А расходиться было решительно нельзя. Уйти — это значит признать нелегитимную власть, смириться с сотнями нарушений, показать себя безмолвным стадом. Дима беспомощно озирался по сторонам, нутром чуя, как начинают с краев редеть ряды митингующих, медленно, но неумолимо покидающих Пушкинскую площадь. Парень знал, что сам он ни за что не уйдет, так же как не уйдут его новые подруги, которым на работу стало резко плевать, или как его старые друзья-анархисты. Но других людей никто из них не мог заставить остаться и не покидать площадь еще хотя бы несколько часов.
Почему они спешили уйти? Многотысячная толпа уже не раз доказывала, что холод — не помеха митингам, одно февральское шествие в двадцатиградусный мороз чего стоило. И, все равно, над площадью витал едва ощутимый дух подавленности и обреченности: был митинг, они пришли, но ничего не случилось. Выборы состоялись, у власти — не понятно кто. Они пришли, но моментального результата не увидели. Теперь москвичи, а так же те, кто приехал в столицу в качестве «групп поддержки», рассеяно толкались, не зная, куда себя девать и как жить дальше.
Мирный протест полностью провалился, а идти на штурм Кремля за правду и собственные права никто из них не мог себя заставить. Их готовили к чему-то другому. Три месяца им рассказывали, что они победят, что мирный протест — непреодолимая сила, перед которой поникнут все жулики и воры. Им говорили, что каждый из них может решить судьбу своей страны, если только выйдет из дома. Никто не предупредил людей, что выйти из дома, возможно, потребуется с вилами…
Опросы, проведенные оппозиционными группами в социальных сетях, показали полную разрозненность мнений людей, желающих принять участие в митинге на Пушкинской площади, в отношении того, собираются ли они «до последнего» оставаться на улицах 5-го марта, или же это бесполезно. Лидеры оппозиции, то раздающие палатки, то призывающие всех митинговать в рамках закона, не добавили уверенности тем, кто не определился со своими убеждениями сразу.
Жулики и воры — пять минут на сборы!
(с) народное творчество петербургских оппозиционеров, привезенное в Москву Алексеем Навальным
Егор бегом бежал по Тверской улице, в направлении кинотеатра «Пушкинский». Огни вечернего города мелькали у него перед глазами, сливаясь в сплошную желто-оранжевую массу. В такую же массу, только черную, в его поле зрения смешивались бойцы отрядов особого назначения, стоявшие по периметру всей Тверской, со щитами и дубинками наперевес. При виде живого ограждения, у Егора перехватило дыхание: строй начинался еще от Манежной площади.
Город словно перешел на военное положение. Егор и сам знал о том, что митингующие на Пушке люди, или какая-то их часть, планировала развернуться и идти, после окончания согласованной акции, маршем на Манежку, чтобы там встретить участников праздника в честь победы Владимира Путина, и хорошенько их «поздравить».
У Егора не было точной информации о реальных планах оппозиции, тем более что на митинге, как ему передали знакомые, организаторы вежливо попросили всех разойтись и не реагировать на возможные провокации. Парню было очевидно, что народ сбит с толку: то их просят ставить палатки, то уходить с площади, то не двигаться с места, то выдвигаться маршем… В сложившейся ситуации каждый, понимал Егор, будет решать за себя. Такие нескоординированные действия никогда не приводили ни к чему хорошему.
— Эй, пацан! — сильная рука в темной перчатке перехватила его за локоть, резко заставляя затормозить. Егор врезался в плечо одного из трех полицейских, которые решили остановить его, бегущего, на подходе к Пушкинской площади. — Куда несемся?
— А? — запыхался он. — На митинг.
— Оппозиционер что ли? — сразу напряглись стражи правопорядка. У одного из них пальцы легли на рукоять дубинки, прикрепленной к поясу.
— Что? — Егора вопрос застал врасплох. Действительно, а он кто? Зачем он бежит на митинг оппозиции?
Изначально, парень вообще не собирался идти, не смотря на то, что против действующей власти резко высказывалось уже большинство его знакомых. Эти крепкие парни, которым раньше было наплевать на политику, теперь всерьез были готовы «вписаться» против продажных чиновников, обирающих пенсионный фонд, и полицейских, помогающих в фальсификациях выборов.
