Едва мы уселись за столик, я запросился в туалет и милостиво был Наташей отпущен. Вернувшись, обнаружил, что именинница взяла бутылку вермута. Бокалы были полны и ждали. Недолго думая, мы чокнулись, я ещё раз смущённо объяснил, что «подарок за мной, потому что ума не приложу, что можно тебе купить, да и вообще сама скажи, что требуется по хозяйству», был прерван взмахом наташиной руки — да забудь, нашёл о чём! — и опрокинули содержимое бокалов внутрь.
Вермут пошёл хорошо, вскоре мы повторили. На танцполе началась Азия с Африкой, и под них уже танцевали куда охотнее. Я успокоился, повеселел, но и впал почему-то в сентиментальность. Смотрел влюблёнными глазами на Наталью и чувствовал, что хочу покаяться перед ней за то, что убил её на той стороне.
— Вот ты меня любишь, — наклонившись к ней, пытался перекричать музыку, — а ведь я подонок. Я задушил тебя. Да, там, в России. Не веришь? Всё так и было. Там всё вкривь пошло, конечно, ты тоже была хороша, но ведь если любишь, то нельзя же так, правильно? Нельзя собственными руками хоронить любовь.
По-моему, она совершенно не понимала, о чём это я.
— Витя, это чудо! — слышал я долетавшие до меня наташины слова. — Давно тебе сказать хотела, но стеснялась. Думала, за слабость это примешь. Ты же вон какой жёсткий. Гранит! Я такое горе испытала, когда тебя пристрелили, ты не поверишь! Думала, что пора и мне руки на себя наложить. Друзья остановили. То, что ты снова пришёл ко мне — в этом просто нереальное что-то. Божественный промысел.
Ну вот, и ты туда же… Божественный! Что же вы за советские люди, если так часто бога поминаете?
И пристрелили меня, оказывается. А вот с какого, спрашивается хрена, если я погиб в автомобильной катастрофе? Тпррру, не я, не я! Чур меня, чур!!! Тот чувак, Виктор. Э-э, Наташка, чё-то ты выдумываешь!..
— Ты прости меня, — продолжал я бормотать. — Просто прости, и всё… Махни рукой по воздуху и забудь. Как этот говорил, как его… Ну, кто-то там говорил. В кино… Ты одно знай: я люблю тебя. Больше жизни люблю! Больше всего на свете! И пусть меня силы природы покарают, если я когда-нибудь предам тебя снова. Ничто между нами не встанет, верь мне! Ни коммунизм, ни партийная дисциплина… Всё тлен, всё. Лишь любовь миром правит, любовь одна виновата…
— И вот знаешь какая жуть, Витька, — это она в ответ, — ты бежишь с автоматом, поворачиваешься, улыбаешься, машешь рукой, а вдруг — очередь! И прямо в грудь! Тебе не представить, что я испытала. Я выла как белуга, я гандонов этих коммунистических своими руками готова была рвать. На куски, на куски, на куски!!! И вдруг — второй шанс… В этом что-то мистическое, Витенька! Благостное, но и чудовищное. Я смотрю на тебя — и мне страшно делается. Как я справлюсь со всем этим? Как вмещу тебя снова, ведь тебя уже вырвали из меня! С мясом вырвали, с кровавыми брызгами. Ты не думай, что я такая весёлая и спокойная, я вся на нервах. Мне же хочется, ужасно хочется слиться с тобой снова, чтобы как раньше, чтобы лучше было, чем раньше… Но препятствия какие-то, Вить! Преграды. Что мне делать, скажи! Не понимаю я себя, переступить не могу через понимание, через осознание. Вроде и тем, каким был, не хочу я тебя, потому что не всё в тебе было идеально, как и во мне, что нельзя сейчас в прошлое вернуться, но и другого мне не надо. Представляешь! Просто любить может, а? Любить и ни о чём не думать? Но получится ли у меня…
Тяжело двигая головой, я осмотрелся по сторонам. Искривлённые фигуры с искажёнными в гримасах смеха лицами дрыгались под перекаты чудовищной, прямиком из ада, музыки, хаотические пятна света искали своих жертв и почему-то находили исключительно меня, набрасываясь и терзая своими всполохами. Всё плыло и снаружи и внутри.
Э-э, да мы набрались по ходу! Я пьян как цуцик… Чёрт, как же можно так улететь с вермута!?
— Танцевать хочу! — неожиданно для самого себя заявил я.
Поднялся со стула и попёрся к искривлённым людям с искажёнными лицами. Они приняли меня доброжелательно. Даже не пытались прогнать. «Давай-давай!» — запульсировало в голове. — «Давай-давай!»
Вот и чьё-то добродушное лицо. Улыбается, придерживает, говорит что-то. Что говоришь, лицо? Ты что вообще такое?
Ба, да это Пятачок! Собственной персоной.
— Привет, свинтус! Как дела, как жизнь молодая? Так ты живой, выходит… Или я умер? Мы на том свете, да?
