– Можете взять на память… Операция была довольно сложной. Гемоторакс. Кровь пролилась в полость плевры, поджала легкое. Теперь все в относительном порядке.
– Можно его видеть?
– Видеть?
Он с недоверием посмотрел на меня поверх толстых стекол.
– Всего два-три слова,- сказал я.
– Не больше! Я буду считать.
– Мне бы хотелось с ним наедине.
– Пять минут.
– Хорошо… Скажите, господин подполковник, он лежит вместе с другими ранеными?
– Нет. Один. В отдельной палате.
– А эсэсовцы?
– Их уже здесь нет. Я оперировал, а потом их увезли. Они мне доверяют только свои жизни, – он тонко улыбнулся. – Да и то под надзором. Представьте себе, они потребовали, чтобы в операционной был их представитель. Но я отказался наотрез. Или никого, или я не оперирую. Им пришлось уступить.
Он поднялся.
– Пойдемте… Или нет, это может показаться странным. Пусть лучше доктор Вольф. Я его сейчас позову.
– Вольф?
– Да. Тот, который вас привел сюда.
– Немец?
– Шваб… (Швабы – здесь: национальная группа немцев, проживающая на территории Венгрии и говорящая на своем диалекте). Остерегайтесь его, опасный человек.
– Как волк? – не удержался я. (Игра слов: «вольф» – по-немецки «волк»)
Подполковник посмотрел на меня с одобрением:
– Скорее, как малярийный комар… Негласный сотрудник гестапо.
– Ого! Зачем же вы его здесь держите?
– Вовсе не так плохо, как кажется на первый взгляд. Про Вольфа я, по крайней мepe, знаю, что он сотрудник гестапо. А про другого не буду знать. Верно?.. Кроме того, доктор Вольф, как вы, вероятно заметили, человек с крупным физическим изъяном. Он держится на штатной должности в армии только благодаря моему покровительству. Так что на меня ему просто невыгодно доносить.
Подполковник нажал кнопку звонка. Тотчас же появилась монашенка и застыла на пороге, безмолвная, с опущенными глазами, вся в белом.
– Доктора Вольфа.
Она молча склонила голову и исчезла.
– Проводите, пожалуйста, господина лейтенанта в палату к капитану Ковачу, – сказал подполковник, когда горбун пришел. – И оставьте их там одних. Я разрешаю.
– Слушаюсь, господин подполковник.
В коридоре горбун спросил меня:
– Вы родственник капитана Ковача?
– Нет.
– Друг?
– Подчиненный.
– О!.. У вас отличный начальник. Мужественный человек! И в бою, и на операционном столе. Я ассистировал во время операции, – пояснил он. – Если бы все наши гонведы были такими, большевиков давно бы уже не существовало.
Горбун отворил дверь в самом конце пустого коридора:
– Пожалуйста.
На этот раз он пропустил меня вперед.
Капитан Ковач лежал совершенно один в просторной светлой комнате. Я посмотрел на него и вздрогнул невольно. Лицо с закрытыми глазами, желтое и бескровное, казалось лицом покойника. Губы серые, словно присыпаны золой.
Но вот шевельнулись длинные черные ресницы.
– Вы не спите, господин капитан? К вам пришли, – негромко сказал горбун, поправляя край одеяла.
Мне хотелось схватить его за руку. Длинные, крючковатые пальцы, казалось, подбираются к горлу Комочина.
Капитан медленно повернул голову.
– Лейтенант Елинек, – произнес он едва слышно.
Глаза у него потеплели.
– Здравствуйте!
Я подошел ближе, склонился над кроватью.
Чувство жалости к нему, беспомощному и страдающему, вдруг переполнило меня всего. К горлу подкатился теплый комок.
– Здравствуйте, – повторил я снова, не зная, что сказать, как выразить ему свое участие, успокоить, утешить.
Вольф все еще возился с одеялом.
– Оставьте нас одних, – произнес я не слишком вежливо.
– Пожалуйста, пожалуйста! – засуетился он. – Я только… Я думал…
Бесшумно ступая, он выскользнул в коридор. Я подошел к двери, прислушался.
Нет, ушел.
– Товарищ капитан, товарищ капитан, – прошептал я по-русски. – Как же вы!.. Как же!
– Тсс!
Он укоризненно покачал головой.
– Никто не слышит. – Я снова перешел на венгерский. – Не беспокойтесь, все будет хорошо. Вы скоро встанете. Все будет хорошо, вот увидите! – бормотал я, едва подавляя желание провести рукой по его восковому лбу.
– Нет, не годитесь вы в утешители! – капитан улыбался одними глазами. – Так причитают только над кандидатами в покойники… Дайте мне попить. – Он облизнул сухие губы. – Там, на столике.
Я подал ему стеклянный сосуд с длинным узким носиком, похожим на чайник. Он сделал несколько глотков.
