— Э-э, голубчик, что об этом сейчас, — вздохнул придушенно штабс-капитан.
— Все кануло в лету, — послышался еще один голос.
— Нет, я имею в виду не земли, поместья, фабрики, заводы и прочее… Послушайте, господа, раз уж все кануло в Лету.
— Что ж, рассказывайте, поручик. Однако, до того воняет здесь, я просто никак не уясню, чем это, — отметил сердито голос.
И поручик заговорил:
— До того, как попасть с вами, господа, на этот пароход, я служил в прикордонной армейской части, охраняющей приморский рубеж от Ялты до Симеиза. И вот, незадолго до нашей эвакуации, мне и моему сослуживцу, тоже поручику, наш ротмистр приказал под большим секретом выполнить черновую работу, устроить тайник в одном из дворцов Крыма. До этого нас поселили в самом дворце и скрытно по ночам мы долбили и копали, устраивая тайник. Вначале мы полагали, что тайник предназначен для нашей армейской цели. Но когда графиня решила покинуть свой дворец, все ее ценности и были спрятаны в этом тайнике. Сокрытие ценностей было совершено в строжайшей тайне. Посвящены в эту тайну, кроме графини, были наш ротмистр и мы, два поручика. И никто больше. Даже прислуга была в неведении о ночных наших деяниях под наблюдением хозяйки дворца.
Рассказик замолчал. После паузы кто-то спросил:
— И где этот дворец и сам тайник во дворце?
— Вы хотите, очевидно, вместо Турции отправиться сейчас же туда и завладеть графским кладом? — захихикал сиплый голос.
— Нет, господа, просто интересно и только… — ответил тот. — И все же?
— Дворцов русской знати в Крыму много. Что же касается места тайника в самом дворце, то я его нашел бы даже с завязанными глазами, господа, уверяю вас… — тихо промолвив поручик и умолк. Спохватился, что так может сказать и лишнее, раскрывающее тайну.
— Ну, а ваш друг, поручик, с которым выделали эту черновую работу, недостойную офицера? — спросил вкрадчиво голос, спрашивающий адрес тайника.
— Погиб, когда нам пришлось отходить в горы от красных… — со вздохом ответил рассказчик. А затем продолжил. — И ротмистра нет в живых… Нелепейший случай, господа. Ротмистру вдруг понадобилось чистить свое личное оружие. Разряжая и заряжая один из пистолетов, нечаянным образом он выстрелил и убил себя наповал. Пуля ударила ему в голову, смерть была мгновенна и ужасна, господа.
— Может, самоубийство? — послышался вопрос. — Чтобы вот так, не бежать в Турцию, как мы сейчас…
— Да, вроде не похоже, господа. Он не из слабонервных. С психикой у него было все в порядке.
— И все же, поручик… э-э… — снова проговорил офицер, которому было «просто интересно и только». — Вы не представились, хотя и в темноте, господа…
— Поручик Шагин, честь имею, — последовал ответ рассказчика.
— А вашего ротмистра и другого поручика, с которым Вы устраивали тайник? — не унимался все тот же любопытный. — Если не секрет, конечно…
— Ну, это можно и сказать вам, господа, коли уж зашел такой интерес к этому. Штабс-ротмистр Ромов, а моего сослуживца — поручик Крылов… Не вижу здесь какого-либо секрета, господа, тем более, их уже нет в живых, — вздохнул Шагин.
— Однако следует попытаться и уснуть, господа, — просипел кто-то. — Бог знает, что нас ожидает завтра.
— Да, уснуть в этой вони… — пробурчал тот, кто никак не мог понять, чем это воняет в их трюме.
Через день рано поутру из трюмов вылезли все обитатели. Машины не работали. «Муссон» стоял на якоре. Брезенты, палуба, чемоданы, перила — все было мокро от мелкого, теплого дождя. Очертания берегов Босфора тонули в нем.
Но вот дождь прекратился, и пробилось солнце. Оно вставало все выше, дождливая завеса поредела, и глазам беженцев предстали легкие очертания Стамбула. Минареты, купол Айя-Софии и мечети Султанахмеда, пирамидальные тополя, квадратные башни древней Византии.
Прошло еще немного времени и город позолотился апрельским солнцем. Через длинный мост Золотого Рога струились потоки экипажей и пешеходов. Люди ехали и шли по своим делам. И никому, наверное, не было дела до пароходов с тысячами русских, бежавших от красных из Крыма.
Простояв томительный день на внешнем рейде, «Муссон» заревел и медленно двинулся вдоль панорамы Стамбула к Мраморному морю. Но подошел военный катер. Элегантный офицер, в морской форме, закричал что-то в рупор капитану, и катер ушел, стуча и поблескивая медью. С парохода загрохотали якорные цепи в море, и «Муссон» вновь закачался на рейде.
