Иудей, встречая иудея в океане народов, вмиг узнает и любит его, а мы, русские, в реке нашей не видим, не любим друг друга…
Всякий русский в любую минуту готов судить ближнего — и не чтит смиренно старшего и мудрого, даже священника, а слышит только себя…
От огромных наших одиноких просторов что ли беспредельная гордыня такая?..
Даже инородцев мы любим, жалеем больше, чем своих…
Истинно сказал некий острослов, коих в наше обезьянье время развелось множество: «Гитлер идет, а мы в окопе спорим и избиваем, испепеляем друг друга…»
Да… Доизбивались!.. Доиспепелялись…
Дед вдруг воскричал в необъятном глухом бурьяне, словно вся Русь слушала его:
— Русский, полюби русского! Помоги русскому! Подними русского! Улыбнись русскому!..
Как мать дитя полюби…
А не суди… не бей своих в родном окопе…
Дед устал и уже шептал, а пальцы бугристые мускулистые его, умелые пальцы крестьянина, вырывали из земли бурьян с корнем:
— Если ты, русский, истинно, колодезно, жертвенно полюбишь русского — только тогда! — только тогда! — ты искренне полюбишь и другие народы, а не будешь по-рабски завидовать им иль по-барски презирать…
О брат, если ты не любишь народ свой, то как же ты можешь любить другие народы?..
…Ходжа понял, что дед устал от одиночества в несметном бурьяне и хочет всласть выговориться, как Пророк в пустыне…
А дед шептал:
— Русский человек — самый одинокий человек на земле…
Сказано, что перед Богом «нет ни эллина, ни иудея…»
Но вначале надо стать эллином, иль иудеем, иль русским, а не безродным, беспочвенным сиротойскитальцем… слепым туристом в кочевом автобусе…
И тогда взывать к Богу!.. Воистину!..
И тогда на каком языке Господь будет говорить с тобой?..
На русском!..
А как Господь с небес узнает русского?..
По одежде… по косоворотке моей с алыми петухами…
Тогда Ходжа сказал задумчиво:
— Истина — выше нации… выше народа…
Но любовь — выше истины…
Любовь — и есть истина…
Телевиденье, радио, телефон, интернет, водка, мак — это диавольская подмена живого общенья, живой божьей человеческой любви…
Это онанизм, рукоблудье — вместо любви…
Это дружба с шайтаном, а не с Аллахом…
Тут дед вольно, облегченно улыбнулся Ходже:
— Только от этой любви мы спасемся, сплотимся, как на войне
А нынче на Руси — война — тайная, лютая, подземная… мор русский, какого не было тысячу лет…
А когда полюбим друг друга — тогда погоним с земли нашей нутряных ворогов, и уберем бурьяны, и землю родную очистим для пашни…
И побьем все бутыли с сатанинской водкой — гляди, брат русский — сколько этих бутылей дьявольских глядит на тебя во всех пустых голодных магазинах!..
И вот если ты выльешь это зелье на траву — увидишь, что и трава почернеет, пожухнет, сгорит, а что же ты творишь с богоданной плотью своей?..
Иль тленная милая плоть сильней бурьяна?..
Дед опять плеснул руками и закричал в пустынное поле:
— Эй!.. Да! А пока бутыль кривого самогона победила Русь Святую
Бутыль самогона — это лютое одиночество и мы живе м в одиночестве, ибо пьяница любит только свой хмель, свой дурман, свою нутряную кишку со сладким ядом…
А одиночество хуже смерти, ибо в смерти ты вместе с усопшими на погосте уповаешь, надеешься, а в городах и в деревнях русских мы обнаженно, люто, пьяно одиноки от водки…
Водка — это одиночество, а одиночество — хуже могилы…
…Дед опять воспалился, возъярился и замахал, заплескал руками на все поле, на всю Русь молчащую:
— Воистину! Была Русь Святая, а стала Русь Пианая…
Была Русь Святая, а стала Русь самогонная, уходящая во травы…
Была Русь Святая, а стала травяная…
Была Русь Христа, а стала Русь бурьяна…
Гляди, русский повальный, необъятный мой брат пианица — уже и волосы на твоей заблудшей голове — уже трава забвенья…
Уже не волосы на твоей хмельной голове, а дикие бурьяны…
О Боже! Да доколе?..