Когда Егор впервые услышал, как они, сидя на футбольной площадке в своих драных кроссовках и растянутых капюшонах, произносят фразу «Единая Россия, бля, партия жуликов и воров, бля», удивлению его не было пределов. Они и раньше с парнями обсуждали, что «Газпром» спонсирует футбольный клуб «Зенит» на ворованные деньги, отплевывались и воротили носы, но в какой-то момент про «Зенит» все забыли, а главенство государственных корпораций на российском рынке стало всем интересно. Они ничего не понимали в политике, не читали газет и не смотрели телевизор. Ребята просто услышали и прочитали в Интернете о тех, кто не хочет мириться, что у них платное высшее образование или с крохотными пенсиями у их дедов, ветеранов войны.
За несколько недель до выборов президента, когда Егору снова позвонили из молодежной организации «Правши» с предложением «поработать 4-го марта», парню уже не хотелось их денег. Он рассказал своим друзьям о том, на что он подписался в декабре 2011-го года. По окончанию рассказа Егора избили свои же товарищи. Его, конечно, не прогнали, не исключили из фирмы: «У нас не партия», завил кто-то. И все-таки парень понял, что долгое время сильно ошибался. Не нужно было агитировать за каких-то кандидатов или вступать в политические организации. Просто человек всегда должен иметь чистые руки, не лезть в то, в чем он не разбирается и всегда стараться понимать причины поступков, которого от него ждут, перед тем, как их совершать.
Он понял, что был неправ и вел себя неправильно. Ему казалось всегда, что до политики не может быть такому, как он, никакого дела. Он думал, что беспристрастен, но это оказалось не так. Ведь пошел же он бросать бюллетени в урну за одну конкретную партию, ведь повелся на рассказы членов около политической организации. Для таких как он беспристрастность выражалась в воздержании от любых действий вообще, но, в декабре 2011-го года, он этот принцип нарушил.
4-го марта 2012-го года Егор снова пришел на избирательный участок, на этот раз только на один. Он проголосовал единственным бюллетенем и, практически не глядя, сделав выбор между ЧЕТЫРЬМЯ кандидатами, вместо пяти. Ему было все равно, кому отдавать голос «за», но он точно знал, за кого ему голосовать не хотелось. Судя по активности ребят из молодежных прокремлевских движений, у этого господина и без Егора было достаточно поддержки.
И, вот, теперь его спрашивали, оппозиционер ли он. Может ли в России человек, голосовавший за любого кандидата, кроме Владимира Путина, автоматически зачислить себя в оппозицию? Ответ на этот вопрос усложнялся еще и тем фактом, что власть, очевидно, вознамерилась причислить оппозиционеров к экстремистам. Об этом свидетельствовала забитая ОМОНовцами Тверская улица, которая перешла на военное положение, потому что полиция боялась, что мирный митинг закончится взятием Кремля.
— Мне надо на митинг, — хмуро ответил, наконец, Егор. — Я ничего не сделал, пропустите.
— Митинг закончился, — процедили полицейские, не отпуская его руку. — Собираться после завершения акции нельзя по административному закону. Пойдем с нами… — с этими словами, стражи порядка попытались перехватить второй локоть молодого человека.
Егор много раз встревал в стычки с ОМОНом, поэтому высвобождаться из простого захвата умел виртуозно. Сделав шаг назад, он совершил вращательное движение обеими руками, успешно разорвал хватку одного полицейского, а потом, отшатнувшись, избавился и от второго. Те попытались достать его снова, но Егор уже бежал со всех ног в сторону Пушки.
Его ждали друзья, которые еще час назад собрались «посмотреть, что будет» на начавшемся митинге. Никто из ОМОНа не погнался за Егором, их черная униформа снова смазалась перед его глазами в одну сплошную кашу.
Парню нужно было обязательно добраться до площади, чтобы предупредить всех, кто там еще остался: за кинотеатром «Пушкинский» в 4 плотных кольца стоят отряды особого назначения, готовые к применению силы.
Митинг, состоявшийся на Пушкинской площади в Москве после выборов президента, был согласован с властями столицы, чем вызвал шквал недовольства среди потенциальных участников, часть из которых придерживалась мнения, что санкционированные акции — это не протест вовсе.
Оппозиция пыталась сочетать несочетаемое: выражать запрещенные мнения на разрешенной акции. Организаторы были уверены, что достигли приемлемого компромисса — митинг был все-таки согласован, но не на задворках Москвы, как изначально предлагала городская администрация, а в локации, в которой желали собраться сами митингующие.