Стамбул всю ночь переливался бриллиантовыми огнями. Доносились слабые звуки сигналов автомобилей и даже, как будто, звуки танцевальной музыки из ресторанов.
Утром снова подошел к пароходу катер. Команда военных моряков с винтовками наперевес заняла кормовую палубу. Другая команда, угрожающе щелкая затворами, заняла носовую часть.
В трюмах послышались крики команды и ругань. Бледные, растерянные офицеры, щурясь от солнца, вышли из трюмов. Их подталкивали приклада ми. К пароходу подходили шаланды, куда пересаживали офицеров и личный состав их частей. Войска перегружались на другой транспорт, отплывающий обратно в Россию, в Новороссийск, и возвращались в действующую армию Деникина.
Таким было прошлое белогвардейского поручика Ксенофонтова. А теперь вернемся в служебную каюту на пароходе «Пестель». Подведя черту под своим рассказом, Вадим говорил:
— Вот так, Катрин, я узнал о существующем кладе графских сокровищ и снова очутился в Крыму. А когда ты рассказала, что офицеры Крылов и Шагин с ротмистром Ромовым вдруг, перед самым отъездом графини, затеяли ремонт во дворце… Полагаю, не надо быть Шерлоком Холмсом, чтобы определить и адрес нахождения этого клада.
Все это время Екатерина Владимировна молчала, затем тихо, как-то неуверенно промолвила:
— О каком кладе ты говоришь, Вадим? Ведь я, как и другие, тогда служила во дворце… Но ничего подобного, похожего… Это все выдумка того офицера Шагина, Вадим. Сокрытие каких ценностей? О чем он говорил? Ведь, если бы не я, то кто-нибудь из прислуги знал бы об этом определенно, — недоумевая от услышанного, говорила женщина.
— В том то и дело, никто не знал и не должен был знать. Сокрытие ценностей производили только по ночам, рассказывал Шагин. И он никогда бы не рассказал об этом таинственном кладе, если бы не бежал в Турцию со всеми нами. В ту тяжелую ночь, когда мы плыли в Стамбул, он полагал, что возврата нет, и добраться до графских сокровищ ему из Турции уже невозможно. Вот и излил душу, Кэт.
— Странно, очень странно. Я еще раз говорю тебе, Вадим… Да, верно, уж чего-чего, а золота и серебра во дворце было много, а Елизавета Андреевна уехала налегке… — сомнение Екатерины в реальности клада перерастало в логическое рассуждение, и она заходила взад-вперед по каюте, переплетая пальцы рук в лихорадочной догадке. Затем она остановилась и, уже глядя на Ксенофонтова с озабоченностью в глазах, сказала: — Но, может, Шагин сам уже добрался до клада графини Воронцовой-Дашковой? Ведь он тогда вместе со всеми вернулся в Крым?
— Поручик Шагин и другие убиты, Катрин. И теперь, вряд ли кто может помнить о его рассказе по дороге в Стамбул, — заверил ее Ксенофонтов. Он обнял женщину и прошептал. — Благодарение Богу, я уцелел и оказался в Крыму, опять-таки — благодарение Всевышнему — судьба свела меня с тобой…
Екатерина прижалась к нему и тихо спросила:
— Так ты все же любишь?
Вадим ответил ей поцелуем и прошептал:
— Разве ты не чувствуешь, Кэт? Если бы не эти Советы…
Женщина ответила ему поцелуем. И так, стоя, они целовались еще и еще, пока в дверь каюты не постучали. Это пришли с вахты коллеги Екатерины, и любовники вышли на палубу.
«Пестель» шел полным ходом в открытом море под ночным звездным небом. Было тепло и безветренно. Берегов Аджарии видно не было.
— Может, пойдем в ресторан, по нашему случаю, Катрин?
— Потом. Почему, Вадим, ты не рассказал мне об этом раньше?
Они стояли у борта в кормовой части судна и провожали глазами хорошо видимый пенный след парохода.
— Если бы я знал, что речь идет о дворце графини Воронцовой-Дашковой, то, несомненно, рассказал бы. А так — ищи иглу в стоге… Дворцов в Крыму много… Клад они могли прятать и в Ливадийском, и в Юсуповском, и во дворце «Дюльбер»…
— В «Кичкине», и в том же Воронцовском, моем, — дополнила Екатерина. А сколько других, менее знаменитых, ты прав, любимый.
— Кроме того, положим, что я бы знал адрес. Так гражданская смута не позволила бы. Надо было уходить, скрываться… Я же тебе рассказывал, как помотало меня по свету после бегства Врангеля. А потом тюрьма… Я жизнью обязан тебе, твоему дяде, который спас меня от расстрела… И знаешь, Катрин, я только и мечтаю, чтобы избавиться от совдепии, от мужичья…
— От совдепии, да. А вот от «мужичья»…