Тут дед поник, сокрушился, руки его опали, усмирились…
Но тут в поле повеяло дымом и чадом, и дряхлый осе л Ходжи тревожно поднял жемчужную голову, и дремные глаза его уже слезились, чуя беду…
Тогда дед Стриж сказал обреченно, словно стало ему неловко от слов его горячих и странных для старца:
— Лесной пожар опять бушует где-то…
Мы тут устали от лесных пожаров…
Брошенные леса обиженно, повально горят без человеческой ласки и заботы…
Дерево — оно живое… и любит, когда его гладят по коре… как дитя по головке…
А кто на Руси нынешней будет печься о деревьях, когда и человеков забыли…
Но огонь и чад приближались по полю темной пожирающей стеной, и ели глаза, и душу жгли…
Страшно, томительно стало в поле… Опасно…
И тут вдали, в поле, в пламени необъятном явился Всадник на белом Осле и осел Ходжи учуял его и стал трубить ему, учуяв древнего четвероногого собрата…
А Всадник вдали размахивал на все поле пылающей, слепящей Свечой, словно горящей звездой иль молнией, и Ходжа подивился, как огонь не опаляет Его насмерть…
Огонь Свечи был необъятным…
За тысячи лет своих странствий по земле Ходжа не видел такой Свечи и такого рукотворного Огня… О!..
Но тут тьма нашла на поле русское, и на старца деда Стрижа, и на Ходжу, и на осла его трубящего…
И в ночи от Свечи звезды яро горели, бежали в огне бурьяны…
И озаряли стремительно павшую, как убитая птица, ночь ночь…
Тогда тысячелетний Ходжа сказал во тьме притихшему деду:
— Я знаю этот Огонь, который Господь опускает на народы грешные…
Насмотрелся я в веках… Ноздри мои полны такого огня, дыма и чада…
А дед Стриж перекрестился и зашептал быстро, сбивчиво:
— Это наш родной Батюшка пришел… Заждались Его мы, русские… Когда человеки уже не могут бороться с бесами — тогда Сам Господь приходит Живой с Огнем…
Спас Ярое Око… Спас Огнь… Спас Меч…Он Огонь принес на Русь…
И этот Огнь попалит все бурьяны…
И всех пианых человеков, в бурьянах лежащих, осветит и попалит…
Да смертно жаль их…
И дед побежал по еще не горящим бурьянам, чтобы поднять, упасти всех пианых, спящих, потерявшихся, заблудших, веру потерявших…
А таких было множество… лежащих в бурьянах…
Вся Русь в бурьянах…
И Ходжа пошел с ним…
А дед шептал, страдал, маялся:
— О, Русь бурьяна…
О, Огнь Христа Тебя попаляет… озаряет…
Да жаль трусливых, спящих, заблудших, слепых, обманутых, пианых…
А их больше, чем горящих бурьянов…
Тогда Ходжа сказал деду Стрижу:
— Это Господь прине с Свечу Любви, чтоб попалить бурьяны и открыть землю для тучной долгожданной пашни…
Чтобы поднять, осветить, озарить всех падших, пианых, спящих и несчастных…
Это Свеча Любви, а не Свеча пожара…
Это Свеча, а не Меч…
Воистину Свеча Любви Русской в Перстах Спаса Русь Святую озаряет, упасает, из бурьяна поднимает…
Блаже!..
Тут дед Стриж зарыдал блаженно радостно:
— Это Батюшка… Спаситель Иисус наш родной вечный Батюшка пришел…
Опять Он прощает, поднимает, любит нас, русских, объятых блудом, страхом, пьянством и бурьяном…
Дед Стриж рыдал, всхлипывал в горящем поле русском…
И алые вышитые петухи на его льняной косоворотке вымокли от его счастливых слез…
И почудилось деду, что запели они, как петухи гефсиманские…
Русь! Петухи поют…
Пора подниматься…
Свеча Русской Любви пылает…
…И он, пожав земную славу,
один, придя на Страшный Суд, попросит: «5 ад!..
Мою державутуда стервятники несут…»
Т. Глушкова»
…9мая 1945 года матушка моя Людмила рано, рано разбудила меня:
— Сынок, вставай! Победа! Победа! Победа!..
Она плакала… и я от счастья заплакал вместе с ней…
Потом она надела на меня огромную старенькую штопаную вышитую украинскую рубаху моего убитого отца и сказала:
— Иди в город… там праздник… там поешь досыта за пять голодных лет…
Мне было девять лет.
Я вышел в утренний родной мой город Сталинабад…
Цвели несметные пчелиные урюки, вишни, персики, акации…
Медовый дух объял мой родной город…
Ах!
Утро — а тысячи людей радостно гуляют, летают, ликуют, веселятся, витают по цветущим, плывущим в утреннем душистом тумане улицам…
А на улицах стоят бесконечные столы с едой и напитками…
