— Не здесь. Здесь этого не будет.
Он шел по улице, и вдогонку ему несся смех Керри.
Мариза, как обычно, пришла в семь, с бутылкой вина и корзиной из ивовых прутьев. Она вымыла голову и впервые с их знакомства надела длинную красную юбку с черным свитером, отчего казалась совсем другой, похожей на цыганку. Губы она слегка подвела помадой. Глаза ее сияли.
— Мне хочется отпраздновать, — объявила она, ставя бутылку на стол. — Я принесла сыра, foie gras и ореховый хлеб. И еще пирог и миндальное печенье. И свечи.
Она достала из корзины два медных подсвечника и водрузила их на стол.
Затем вставила в них две свечи.
— Красиво, правда? — спросила она. — Уж и не припомню, когда мы в последний раз ужинали при свечах.
— В прошлом году, — нахально вклинилась Роза. — Когда генератор сломался.
Мариза засмеялась:
— Это не считается.
В тот вечер она была расслабленной, какой Джей ее еще не видел. Мать и дочь выставили на стол ярко раскрашенные тарелки и хрустальные бокалы. Роза нарвала в саду цветов и поставила их на середину. Они намазывали foie gras на ореховый хлеб и запивали вином производства Маризы, отдававшим медом, персиками и жареным миндалем, потом ели салат и теплый козий сыр, потом кофе, пирог и petits fours. Всю маленькую вечеринку Джей изо всех сил пытался собраться с мыслями. Роза, которой было запрещено упоминать об их визите в Ланскне, бойко выпрашивала canard — кусочек сахара, смоченный в вине, — и исподтишка скармливала Клопетте объедки под столом, а затем, когда козочку изгнали в сад, через полуоткрытое окно. В золотистом свете Мариза была яркой, говорливой и прекрасной. Казалось бы, все должно быть чудесно.
Джей убеждал себя, что ждет подходящего момента. Конечно, он знал, что таковой не наступит, что он просто оттягивает неизбежное. Он должен сказать ей прежде, чем она узнает сама. Более того — прежде, чем проболтается Роза.
Но вечер шел своим чередом, и ему становилось все сложнее признаться. Он с трудом поддерживал беседу. У него разболелась голова. Похоже, Мариза ничего не замечала. Напротив, она охотно описывала следующий этап осушения, расширения погреба, радовалась, что лоза все же уродит, пусть и совсем немного, предвкушала будущий год. Она собирается выкупить землю, когда закончится срок аренды, сказала она. В банке есть деньги, в погребе — пятьдесят бочек cuvée spéciale[123], которые только и ждут хорошего предложения. Земля в Ланскне недорогая, особенно такая плохо осушенная, проблемная земля, как ее. После плохого лета цены могут упасть еще ниже. И Пьер Эмиль, который унаследовал поместье, не деловой человек. Он только рад будет сбыть ферму и виноградник с рук. Недостающую сумму она возьмет в банке под долгосрочный кредит.
Чем больше она говорила, тем хуже становилось Джею. Он вспоминал слова Жозефины о ценах на землю, и сердце у него екало. Он осторожно спросил, что будет, если случайно, возможно… Ее лицо слегка окаменело. Она пожала плечами.
— Мне придется уехать, — просто сказала она. — Все бросить, вернуться в Париж или Марсель. В какой-нибудь большой город. Позволить Мирей… — Остаток фразы она проглотила и надела неунывающую маску. — Но этого не случится, — твердо сказала она. — Ничего этого не случится. Я всегда мечтала о таком месте, — продолжала она, и лицо ее смягчилось. — Ферма, собственная земля, деревья и, может, речушка. Что-то личное. Безопасное. — Она улыбнулась. — Может, когда земля станет моей и надо мной перестанет висеть аренда, все переменится, — неожиданно сказала она. — Может, я смогу начать в Ланскне с чистого листа. Найти Розе друзей-одногодков. Дать людям второй шанс. — Она подлила себе сладкого золотистого вина. — Дать себе второй шанс.
Джей с трудом сглотнул.
— А как же Мирей? Она не сможет вам навредить?
Мариза покачала головой. Ее глаза были полузакрыты — кошачьи, сонные.
— Мирей не вечна, — сказала она. — Потом я справлюсь с Мирей, — наконец сказала она. — Вот только заполучу ферму.
Ненадолго разговор перешел на другие темы. Они пили кофе и арманьяк, Роза кормила козочку petits fours через щель в ставнях. Затем Мариза отослала Розу в постель, выслушав лишь символический протест — было уже около полуночи, и девочка провела на ногах намного больше, чем привыкла. Джей с трудом верил, что ребенок за ужином его не выдал. В каком-то смысле он даже об этом жалел. Когда Роза исчезла наверху — в каждой руке по печенью, на завтрак обещаны блинчики, — он включил радио, налил еще арманьяка и передал его Маризе.
— Ммм. Спасибо.
