— Господа — Колька принципиально не пользовался "товарищами", хотя на то время прожил в "союзе" полных семь лет — поступим с соблюдением "норм демократии": в следующее "выступлении" капитана пусть одни из слушателей учитывают "распиздяев", другие — "нехай"! И да победит демократия!
— Но как быть, если у ротного после "распиздяев" всегда и непременно следует "нехай"? Два "священных" слова-заклинания по одиночке ротный не произносит! Получается поровну!
— Это и нужно установить! — но "раскол в рядах" всё же произошел.
— "Хуй с бугра"! — я выдвинул третье "звание" капитану.
— Не пойдёт — сказал Колька.
— Почему?
— "Хуй" — это что-то солидное, внушительное и достойное уважения, а капитану претендовать на звание "хуя" не следует… "Охуярка" — куда ни шло, но "полного" он не заслуживает. Не достоин ротный "двойного" звания, поэтому нужно выбрать одно из двух… "третьего не дано"…
Так в простом, бывшем "зековском" бараке, в архангельской тайге, в стройбатовском батальоне, впервые в "стране советов" родились две партии: "распиздяев" и "нехаевцев". Спорили о названиях для ротного:
— Какая от него польза, зачем нужен? Чем занят? Разве без него мы не смогли бы работать? Он и есть настоящий распиздяй!
— Согласитесь, что "распиздяй" — ничего не определяющая обезличка, а Нехай — собственное, единственно правильное название. "Распиздяев" в батальоне хватает, а Нехай — всего один!
Партия "распиздяев" брала перевес количеством членов, "нехаевцы" — гордились "либерализмом и терпимостью". Оппозиции не было потому, что ни одна из "партий" не имела "реальной власти". Должен заметить: со временем партия "распиздяев" признала правоту "нехаевцев" и перешла на величание ротного "Нехаем".
Это был первый случай в истории русского парламентаризма, когда большинство признало правоту меньшинства. Воистину: "всё великое рождается в глуши".
Через малое время после закрепления имени за ротным, как-то незаметно организовался "тотализатор":
грузчики, однажды почувствовавшие вкус свободы, приходили с работы, получали заработанный прокорм и начинали "игру":
— Ставлю на: "сегодня черти Нехая принесут на вечернюю проверку".
— Принимаю ставку. Моя на "нет".
— Спорим на сахар, что придёт? — утренняя порция сахара была не больше вечерней: два осыпавшихся кусочка.
Общение с "Нехаем" было недолгим. Моё пребывание в "старших кинорадиомеханиках" по длительности равнялось времени пребывания под командованием "Нехая". И что значит "старший", если ты всего в единственном экземпляре!? Над кем было проявлять старшинство?
Ненавидели мы Нехая? Нет. Ненависть — слишком большое чувство, оно, как правило, применяется только к врагам. Нехай не был врагом, Нехай был нашим командиром. Командиров красной армии можно было уважать, или не делать такого.
Нынешние юноши, пытающиеся "отмазаться" от службы "в рядах вооружённых сил отечества"! Вы глубоко неправы, и пытаясь осуществить мечту по "отмазке от службы" доступными способами, вы лишаете себя возможности узнать, кто вы такие в этой жизни в действительности! Только в армии вам скажут, что вы "распиздяи" и только в ней вы никому возразить не сможете! И не для того вас призывают, чтобы "служить отечеству", а что бы "вылить из вас гражданское "распиздяйство" до последней капли!"!
О первом ротном командире сказано. Оставлю его до времени.
* * *
И до сего дня не могу понять: почему меня поставили на место "управителя радиоузлом"? Ведь был и другой механик, старше меня, опытнее, да и к тому же "член партии"! А такое "членство" — это всё! Но "нет", доверили мне "столь высокий и ответственный пост"
Конечно, тогда не задумывался над вопросом: "почему так везёт"!? Война пощадила, хотя могла этого и не делать, заграничный лагерь шутя прошёл, если забыть про тиф, от которого мог "сыграть в ящик", от ФЗО
отделался суточным пребыванием в "психушке"… "И от бабушки ушёл, и от дедушки…", а вот от майора, замполита стройбата — не удалось… "Этапы большого пути"! И опять, по необъяснимым причинам, на тебя свалилась благодать, и ты управляешь железным ящиком с электронной начинкой!
Но тогда некому было сказать:
— Цени, малый! Многие мечтали о такой "службе", как твоя, но она почему-то упала в твои руки!