— Как посмотреть, — отозвался Пятачок. Он тоже танцевал. По крайней мере, делал, вид, что танцует, выставив вперёд руки и переминаясь с ноги на ногу. — Но вообще-то на этом. Свет, знаешь ли, один-единственный. Всё остальное — тьма.
— Я рад, что ты ко мне наконец-то пришёл, — я танцевал, у-ух, как я танцевал! Даже вприсядку. Танцевал и выкрикивал фразы, чтобы он мог расслышать. — Пришёл вот, и даже не осуждаешь. Ты добрый.
— Я пришёл рассказать тебе, кто ты есть на самом деле.
— Да? И кто же я на самом деле?
— Ты — наш!
— Я — ваш… Очень мило.
— Да, ты с нами. Ты революционер. Борец с коммунистическим адом. Мы потеряли тебя, но ты снова воскрес, чтобы продолжить дело.
Рядом с нами — я заметил это сейчас — танцевал ещё кто-то. Я повернул голову к нему. Вот так встреча! Гарибальди!
— Привет, друг! — не сдержал я эмоций. — И ты меня не забываешь.
— Как я могу, — ответил тот с напряжённой улыбкой. — Мы не забываем старых друзей. Ведь мы без остатка отдали себя борьбе. А ты наш брат. Быть может, тебе кажется сейчас, что ты не имеешь к нам никакого отношения, но мы докажем тебе, что это не так. Мы с тобой одно целое.
— Я верю тебе, друг! — кричал я в ответ. — Как же мне не верить, если мы и есть одно целое. А где Белоснежка? Почему я её не вижу? Уж полночь на часах, а ещё не все демоны в сборе.
— Похоже, Стрекоза переборщила с химией, — услышал я, как обращается Пятачок к Гарибальди.
— Ну Белоснежка! — отчаянно объяснял я. — Или как вы её здесь зовёте… Блондинистая такая. Она же тоже с вами, да?
Танцующие парни озадаченно вглядывались в моё лицо, а я вдруг понял, где сейчас Белоснежка. Повернулся и посмотрел на столик, где сидела Наташа. Она и продолжала сидеть… С другой. С блондинкой. С Белоснежкой.
— Эге, да вот же она! Привет, Виктория! Викто-о-о-ория!!! — завопил я вдохновенно. — Хотя, может, ты и не Виктория. Она Виктория, ребят? Ага, вижу, что угадал! Вика, прямо как там! Повезло девчонке. Никакой разницы. Не то что у меня. Вы меня Сиденьем будете звать, да?
— Он привлекает внимание, — кивнул Гарибальди Пятачку. — Налей ему ещё. Может, вырубится.
Пятачок тут же сбегал за бокалом вермута. Вернувшись, настойчиво предложил его мне. Я не сопротивлялся — заложил за воротник и причмокнул. А зачем? Разве можно сопротивляться колесницам судьбы?
Вскоре после этого в голове началась форменная мешанина. Ясность окончательно покинула её.
Глава пятнадцатая: Нет у революции конца?
Пробудился я от лёгкой тряски. Не поворачивая головы, попытался осмотреться. Понял одно: лежу на полу какого-то транспортного средства. С хорошей скоростью оно рассекало городские улицы. В квадрат окна, что красовался над головой, то и дело попадали очертания высоток — да, это Москва.
За спиной находились люди. Они негромко переговаривались друг с другом.
— Ты по кой фиг нализалась? — задавал мужской голос вопрос. Голос был мне знаком: Гарибальди! — Перепутала бокалы что ли?
— Да, похоже, — сипло отвечал голос женский. Наташа!
— Ничего она не перепутала! — это определённо Пятачок. — И себе подсыпала порошок, чтобы на одной волне с ним работать. Самопожертвование во имя любимого. Что-то в этом духе.
— Это так? — требовательно спросил Гарибальди.
Наталья молчала.
— Ладно, позже с тобой поговорим. Будешь наказана за самовольство. — Он замолчал, и я почему-то понял, что сейчас он смотрит на меня.
— Виктор Валерьевич, вы уже проснулись? — ехидно (мне ли не знать интонации его голоса) обратился он ко мне. — Дыхание у вас как-то изменилось. Присоединяйтесь к нам, а то самое интересное пропустите.
Я неторопливо переместился в сидячее положение — сделать это оказалось совсем непросто, каждое движение отдавало в мышцах ломотой — и огляделся по сторонам. Вместе со мной в салоне находились трое: Антон с Борей выглядели свежими и бодрыми, Наталья — сильно помятой. На коленях у них покоились автоматы. Должно быть, примерно так выглядел и я. Или даже хуже. Вела этот микроавтобус с бесшумным двигателем на солнечных батареях, как и следовало ожидать, Вика.
— С добрым утром! — улыбнулся мне Антон. — Как себя чувствуем, Виктор Валерьевич? Вас Виктором называть? Или Виталием, как в России?
— Бывало и похуже, — ответил я, растирая затёкшую руку. — Виктором, Виктором. Не создавай путаницу.
— Вот и славно! Если вы не возражаете, я тоже перейду на «ты». Собственно говоря, мы ещё вчера перешли.