— Мариза.
Она лениво глянула на него.
— Почему именно Ланскне? — спросил он. — Разве вы не могли куда-нибудь переехать после смерти Тони? Избежать всей этой… нервотрепки с Мирей?
Она потянулась за последним petit four.
— Я должна была жить здесь, — наконец сказала она. — Просто должна.
— Но почему? Почему не Монтобан, не Нера, не какая-нибудь соседняя деревушка? Что такого есть в Ланскне, чего нигде больше нет? Это потому, что Роза здесь выросла? Это… это из-за Тони?
Она засмеялась, не вполне недобро, но с некой ноткой, которую Джей не смог расшифровать.
— Возможно.
Его сердце внезапно сжалось.
— Вы мало о нем говорите.
— Да. Да. Да, мало.
Она молча смотрела в бокал.
— Простите. Я не должен лезть. Простите, что спросил.
Мариза странно посмотрела на него, потом снова уставилась в бокал. Ее длинные пальцы нервно двигались.
— Ничего. Вы мне помогли. Вы были добры. Но понимаете, все так сложно. Я хотела рассказать вам. Я давно уже хотела.
Джей пытался сказать, что она ошибается, что он не хочет знать, ему отчаянно нужно рассказать ей кое-что. Но не сумел.
— У меня долго были проблемы с доверием, — медленно начала Мариза. — После Тони. После Патриса. Я говорила себе, что мне никто больше не нужен. Что безопаснее жить вдвоем с Розой. Что в любом случае никто не поверит, если я расскажу правду. — Она замолчала, чертя замысловатую фигуру на темной поверхности стола. — Правда — такая штука, — продолжала она. — Чем больше хочешь рассказать, тем это сложнее. Тем невозможнее кажется.
Джей кивнул. Он прекрасно ее понимал.
— Но с вами… — Она улыбнулась. — Возможно, дело в том, что вы иностранец. Мне кажется, я сто лет вас знаю. Доверяю вам. Разве иначе я доверила бы вам Розу?
— Мариза. — Он снова сглотнул. — Мне очень нужно вам…
— Шшш. — Она была медлительна, раскраснелась от вина и тепла комнаты. — Я должна вам рассказать. Должна объяснить. Я уже пыталась, но… — Она покачала головой. — Я думала, это так сложно, — мягко сказала она. — А на самом деле очень просто. Как все трагедии. Просто и глупо. — Она перевела дыхание. — Оглянуться не успела, как меня затянуло. А когда поняла, что происходит, было слишком поздно. Налейте мне еще арманьяка, пожалуйста.
Он налил.
— Мне нравился Тони. Я не любила его. Но одной любовью все равно не прожить. Деньги, вот что важно. Безопасность, ферма, земля. Вот что мне нужно, говорила я себе. Спастись от Патриса. Спастись от города и одиночества. Я обманывала себя, что все хорошо, что мне ничего больше не нужно.
Какое-то время все было нормально. Но Мирей становилась все требовательнее, а Тони вел себя все непредсказуемее. Мариза пыталась поговорить с Мирей, но безуспешно. В понимании Мирей с Тони все было хорошо.
«Он сильный, здоровый мальчик, — упрямо повторяла она. — Нечего кутать его в одеяла. Еще превратишь в такого же неврастеника, как сама».
С тех пор любая странность в поведении Тони списывалась на Маризу: вспышки ярости, приступы депрессии, навязчивые идеи.
— Однажды он ополчился на зеркала, — сказала она. — Пришлось завесить все зеркала в доме. Он сказал, отражения высасывают весь свет из его головы. Он брился без зеркала. И вечно резался. Однажды сбрил себе брови. Сказал, так гигиеничнее.
С известием о беременности Маризы у Тони начался новый этап. Он стал сверхзаботлив. Всюду ходил за ней, даже в ванную. Он постоянно ждал ее. Мирей видела в этом проявления любви. Мариза задыхалась. А потом начали приходить письма.
— Я сразу поняла, что это Патрис, — призналась Мариза. — Его стиль. Обычные оскорбления. Но почему-то здесь он не испугал меня. У нас были сторожевые псы, ружья, пространство. Я думала, Патрис это тоже знает. Он как-то разузнал о моей беременности. Все письма были о ней. Избавься от ребенка, и я тебя прощу, всякое такое. Я не обращала внимания.
А потом Тони все узнал.
— Я все ему рассказала, — скривилась она. — Я думала, это мой долг. К тому же я хотела, чтобы он понял: мы в безопасности, все в прошлом. Даже письма приходили все реже. Последние отголоски. — Она вздохнула. — Надо было думать головой. С тех пор мы жили как в осаде. Тони ездил в город раз в месяц за покупками, вот и все. Он перестал ходить в кафе с друзьями. Ну и славно, думала я. По крайней мере, не пьет. Он почти не спал по ночам. Почти все время стоял на страже. Конечно, Мирей винила меня.
