Почти сразу удалось найти сговорчивого марокканца, и мы покатили вдоль Левого берега, овеваемые свежим ветерком. Мне не терпелось заполучить роман. Интересно было, как Перейра справился с «беллетристикой». Многие от желания написать как можно лучше начинают вещать напыщенно, как будто их заставили надеть манишку и галстук и произнести спич. Перейра вряд ли так сфальшивил, слишком он умен, но меня смущало слово «тайна». Бытует мнение, что, сочиняя роман, человек отдыхает от реальных будничных дел. Перейра тоже мог заблуждаться, вот и попытался сварганить остросюжетный «триллер».
Увы, все мои хлопоты оказались пустыми. Без регистрации книг не выдавали, а для регистрации нужны были паспорт и поручитель. Вернувшись в гостиницу, я позвонил в Лондонскую библиотеку, и буквально через несколько минут мне сообщили, что такая книга у них есть. Я попросил прислать ее на адрес Перейры. Мне сказали, что за дополнительную плату бандероль доставят в течение двух суток. То есть «Тайна» прибудет на остров даже раньше меня.
Едва ступив в дом Перейры, я тут же пожалел, что приехал. Святой на стене моей спаленки, пялившийся в неведомое пространство, больше не умилял. Распятие над кроватью, с этими каплями крови под терновым венцом Спасителя, ассоциировалось исключительно с самыми жестокими эпизодами библейской эпопеи.
Когда я спустился к ужину, Полетта протянула мне пакет:
– Вам прислали вот это.
Никто из моих знакомых не умел так кратко выражать свое неодобрение.
Поглощая рагу из телятины под белым соусом, жареный картофель, посыпанный розмарином, и зеленый салат, я рассказывал Перейре про свой визит к Ричарду Вариану.
Когда мы перешли в библиотеку, Перейра показал мне еще несколько групповых снимков, сделанных поблизости от Мессинского хребта в 1917 году Возможно, вторая слева блеклая фигура была моим отцом. Еще он показал мне гильзу от снаряда с выгравированным на боку букетиком полевых цветов. Перейра считал, что это папина работа: он был портным, а значит, мастером на все руки. Пепельница из куска жести, автор неизвестен. Любопытные вещицы, но не заслуживающие пристального изучения: после первого же бокала бренди я сказал, что очень хочу спать.
Бандероль я прихватил с собой. Распаковав «La Conspiration de la Serve», тут же сел читать. Понимал почти все, самые заковыристые слова были, как правило, терминами, а они на французском мало отличаются от английских. Уже на второй странице мне стало ясно, что романом книгу можно назвать с натяжкой: скорее это быль.
История про доктора, который построил на одном уединенном средиземноморском острове санаторий для душевнобольных, персон на тридцать, для тех, кого считали неизлечимыми. Среди пациентов доктора Ленуара была молодая женщина по имени Беатрис. До того, как она заболела, доктор успел в нее влюбиться. Беатрис – дочь его друга, он знал ее много лет. Красавица, умница, а в двадцать один год вдруг крах: глубокое помрачение рассудка.
Милая барышня совсем лишилась разума. Пять лет Ленуар пытался облегчить ее страдания, перепробовал все известные медицине средства, но лучше ей не становилось. Ее мучили голоса и видения, у нее развилась мания преследования. И вот однажды произошло нечто удивительное.
Навестить Беатрис приехал из Индокитая отец, которого послали туда в длительную служебную командировку. Папа отбыл к месту работы, а через неделю Ленуар получил от него письмо: он болен малярией и боится, что дочь от него заразилась. Слишком позднее предупреждение!
У Беатрис уже сильный жар и все прочие симптомы малярии. Доктор в панике, он забирает ее в свой дом, чтобы изолировать от остальных пациентов. Заразятся – разразится скандал!
Ленуар селит Беатрис в милой комнатке в дальней части дома, к которой ведет небольшая, в один марш, лестница. По описанию комнатка очень напоминала ту, в которой я читал эту захватывающую, умеренно романизированную историю.
Малярия треплет девушку все сильнее, но, странное дело, с мозгами у пациентки становится лучше. Взгляд осмысленный и живой, она перестала разговаривать с невидимыми собеседниками и спустя какое-то время начала узнавать доктора. Несмотря на высокую температуру, мозг у Беатрис действовал четко. Она призналась доктору, что из последних пяти лет не помнит почти ничего, только то, что ее похитили, увезли в другую страну, а там посадили в тюрьму и допрашивали. Это была настоящая пытка, хорошо еще, что она мало что запомнила. Она спросила доктора Ленуара, когда ей станет лучше и она сможет вернуться домой к маме. Доктор ответил, что сначала ей нужно выкарабкаться из малярии.