– У нас немного времени. Который теперь час?
Я, недоумевая, взглянул на часы:
– Скоро девять.
– Значит, еще три часа. – Капитан помолчал, закрыв глаза и учащенно дыша. Ему было трудно говорить. – Знаете, где «Хирадо»?
Я кивнул, недоумевая все больше. «Хирадо» – так назывался небольшой кинотеатрик в подвале возле ратуши, где с утра до вечера беспрерывно крутили хроникальные фильмы.
– Ровно в двенадцать пойдете туда… Сядете на пятое место в седьмом ряду. Пятое в седьмом… Крайнее справа возле среднего прохода. Будет занято – садитесь на другое, ждите, когда освободится, и пересаживайтесь… На четвертое место, рядом с вами, сядет человек. В руке газета, свернутая трубкой. Обратите внимание, обязательно трубкой… Спросите у него, что хотите. Но так, чтобы в вашем вопросе было слово «прикосновение». Он должен ответить: «Повторите, пожалуйста, здесь шумно, я не расслышал». Запомнили? Все точно в такой последовательности.
– Повторите, пожалуйста, здесь шумно, я не расслышал, – прошептал я.
– Хорошо.
Капитан снова замолчал, тяжело дыша раскрытым ртом. Простреленному легкому не хватало воздуха.
– А если никто не придет? – спросил я.
– Тогда повторите через пятнадцать дней. Если к тому времени не подоспеют наши… Каждые пятнадцать дней.
– Кто должен прийти?
– Не знаю. Неважно… Важно другое: рация. Тот человек должен знать про рацию…
– Ясно… Не говорите больше. Вам нельзя так много.
– Еще только одно. Пусть лейтенант Нема введет вас в курс дела с кондитером.
– С Калушем?
– Да… Комитет борьбы решил. Я вам собирался сказать сам, да вот… Нужно довести до конца. Завтра… У них завтра собрание…
– У кого?
– Узнаете у лейтенанта Нема…
Постучали в дверь. Вошел подполковник Мориц.
– Ну вот! – сердито воскликнул он. – Я так и знал! Вы же его замучите! Хватит, хватит! Хватит!
Он откинул одеяло, сел на край кровати, взял руку Комочина, подержал пульс, шевеля губами.
– Господин подполковник… – начал я.
– Нет! Я больше не разрешаю! Больному после операции нужен полный покой. Спать, больной! – Он задернул шторы, в комнате сразу стало темно.- Спать, спать!.. А вы со мной, лейтенант…
Куда сейчас идти? В роту? Но потом придется бегом нестись в «Хирадо» – кинотеатр на другом конце города.
Лучше прямо туда, медленно, не спеша, чтобы как раз успеть к двенадцати, ну, минут на пять раньше.
Город сегодня еще больше, чем когда бы то ни было, напоминал мечущегося в постели тяжелобольного. Или мне так кажется? Потому что я только из госпиталя?
Нет! Город действительно бьет, как в приступе лихорадки.
На центральной улице бурлят людские водовороты. Крупные наряды нилашистов и полицейских, останавливая движение, окружают целые кварталы, вылавливают словно гигантским неводом сотни людей, прижимают их к стенам домов и принимаются за обыск, проверку документов.
Офицеров они пропускают беспрепятственно – их ждет в конце окруженного квартала комендантский патруль.
Подъезжают один за другим грузовики. К ним сгоняют «улов», главным образом, плачущих женщин. Машины уходят. Длинные цепи нилашистов и полицейских бегом пробираются по обеим сторонам улицы к следующему кварталу. И снова люди, захваченные неводом, испуганно мечутся в кольце.
Такая небывалая по своему размаху операция наверняка являлась следствием вчерашнего боя у заводских ворот. Я убедился в этом, когда майор из состава комендантского патруля, проверив мои бумаги, произнес негромко:
– Вы из той самой роты? Немцы вас очень хвалят.
А сам он? Тоже хвалит? Или осуждает?
Трудно было понять.
Потом меня проверили второй раз, третий… Пришлось свернуть на параллельную улицу.
Там облавы не было. Но и спокойствия тоже.
Вся улица была забита повозками. Они стояли рядами у обочин. Лошади выпряжены. На тротуарах – сено, солома.
Угрюмые крестьяне сидели кто на ступеньках подъездов, кто на корточках у стен домов, кто возле повозок, прямо на тротуаре.
Плакали дети, их утешали женщины, сами едва сдерживавшие слезы.
Беженцы! Мирные жители, сорванные с насиженных мест и превратившиеся в кочующую орду.
Прежде я видел других беженцев. Толстомордых сытых господ и разнаряженных барынь. Они проезжали через город на автомашинах, полных всякого добра. Помещики, крупные провинциальные чиновники, богачи… Они знали, почему они бегут.
