– Когда я вбежал в зал, первое ощущение – шок. Думаю, вот это мы наколбасили! Впечатление, что тела все бездыханные лежат – ни движения, ни крика. Такое ощущение, что все мертвые. А тут еще кровь на полу – чавкающая, прилипающая…
– У нашей группы была задача сделать штурмовой коридор и выбить все стекла, чтобы каждым «чехом» стояли с автоматом на изготовку, на случай если шевельнется – может, он притворился, может, он еще жив и дернет взрыватель. А когда стали выводить и выносить из зала людей, нужно было следить, чтобы никто не задел трупы ногой – мало ли что на них надето…
Галина Делятицкая (продолжение):
Но до конца я все-таки не отключилась, просто чувствую, что обездвижена, силы кончились. И в этот момент зал начали заполнять наши ребята – «альфовцы» и «Вымпел». Все такие грохочущие, во всем черном, и бахилы у них – бу-бух! бу-бух! Они моментально заполнили зал, кричат, и все – с матом. А я не привыкла к такому тексту, мне опять страшно стало – ни рукой, ни ногой не могу шевельнуть, просто какой-то внутренний стоп-кадр. А потом до меня дошло: это их специфика и способ распознавать друг друга. Они же не могут вяло действовать, они должны быть активны, и этим матом и криком они поддерживают свой боевой дух.
Но, нужно сказать, они очень профессионально действовали. Я это наблюдала, как в кино. Заполняя зал, орали: «Всем лечь! Не двигаться!» – и с матом, с матом пошли по спинкам кресел, чтобы сверху им видно было всех, кто в форме чеченцев. Первым делом стали отстреливать этих чеченцев и девчонок-камикадзе. Один другому кричит: «Вот она!» И бабахали…
Только когда всех обезвредили, стали и нами заниматься – выводить из зала тех, кто сам начинал двигаться, ползти. И каждого на выходе осматривали, проверяли, просеивали, чтобы за всей этой шумихой не просочился кто-то из боевиков. Меня вывели под руки…
Татьяна Колпакова, 18 лет:
Я так и не заснула и видела весь штурм своими глазами. Хотя, если честно, когда пошел газ, подумала, что это все, конец, сейчас взорвут. Когда выстрелы прекратились, начали выносить раненых. К нам тоже подбежали: «Можете сами идти или помочь?» Я была как зомби – ничего не соображала. Но вышла своими ногами…
Аня Колецкова:
И потом, я помню, меня как будто подхватили. Я не помню, как я шла по ступенькам. Наверное, не шла, ведь там всюду были разбитые стекла, а я была без обуви, но ноги у меня остались не порезаны. Значит, меня несли. Но помню, как стояла на ногах около какой-то машины, «рафика», и меня трясло от холода. На меня набросили какую-то шубу, я села в «рафик», и такое ощущение – будто не знаю сколько спиртного выпила. Просто не вижу ничего, даже себя. Помню только стекло в окне этого «рафика», два человека рядом со мной и водитель. А окончательно я очнулась, когда меня положили на кровать в 13-й больнице.
Марат Абдрахимов (продолжение):
Меня вывели из ДК – вокруг все разбито, стекла, стреляные гильзы, снег с дождем, «альфовцы» с белыми повязками на локтях выносят заложников, а они все синюшного цвета. Врачей еще нет, людей кладут прямо на холодный пол. У меня страшно кружится голова, ноги ватные, я говорю: «Я не могу быстро идти». Меня увели в штаб, и только там я понял, что меня все-таки принимают за террориста – гаркнули, пустили по матушке, поставили лицом к стенке: «Руки вверх!» И я услышал всю правду о себе, «черножопом». Тут подошли два наших актера и звукооператор, сказали, что я актер «Норд-Оста». Но на них – ноль внимания. Подошел господин Авдюков, прокурор Москвы. Я сказал: «Я актер, сидел в зале заложником, помню имена и лица террористов. Если нужно, могу их опознать. Видел, куда они положили бомбу…» Он говорит: «Вы знаете, где лежит бомба?» – «Да». – «Сейчас подойдут саперы, и вас обратно отведут в зал».
