Его прошибла испарина, и он достал носовой платок, чтобы вытереть лоб. «Шагай через порог». Ему стало трудно дышать. Мартин зажмурился. «Это просто идиотизм». Его затрясло. Попятившись и ловя ртом воздух, он закрыл дверь.
«Завтра. Сделаю еще одну попытку, только завтра».
Валентина и Элспет играли с Котенком Смерти. Выглядело это так: Валентина сидела на полу в коридоре, возле прихожей. Перед ней стояло ведерко, полное шариков для настольного тенниса, обнаруженных в чулане. («Для чего они тебе, Элспет?» — спросила она, но Элспет только пожала плечами.) Элспет стояла в другом конце коридора. Котенку, как всегда, ее местонахождение было неведомо, а потому, когда Валентина бросала шарик, он уверенно бросался следом и в полной растерянности наблюдал, как в самый последний момент шарик по воле Элспет ускользал у него из-под носа в самом неожиданном направлении. Вскоре Котенок входил в раж и как бешеный кидался на белые шарики, которые, казалось, жили своим умом: то взмывали вверх, то вдруг устремлялись в обратную сторону. Элспет преграждала Котенку путь, и он пробегал сквозь нее, приятно щекоча фантомную кожу и такой же скелет. Она ложилась на пол и пропускала сквозь себя шарики, а Котенок метался за ними из стороны в сторону. Валентина видела, что Элспет тянет руки, пытаясь поймать Котенка. Элспет забыла о своей бестелесности. Котенок пробегал сквозь ладони; руки ощутили плотность, а мизинец зацепил нечто гладкое и скользкое, похожее на рыбку. Этот улов извивался и норовил укусить. Элспет удержала Котенка. В этот миг Валентина увидела, что он упал на пол и застыл. Она подбежала. Котенок был мертв.
— Элспет! — Валентина бросилась на пол и схватила бездыханное тельце. — Что ты наделала! Немедленно оживи мою кошечку!
Элспет все еще сжимала Котенка, который задергался и начал царапаться. Валентина не видела призрака своей любимицы, но заметила, как Элспет с кем-то борется.
— Верни ее к жизни! Сейчас же!
Удерживая барахтающегося Котенка, Элспет попыталась втиснуть его обратно, в обмякшую тушку. С таким же успехом можно было загонять живую форель в шелковый чулок. Котенок, которого держала Элспет, в ужасе рвался у нее из рук, а тот, которого держала Валентина, оставался неподвижно-податливым. Элспет боялась применять силу, чтобы не причинить вред Котенку, запихивая его в мертвое тельце. Потом до нее дошло, что Котенок испустил дух и останется мертвым, если не проявить твердость. Начать она решила с головы, а все прочее оставила на потом. Она будто держала в руках старинную фотокамеру с дальномером и пыталась свести два образа в один.
Жестом Элспет приказала Валентине опустить кошачье тельце на пол. У самой Элспет было отчетливое чувство, что призрак Котенка в ее руках вполне реален, неважно, из чего он сделан, — а был он точно таким же, как призрачное тело Элспет, и физическая сущность этого явления была ей понятна. С момента ее смерти Котенок стал для нее первым подвластным осязанию объектом, который существовал с нею вместе, а не в другом измерении. Мне так одиноко, думала она, запихивая кошечку в безжизненное тельце. Охотно взяла бы ее себе.
Котенок прекратил сопротивление и будто бы проникся намерениями Элспет. Она защипывала на нем мелкие складочки, чтобы он занимал меньше места; ей вспомнилось, что ее мать точно так же защипывала края пирога. Внезапно призрак Котенка исчез. Он погрузился в тельце. Пушистый белый комочек вздрогнул — и Котенок сел, качнулся из стороны в сторону и снова стал собой. Он воровато оглянулся, как ребенок, стащивший леденец, и начал вылизывать шкурку.
Сидя на полу, Элспет и Джулия во все глаза смотрели на Котенка, потом переглянулись. Валентина вышла. Вернулась она с планшеткой.
— Как это произошло? — спросила она Элспет.
ОНА ЗАЦЕПИЛАСЬ ОН ВЫПАЛ
— Что зацепилось?
ДУША
— Зацепилась за что?
Элспет оттопырила согнутый мизинец, как манерная дамочка за чаепитием.
Валентина погрузилась в задумчивость.
— А еще раз смогла бы?
ЛУЧШЕ НЕ НАДО
— Но при желании можно это повторить?
НАДЕЮСЬ НЕТ
— И все же, Элспет…
Элспет встала — точнее, она даже не вставала, а просто так, без промежуточных движений, вдруг удалилась из комнаты. Когда Валентина побежала следом на кухню, Элспет и вовсе исчезла. Котенок с пронзительным мяуканьем тыкался в ногу Валентины.
— С тебя как с гуся вода. Кушать хочешь?
Валентина приготовила миску, откупорила консервы, вывалила из банки щедрую порцию и вернула миску на обычное место. Котенок благоговейно ждал и набросился на еду со здоровым аппетитом. Валентина, сидя на полу, следила за каждым его движением.
Невидимая, Элспет стояла посреди кухни и наблюдала за Валентиной, которая наблюдала за Котенком. О чем задумалась, Валентина?
Валентина задумалась о чудесах. Кошечка, на вид совершенно обыкновенная, поглощала кошачий корм: это было чудо. «Кто бы мог подумать: десять минут назад ты была трупиком. А сейчас и в ус не дуешь. Тебе было больно, Котенок? Трудно было вернуться в свое тельце? Страшно?»
Открылась входная дверь: это вернулась Джулия.
— Мышь! Ты где?
Джулии ни слова, подумала Элспет. Она стыдилась, что лишила Котенка жизни, пусть даже на время.
— В кухне! — крикнула в ответ Валентина.
Джулия притащила мешки продуктов из «Сейнсбери», взгромоздила их на кухонную стойку и начала разгружать.
— Ну, что тут? — спросила она.
— Да ничего. А у тебя?
Джулия завела нудный рассказ о какой-то сухонькой старушке в очереди, которая, похоже, ела исключительно птифуры с чаем «липтон».
— Гадость, — поддакнула Валентина, пытаясь вспомнить, что такое птифуры.
— Маленькие пирожные, — пояснила Джулия.
— Ну, это ничего еще. — Встав с пола, она начала помогать Джулии.
Близнецы работали в беззлобном молчании. Кошечка вылизала миску и куда-то ушла. Элспет стояла в углу, поодаль от близнецов, и размышляла, сложив руки на груди. Это было невероятно. Это был… ключ… к чему-то… только к чему? Об этом нужно было хорошенько подумать. Оставив близняшек на кухне, Элспет разыскала Котенка, дремлющего на диване, в теплом озерце солнечного света. Элспет свернулась рядом и проследила, как смежились кошачьи веки и замедлилось дыхание. Зрелище было милое, уютное, несовместимое с терзаниями Элспет. В комнату вошла Валентина и шепотом позвала: «Элспет?» — но Элспет не откликнулась и никак себя не обнаружила. Валентина прошлась по всей квартире, как будто они играли в прятки. За ней по пятам незримой тенью скользила Элспет.
Как-то в ясный майский день Роберт сидел за письменным столом, пытаясь выжать из себя хоть строчку. Он работал над главой, посвященной романистке миссис Генри (Эллен) Вуд. По его мнению, миссис Вуд была порядочной занудой. Он заставил себя перечитать «Ист-Линн», во всех подробностях изучил ее личную жизнь, но так и не сумел разжечь в себе хоть искорку интереса.
Во время экскурсий он всегда игнорировал миссис Вуд. Ее место было между Адамом Вортом и Джорджем Вумвеллом — не только по алфавиту, но и по плану захоронений; с его точки зрения, она была недостойна такой яркой, лихой компании. Роберт изгрыз ручку, пытаясь решить, нельзя ли выбросить ее из диссертации. Нет, не получалось. В принципе, можно было бы акцентировать ее смерть, но и тут она подкачала: умерла от банального бронхита. Чертова баба.
Он был даже рад, когда Валентина отвлекла его своим приходом.
— Пошли гулять, — сказала она. — Весна на улице.
Как только они вышли за калитку, ноги сами понесли их в сторону кладбища. На Суэйнз-лейн до их слуха донесся голос одинокой тубы: это в Уотерлоу-парке музыкант упражнялся в гаммах. Каждая нота звучала как элегия. Суэйнз-лейн, стиснутая с обеих сторон высокими стенами, жила в вечных сумерках, даже когда над головой синело безоблачное небо. Валентина подумала: «Мы — как похоронная процессия из двух человек». Она испытала облегчение, когда они дошли до ворот кладбища и в ожидании остановились на солнце.
Ворота открыл Найджел:
— А мы на тебя сегодня не рассчитывали.
— Знаю, — ответил Роберт, — но в такую великолепную погоду нам захотелось посмотреть на полевые цветы.
Из конторы появилась Джессика:
— Если просто идете гулять, захватите грабли. Только не валандаться.
— Как можно!
Роберт взял для себя и Валентины переносные рации, грабли и большой мешок для мусора; пройдя через двор, они оказались на кладбище.
— Никуда не денешься, — сказал Роберт, сворачивая на аллею Диккенса. — Ты уж извини. Я не собирался загружать тебя работой.