Кризис был долгим, однако девушка выкарабкалась. Причем не только из малярии, но и из пропасти безумия. Разум к красавице вернулся. Никаких галлюцинаций, говорит складно, соображает быстро. В общем, счастливица выздоровела и, покинув карантинную комнатку в доме Ленуара, вернулась к маме.
Остановившись на этом радостном событии, я пошел в ванную почистить перед сном зубы. Поразительно, но доктор Перейра и не подумал тщательнее замаскироваться. Было очевидно, что роман основан на реальных экспериментах (догадаться о том, что он и есть доктор Ленуар, можно уже по тому, что этот персонаж очень ему симпатичен, хотя вряд ли способен вызвать симпатию у адекватного читателя). Похоже, Перейра воспользовался романной формой лишь по той причине, что, избери он жанр документальной прозы, опыты доктора были бы расценены как подрыв устоев врачебной этики.
Лег я почти в два часа, с книжкой, решив ее дочитать.
Доктор Ленуар был потрясен избавлением Беатрис от безумия. Он пристраивает к дому стеклянный павильон, напоминающий теплицу, но для пациентов. Там созданы такие условия, при которых гарантировано повышение температуры. Пациенты лежали на плетеных ротанговых кушетках, накрытые одеялами и пледами, а сквозь стеклянную крышу на них падали палящие лучи, однако ничего обнадеживающего не происходило. Доктор надеялся, что сильный жар убьет неведомого возбудителя безумия, подобно тому, как стерилизуют кипятком инструменты, чтобы прикончить микробов. Но если воздействует не жар, то что? Возможно, что-то в малярийной палочке? Однажды ему позвонили из больницы на материке: у них зарегистрирован случай малярии (возможно, к нему был причастен отец Беатрис), но закончился хинин. Не осталось ли у доктора лишнего? Да-да, пожалуйста, сказал Ленуар, и вызвался сам привезти лекарство. В больнице он попросил провести его к больному малярией, взял у него целую пробирку крови и только после этого передал коллегам хинин. Вернувшись в свою клинику, он шприцем ввел эту кровь четверым своим сумасшедшим. Один потом умрет, один так и останется не в себе, а двое действительно выздоровеют.
На этом месте я задремал, а проснулся, когда всходило солнце.
Я подумал, надо все же дочитать, мне оставалась одна глава. Надо, если хочу обсудить книгу с Перейрой.
Наш с ним разговор в тот вечер напомнил мне о беседах с мистером Лидделом в его домике под лесной сенью. В последний день семестра учитель угощал меня стаканчиком хереса и сигаретой из своего серебряного портсигара, и мы подытоживали мои достижения за три месяца.
Перейра ловко направил разговор в нужное ему русло, процитировав высказывание одного южноамериканского писателя: «Жизнь человека состоит не из самих событий, а из памяти о них».
– Наверно, вы были поражены, узнав, что выдвинутой вами теории, оказывается, придерживается кто-то еще? – ввернул я.
К чести профессора, он пропустил мое ехидство мимо ушей, и продолжил очень спокойно:
– Мне вспоминается один необыкновенный человек, вот он действительно меня поразил. Был участником Сопротивления, жил где-то под Лионом. В сорок третьем немцы схватили его и отправили в концлагерь. Кстати, сопротивленцам нацисты статус военнопленных не предоставляли.
– И он выжил? – спросил я. – И в самом деле поразительно.
– Молодой был, только поэтому. Школьник, учился в последнем классе лицея. Талантливый мальчик из красивого городка, мечтал стать архитектором. Ему было восемнадцать, когда он попал в лагерь. Стариков и детей убивали сразу, остальные умирали от каторжного труда. Парнишку отправили на строительство нового барака, он работал день напролет. Заразился тифом, едва не умер, но молодой организм преодолел и это. А после они отослали его в крематорий, загружать трупы в печи.
– Это и привело его к вам?
– Да. Двадцать лет его память была заблокирована. После освобождения из лагеря он был в ужасном состоянии. Крайняя степень истощения, травмы физические и душевные… Дома во Франции кое-как приладился к обычной жизни. Нашел в Париже работу, что-то канцелярское. Двадцать лет жил скромным тихоней в пансионе на площади Пигаль. Жены у него не было, друзей, которых стоило бы упоминать, тоже. Но на работе его ценили, и людям он нравился. Однажды, сидя в офисе, он наткнулся в газете на очерк об Освенциме-Биркенау и – вспомнил.