Меня привели обратно, опять увидел этот ужас. И опять обозвали грязными словами, схватили за воротник и затащили в зал. Я сказал: вот она, бомба, но с этой бомбой уже работали саперы, они говорят: где еще? А больше я не видел, видел только эту в центре зала. Меня снова отвели в штаб, посадили на стул. И тут меня начало рвать вовсю…
Наталья Н.:
Во сне я почувствовала, что с меня кого-то свалили. Наверное, Гошу. Вытащили из-под него и говорят: «Живая». Я услышала эту фразу и помню, что меня потащили, держа за талию. С нескольких ступенек балкона я сошла сама, а потом меня стали передавать с рук на руки, один мужчина другому. Помню их синюю форму МЧС… Они меня подвели сначала к одному автобусу, а потом говорят: «Нет-нет, давай в следующий». Может быть, первый автобус был забит, не знаю. Я говорю: «Куда вы меня?» Потом забралась в автобус, почувствовала, что сижу. Кажется, я сидела на переднем сиденье, держась двумя руками за поручни. Мне было жутко холодно. На полу в автобусе лежал какой-то человек. Я ехала и все время боялась упасть на этого человека. Очнулась уже в палате. Не знаю, принесли меня или довели до этой кровати. Затем стали заставлять воду пить. И – рвота, рвота, рвота. Я пыталась у них узнать, что же, в конце концов произошло с нами? Стреляли, не стреляли? Был штурм, не было? И подумала: «А вдруг, когда стреляли, Гоша не спрятался за спинку кресла, ведь я-то легла ему на колени, как же он мог спрятаться? Господи, вдруг его убили?» Сорвала с себя свою белую кофту и стала смотреть, думая: если его ранили или убили, то на кофте должна быть кровь. Увидела огромное коричневое пятно, но никак не могла врубиться – что это за пятно? А потом все-таки догадалась: через эту кофту я дышала газом. Это коричневое пятно и есть газ.
Рената Боярчик:
Я не могу сказать, как все это происходило, потому что я была в бессознательном состоянии и очнулась только в больничном коридоре по дороге в реанимацию.
Дарья Васильевна Стародубец:
Катюша быстро очнулась – уже в вестибюле, когда ее выносил на плече какой-то спецназовец. Он погладил дочку по голове, успокоил: «Теперь все в порядке».
Катя Стародубец:
Штурм я помню какими-то вспышками: мужчина в камуфляжной форме меня обнял, положил мою руку к себе на плечо и все время говорил: «Заинька, девочка, ты идти можешь?» И он меня вел, а вокруг очень сильная еще была перестрелка. Я говорю: «Война началась?» А он: «Ложись! Ложись! – И клал меня на пол. – К полу прижимайся!» Потом мы вышли на улицу, меня посадили в «Газель». Я там была одна. Когда поехали, меня болтало. Затем пересадили в «скорую помощь», положили на носилки, привезли в Институт Склифосовского. У меня очень болели голова и уши. Ничего не слышала, только какие-то обрывки голосов доносились, как эхо. И они все боялись, что я контужена.
Анастасия Нахабина:
В себя я пришла уже на улице, куда меня вынес один из спецназовцев.
Николай Любимов, 71 год, сторож ДК:
Я почувствовал запах кисло-сладкого вещества, сказал об этом соседям по партеру. Они ответили, что это зловоние от оркестровой ямы. У меня запершило в горле. Люди закашляли, я уснул. Моя душа отлетела к Богу. Я взмолился: «Боже, верни меня обратно, иначе моя жена не выдержит, ведь мы только три месяца назад похоронили сына!» Он меня вернул, я снова сел в зале, видел себя, потом врачей в больнице. Слышал их команды, видел монитор, видел, что мое сердце перестало биться. Врач сказал: «Готовьте его в морг». А другой ответил: «Я подожду». Экран монитора дернулся, он сказал: «Ребята, он еще здесь». И они еще десять часов возвращали меня к жизни.
Из Российской прессы (хроника штурма)
«Газета»:
В 5.30 началась операция по освобождению заложников. На штурм пошли группы спецназа ФСБ и МВД. Через вентиляцию в зал пущен усыпляющий газ.
«Известия»:
В шесть часов внутри здания раздается три взрыва. Два из них очень сильных. От взрывной волны последнего парусом надувается плакат «Норд-Ост», висящий над центральным входом. В нем появляются огромные дыры. Взрыв был такой силы, что в подъезде, где находился наш корреспондент, задребезжали стекла. По выстрелам понятно, что внутри завязался бой. Опять раздаются взрывы, вверх взмывают две красные ракеты. Это сигнал: «Первый этаж взят». Под прикрытием «Вымпела» бойцы «Альфы» проникают на второй этаж. Раздается еще два мощных взрыва, а следом звон разбитого стекла. С крыши через разбитые окна на второй этаж проникают бойцы спецподразделений. Глухие выстрелы из автоматов «Вал» перекликаются с беспорядочной и громкой пальбой боевиков. К зданию со всех сторон бегут бойцы в масках. На левых рукавах у них повязаны белые ленты, чтобы свои могли отличить их в темноте. Еще несколько минут, и все затихает. Изредка внутри раздаются одиночные выстрелы или короткие очереди из автоматов. К зданию подтягиваются машины «скорой помощи», пожарных и МЧС. Начинается эвакуация.