Только сейчас стало понятно, что "абсолютного мёда" в природе не существует: майор-замполит, усмотрев мою "не полную загруженность в основной работе", решил исправить недосмотр тем, что приказал заниматься колкой дров и топкой печи в своем доме, что находился за чертой лагеря. Русь никогда от древнего стандарта не уклонялась: при больших военных чинах всегда были денщики.
Всего один раз я исполнил приказ майора: наколол дров и истопил печь. Смущало присутствие супруги майора, пожилой женщины, много и непонятно чего говорившей. Видно, от скуки говорила. На всю работу ушло много времени, и тогда подумал:
— Ничего себе, устроился на "хлебное место"! Не-е-ет, так не пойдёт! Надо как-то избавляться от майоровых печей! Что-то одно должно быть: или ты специалист в электронике, пусть и не высокий, или истопник печей в майоровом жилище! Плюс хреновый собеседник скучающей бабы майора! — но явно "поднять восстание" всё же не решался. Трусил? Пожалуй, но и "восстание" нужно уметь поднять!
Помог сослуживец.
Но хотелось бы сделать маленькое отступление: Судьба постоянно баловала меня мелкими радостями и удачами. Неполный список "удач прошлого" помянул выше, все нынешние записи — это перечень "удач", коими меня баловала дальнейшая жизнь. Мой "минус" — неспособность определить момент, когда на меня сваливались удачи.
Прошла неделя, а может и менее того от начала моего "райского" жития в качестве "старшего кино-радио механика", и как-то вечером, перед отбоем, в "радиорубку" заглянул такой же военнослужащий, как и я. Помню, что разговор начался пустяковый: было что-то вроде взаимного выяснения знаний по электротехнике. И тогда заметил, что мои познания в электричестве отличаются от знаний гостя. Споров заводить не стал: "он старше меня лет на десять, может, он учился в другом заведении, классом выше, чем моя школа киномехаников, поэтому его знания могут быть выше моих!" — мы тогда поговорили о приёмниках и "усилителях электрических сигналов"
А потом солдатик стал заглядывать чаще, сидел у топящейся печи, смотрел на огонь и рассказывал о лагерной жизни. О том, что получил "срок", и срок тот был не малый: двадцать пять лет Магадана. За убийство инкассатора. Железнодорожной накладкой. Есть такая деталь в железнодорожной колее. Не напрасно до службы в армии работал подённо на ремонте пути, знаю, что такое "накладка": металлическая пластина с отверстиями для могучих болтов и килограммов десять весом. Или тяжелее? Такими пластинами плети рельсовые скрепляют. Верить, что такой пластиной он убил человека? Пожалуй: рассказчик был плотным человеком с мускулистыми руками и крепкой шеей. Богатырь!
Кто скажет сегодня, почему бы явному уголовнику, убийце не заявить:
— Слышь, мужик, вали-ка отсюда, а иначе меня самого начальство попрёт! Майор не разрешает посторонним заходить в радиоузел! — и осуждать меня никто бы не стал: "человек держится за хорошее место". Не мог я так сказать "другу", но почему — и до сего дня понять не могу.
И очень удивился, когда в один из вечеров, частый "гость", сидя перед открытой дверцей топящейся печи, вынул из кармана солдатских брюк металлическую коробочку, открыл её, извлёк шприц… Смотрел на манипуляции с медицинскими предметами и не мог понять: что он собирается делать!?
"Гость" продолжал манипуляции со знакомыми предметами: "наверное, лекарство какое-то колоть себе будет… Но почему не в медсанчасти"? — гость насадил иглу, подержал её малое время в пламени горящих дров, и положил в коробочку. Затем достал ампулу из кармана гимнастёрки, разбил её и через иглу набрал в шприц содержимое ампулы. Вместо жгута скрутил ткань гимнастёрки на могучей мышце левой руки выше локтя, и…
… в польском католическом госпитале, в Люблине, где я валялся в обнимку с тифом в сорок четвёртом году, тамошний врач брал кровь из вены, видел я и ощущал эту процедуру. Но там был большой, пожилой и улыбающийся доктор, и если бы кто-то тогда, явно ненормальный, сказал:
— Сам наложи себе примитивный жгут, проткни кожу, попади иглой в вену, да не проткни её насквозь, придурок! Если не выполнишь указанные манипуляции — сдохнешь! — я бы предпочёл сдохнуть, но не производить ненужные процедуры над своим телом.
А здесь страшно здоровый и крепкий мужик, добровольно и сознательно, не хуже любого медика, управлялся с кровеносными сосудами своего тела и вгонял них в какую-то бесцветную гадость!
Закончив "лечение" гость закрыл глаза и на его лице я увидел блаженство. Это был первый человек, лицо которого видел таким довольным:
