— Не знаю.
— Хочешь, пойдем ко мне, посмотрим квитанции. Здесь недалеко. Может, поймешь чего по адресу.
«Что я пойму? Что кто-то платит за поддержание могилы моего деда в хорошем состоянии? Ну, платит и платит. Пускай платит».
— Пойдемте.
Через пятнадцать минут Алина уже рассматривает несколько почтовых чеков. Какие-то уже пожелтели от времени, другие еще сохранили запах только что вышедших из-под принтера чернил. Они совершенно разные: большие советские бланки и современные подтверждения платежа, свободно умещающиеся в кармашек портмоне. Они абсолютно не похожи друг на друга, но они одинаковы. В тех двух населенных пунктах, названия которых встречаются в почтовых адресах отправлений, у Алины нет и никогда не было ни одной знакомой души.
— Нет, матушка Серафима, не пришло еще ваше время! — Врач строго смотрит на монахиню. — Какие ваши годы? Еще жить да жить, а вы о смерти толкуете. Подумаешь, пневмония! Поколем, полечим, и вернетесь вы в свою обитель как новенькая. Так что исповедоваться подождите и в грехах не сознавайтесь!
— Молодой человек! — настоятельница даже повысила голос от возмущения. — Вы забываетесь! Перед вами монахиня.
— Я искренне прошу прощения. Но это перед вами монахиня, а передо мной больная, которую необходимо вылечить.
— Не думаю, что скабрезный юмор — панацея от воспаления легких.
— Юмор — лекарство от всех недугов, матушка, — врач, словно испрашивая разрешения откланяться, кивает головой и выходит из палаты.
— Знаешь, он ошибается, — тут же обращается к монахине настоятельница.
— Конечно, его слова недостойны. Грехи надо признавать и замаливать.
— Надо. Только не перед исповедником и иконами.
— Матушка?!
— Не кричи, Серафима. Не ровен час, опять кашлять начнешь. Он думает, — настоятельница кивает на дверь, — Господь тебя к себе не призывает, потому как молода еще. Конечно, тебе еще лет двадцать, как минимум, по возрасту положено по земле ходить. Да только Отец наш не по годам людей к себе забирает.
— А почему?
— Этого я не знаю. Зато мне известно, почему он тебя пока принимать отказывается.
— Почему? — от долгого разговора вместо слов из груди монахини вырывается сдавленный свист. В горле клокочет и булькает инфекция, по позвоночнику мелкими мурашками бегают растревоженные нервы.
— Не все ты дела переделала. — Настоятельница смотрит испытующе, в самое сердце Серафиме заглядывает, будто слышит моментально участившийся пульс.
— О чем вы, матушка? — монахиня отводит взгляд в сторону.
— Будто ты не знаешь? — Настоятельница садится на краешек кровати, ласково дотрагивается до горячей руки больной.
— Нет, — шепчет еле слышно и прикрывает глаза.
— Ты глаз-то не прячь! Кому скрывать нечего, тот смотрит прямо.
— Я ничего от вас не скрываю! — Губы потрескались от антибиотиков, голос осип окончательно. Бурного протеста не получилось.
— Не обо мне речь. Твои тайны на мою жизнь не влияют.
— Они ни на чью не влияют! Моя жизнь — только моя. Мои скелеты останутся в моем шкафу.
— Шкаф иногда надо разбирать.
— Вы хотите, чтобы я окончательно разбила и свою жизнь, и жизни других людей?
— Вот что я скажу тебе, Серафима. Точнее, расскажу. Ты ведь хорошо знаешь о моей любви к занимательным историям? Неужели, думаешь, я не найду ни одной для тебя?
Монахиня затаила дыхание. Настоятельница коллекционирует притчи и никогда не рассказывает их без повода.
— Слушай меня внимательно. Два ангела-путника остановились на ночлег в доме богатой семьи. Семья была негостеприимна и не захотела оставить ангелов в гостиной. Вместо того они были уложены на ночлег в холодном подвале. Когда они расстилали постель, старший ангел увидел дыру в стене и заделал ее. Когда младший ангел увидел это, то спросил, для чего. Старший ответил:
— Вещи не такие, какими кажутся.
На следующую ночь они пришли на ночлег в дом очень бедного, но гостеприимного человека и его жены. Супруги разделили с ангелами немного еды, которая у них была, и сказали, чтобы ангелы спали в их постелях, где они могут хорошо выспаться. Утром после пробуждения ангелы нашли хозяина и его жену плачущими. Их единственная корова, молоко которой было единственным доходом семьи, лежала мертвая в хлеве. Младший ангел спросил старшего:
— Как это могло случиться? Первый мужчина имел все, а ты ему помог. Другая семья имела очень мало, но была готова поделиться всем, а ты позволил, чтобы у них умерла единственная корова. Почему?
— Вещи не такие, какими кажутся, — ответил старший ангел. — Когда мы были в подвале, я понял, что в дыре в стене находился клад с золотом. Хозяин был груб и не хотел сделать добро. Я отремонтировал стену, чтобы клад не был найден. Когда на следующую ночь мы спали в постели, пришел ангел смерти за женой хозяина. Я отдал ему корову. Вещи не такие, какими кажутся. Мы никогда не знаем все. И даже если имеешь веру, тебе надо еще внушить доверие, что все, что приходит, есть в твою пользу, или наоборот: то, что уходит, есть вред для тебя. А это поймешь со временем.
Вот так, Серафима. Не сделав чего-то, ты не можешь знать, каким будет результат, ибо вещи не такие, какими кажутся. И еще: в прошлом не должно быть тайн. Вчера — это история, а тайна — это завтра.
— А сегодня? — Монахиня чувствует, что напряжение последних месяцев неожиданно ослабило свои тиски.
— Сегодня? — Настоятельница ласково улыбается. — Настоящее, Серафима, — это дар, неповторимое мгновение. А дано оно тебе для того, чтобы с помощью прошлой истории приоткрыть завесу тайны будущего. Не поделишься историей — ничего не узнаешь. А чему быть, того не миновать. Поняла? — матушка спрашивает строго, но в ее глазах мелькают веселые искорки.
Серафима опускает веки.
— Ну, вот и славно. — Настоятельница похлопывает больную по руке. — Отдыхай! Поправляйся! Я Владу позвоню, скажу, чтобы не приезжал. Правильно?
— Да.
— Значит, договорились. Лечись, Серафима! А то снег стаял, скоро почки лопнут, а ты все лежишь. Работы непочатый край, двор пора в порядок приводить перед Пасхой.
В пасхальное утро окончательно излечившаяся от недугов матушка Серафима, отстояв всенощную, попросила одного из гостей монастыря опустить в Мурманске в почтовый ящик письмо. Конверт был очень толстым, хотя монахиня не написала в послании и двух страниц. Адресовано сообщение было молодой женщине, местожительство которой Серафима с трудом уговорила выдать сотрудницу одного из популярных журналов. Заручившись согласием выбранных гонцов, она направилась в келью. Там прилегла на кровать и, даже не успев взволноваться уже привычной мыслью о том, что теперь будет, уснула таким спокойным, безмятежным сном, каким не спала уже больше сорока лет.
Никогда еще весна не приносила Гальперину разочарований. Каждый год, стряхнув с себя усталую пелену зимы, он спешил к новым свершениям, не чувствуя ни авитаминоза, ни грусти, ни опустошения. Напротив, он ощущал себя переполненным энергией, которой с удовольствием делился с друзьями, коллегами и пациентами. Но весна две тысячи девятого радости Владу не доставляет. Он вял, задумчив и удручен. Он злится на всех вокруг и, в первую очередь, на самого себя. Прошло почти полгода с того момента, как он решил действовать, чтобы обнаружить наконец истинные причины, что побудили его родных заставить его искать Алину, а он не предпринял практически ничего. И самое главное, так и не решил, что именно должен делать, с чего начинать поиски и в каком направлении двигаться. От эйфории, что он почувствовал, прочитав постскриптум последнего письма своей тети, не осталось и следа. Если бы он хотя бы предполагал, что именно он собирается найти, то, возможно, придумал бы себе какой-нибудь сногсшибательный план. Но Гальперин сам себе напоминает героя сказки, перед которым стоит непосильная задача: «пойди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что».
Разочарование наступило не сразу. Сначала Влад был чрезвычайно воодушевлен и исполнен решимости во что бы то ни стало довести начатое до конца. Больше всего радости доставила ему мысль, что он — «безмозглый кретин, который пытается понять переписку двоих людей, прочитав послания лишь одного из собеседников». Два вечера Гальперин потратил на поиски писем матери, перевернул всю квартиру: нашел свидетельство о разводе, которое давно считал потерянным и которое Катерина восстанавливала несколько лет назад, проклиная на чем свет стоит бывшего мужа за рассеянность; с удивлением обнаружил, что когда-то окончил курс по «Практической психодиагностике личности» и прослушал семинар «Искусство речи: риторика и мастерство», о чем свидетельствовали сертификаты, выуженные из видавшей виды папки. Много всего давно забытого и безвозвратно потерянного отыскал Влад на полках и в ящиках, но нигде не обнаружил хотя бы намека на существование писем матери. То ли тетка их не хранила, то ли по каким-то причинам уничтожила, то ли они потерялись при переезде. Первая возможная ниточка, которая могла бы помочь Гальперину обрести спокойствие, оборвалась, даже не натянувшись.
