первобытного белья из перьев, которое чудесным образом скрывало то, что вам хотелось бы увидеть в этой главе. Ее кожу украшали яркие цветные иероглифы, на шее болтались многочисленные клановые ожерелья, на запястьях и лодыжках красовались медные браслеты. Под тяжестью гигантского головного убора из павлиньих перьев голова Лизы моталась из стороны в сторону. Глаза были закрыты; казалось, она пребывает под действием каких-то чар, или наркотиков, или того и другого.
– Но я не вижу Рузвельта.
– Если он предназначен в жертву, то его, вероятно, сейчас натирают миндальным маслом, – сказал Кампион.
– Почему-то мне кажется, что ему это понравится.
Праздник достиг наивысшего накала. Струнники наяривали «Янки Дудл».[72] От шума трещоток, выкриков, завываний и треньканья банджо можно было оглохнуть.
Человек-Пугало добрался до бочонка с порохом и бросил пригоршню в костер. Раздался взрыв, искры взметнулись в небеса.
Ни звука.
Я всеми силами старался удержаться от смеха. Ничего смешного не происходило, однако не забывайте, в какой я был кондиции.
– Я обойду с другой стороны. Ждите моего сигнала, – шепнул Калеб.
Кампион кивнул. Бойлерплейт салютнул. Я рыгнул.
Кампион протянул Калебу свой монашеский балахон и остался в поношенной дурдомовской пижаме.
– Вам это может пригодиться. А теперь идите, спасите мою дочь. И желаю удачи.
Молодой начальник полиции пригнулся и, перебегая от одной колонны к другой, добрался до той стороны галереи, под которой сидела на алтаре Лиза.
Откуда-то сверху с замковых башен доносились диковинные завывания диджериду[73] – духового инструмента австралийских туземцев (или чего-то в том же роде). Трижды пропели трубы, подавая сигнал к молитве, и толпа Ряженых затянула:
