Итак, я останусь здесь, тем более что, хотя мне бесконечно больно доверять это бумаге, я еще не простила тебя, мама. За то, что ты не приехала на похороны Чарльза. Твое неприятие его в качестве зятя никогда не было так уж велико, а неприязнь к поездкам настолько сильна, чтобы заставить тебя воздержаться от приезда и таким образом нанести ему оскорбление. Это пренебрежение не осталось незамеченным среди наших знакомых. А как же я? Неужели ты не догадывалась, что я нуждалась в тебе, что в такой день мне необходимы были твои поддержка и помощь? Что у новоиспеченной вдовы может не хватить сил и стойкости? Пока я ограничусь сказанным. Мне необходимо привыкнуть к жизни без моего мужа и научиться заботиться о себе самой, маленькой Лоре и моем еще не родившемся ребенке. Не думаю, что на сегодняшний день ты или кто бы то ни было может требовать от меня большего.
Мередит.
Не успеваю я дочитать, как раздается звонок в дверь. Слезая с подоконника, я морщусь от боли в затекших ногах. Я спускаюсь вниз, замираю, услышав, что Бет открывает дверь, после чего раздается голос Динни. Первое мое побуждение — скорее вниз, выбежать навстречу, увидеть его, разрядить обстановку. Да только ноги меня не слушаются. Я застываю на месте, держась за перила, и слушаю.
— Как дела, Бет? — интересуется Динни, и вопрос звучит более весомо, чем должен был бы в нормальной ситуации. Многозначительнее.
— У меня все прекрасно, спасибо, — отвечает Бет; что-то странное слышится мне в ее тоне, но я не могу понять что.
— Только… Эрика сказала, что ты…
— Что про меня сказала Эрика? — резко спрашивает она.
— Что ты была не рада возвращению. Что хотела уехать.
Я не слышу, что говорит на это Бет. Если вообще говорит что-то.
— Можно мне войти? — Судя по голосу, Динни нервничает.
— Нет. Я… Мне кажется, не стоит. Я… сейчас занята, — врет Бет, и я так явственно чувствую, как она напряжена, что у меня даже начинают ныть плечи.
— А… понятно. Ладно, вообще-то, я заскочил поблагодарить Эрику за детские вещи, которые она принесла Хани. Хани даже улыбнулась, когда я их принес, — просто удивительно.
Я улыбаюсь, слыша это, но не уверена, поймет ли Бет, какая это, видимо, редкость — улыбка Хани.
— О… хорошо… я ей передам. Или, если хочешь, позову ее… — чопорно произносит Бет.
— Нет, нет. Не нужно, — торопится Динни, и улыбка снова сползает с моего лица.
Снова молчание. Из открытой двери тянет сквозняком, холодный воздух добирается и до меня.
— Слушай, Бет… Мне нужно поговорить с тобой… о том, что случилось тогда. Есть кое-что, чего ты, по-моему, не поняла…
— Нет! — встревоженно перебивает Бет, повышая голос. — Я не желаю об этом говорить. Все в прошлом.
— Разве? А ты уверена? — мягко возражает он, и я, затаив дыхание, ожидаю ответа Бет.
— Да! О чем ты? Конечно, все в прошлом.
— Я хочу сказать, есть вещи, которые трудно выбросить. О которых трудно забыть. Мне, например, трудно…
— Значит, нужно как следует постараться, — ледяным тоном прерывает Бет. — Старайся лучше.
До меня доносится звук шагов по плиткам. Представляю, как Бет разворачивается, пытаясь сбежать.
— Но все не так просто, понимаешь, Бет? — снова обращается к ней Динни, сейчас его голос обретает уверенность. — Раньше мы могли… мы, бывало, говорили обо всем, ты и я.
— Это было слишком давно.
— Знаешь, не надо пытаться, чтобы все было по-твоему, Бет. Не можешь же ты делать вид, будто ничего не произошло, просто умыть руки и откреститься от всего — от меня…
— Я не желаю об этом говорить. — Она чеканит каждое слово ледяным тоном.
— А ты уверена, что у тебя есть выбор? Есть кое-что, о чем тебе обязательно надо узнать. — Динни отвечает не менее твердо.
— Не надо, — молит Бет совсем другим голосом, упавшим, полным страха. — Прошу тебя, не нужно.
Долгая, тягостная пауза. Я не решаюсь перевести дыхание.
— Приятно было повидаться с тобой, Бет, — наконец нарушает молчание Динни, и снова это не кажется обычной, брошенной вскользь, вежливой репликой. — Я уж думал, этого никогда не случится. Ну все, до свидания.
— Нам не нужно было сюда приезжать. Я бы ни за что и не поехала, если бы не…
— И скоро уедешь, да?
— Да. Скоро. После Нового года.
— Так и будешь жить без оглядки назад? — Я так и чувствую горечь этих его слов.
— Да. — Голос Бет уже не так тверд.
От холодного воздуха меня пробирает дрожь, я умираю от желания узнать то, что знают они, вспомнить это.
— Ну, тогда я пошел. — Кажется, Динни признал поражение. — Поблагодари от меня Эрику. Надеюсь… надеюсь, мы еще увидимся, Бет, прежде чем ты исчезнешь.
Я не слышу, что отвечает Бет, только хлопок двери и неожиданный громкий вздох, как если бы тысячи невысказанных слов разом вырвались из ее груди, отозвавшись гулким эхом под высоким потолком холла.
Я еще какое-то время медлю на лестнице, прислушиваюсь к шагам Бет, входящей в кабинет. Слышу, как скрипит кресло, когда она резко садится в него, и больше ничего. Проще было бы, думаю я, выжать признание из этих каменных стен, чем из моей сестры. Расстроенная, я возвращаюсь на чердак, забыв о прежнем пиетете перед стариной, рывком поднимаю крышку красного чемодана и снова перебираю пожитки Кэролайн. Здесь наверняка должно найтись еще что-то, что я пропустила. Какая-то подсказка, которая расскажет, кем был тот младенец на фотографии и что с ним стало. Которая объяснит мне причину лютой ненависти Кэролайн к Динсдейлам, настолько сильной, что из-за нее в душе не осталось места даже для любви к собственной дочери. Но вот я выгребла из него все, а ничего не прояснилось. Я прекращаю поиски и, присев на корточки, замечаю, как дрожат руки. Нагнувшись, я собираюсь положить на место один из бумажных свертков, как вдруг взгляд падает на что-то, чего я до сих пор не заметила. Бумага, которой оклеено дно чемодана, надорвана и в одном месте отошла. А под оторванной бумагой что-то спрятано, так что виден только уголок. Это конверт. Я вынимаю его, вижу, что он надписан не рукой Мередит. Сердце колотится, пока я читаю письмо.
Вскочив на ноги, я несусь в кабинет. Огонь в камине пожирает внушительное полено, распространяя жар.
— Бет! Я нашла кое-что! В вещах Кэролайн, — объявляю я.
У Бет напряженный вид. Она еще не простила меня за то, что я наговорила у пруда.
— Что там? — спрашивает она без выражения.
— Это письмо к Кэролайн, я нашла его за бумагой, которой обклеен ее чемодан, и оно очень древнее, написано еще до ее приезда в Англию. Ты только послушай!
Конверт очень маленький, бумага внутри совсем ветхая, чернила совсем выцвели и стали бледно-бурыми. Страницы в пятнах, надорваны и потерты — видимо, за долгие годы письмо не раз читали и перечитывали. Я разворачиваю их как можно аккуратнее — бумага того и гляди порвется на сгибах. Местами я едва различаю написанное, но этого вполне, вполне достаточно, чтобы подтвердить мою гипотезу.
— 22 апреля 1902 года, — читаю я. — Душечка моя Кэролайн! Я получил твое письмо и страшно огорчился, узнав, что ты не получала моего — что ты, кажется, до сих пор не получила от меня ни одного письма! Уверяю тебя, я писал и пишу тебе почти каждый вечер. Я тут весь в хлопотах, еще многое предстоит подготовить в ожидании твоего приезда, потому что к вечеру я просто валюсь с ног, но клянусь, однако, что заботы не мешают мне постоянно думать о тебе. Нам сильно мешает весенняя непогода — позавчера прошел град величиной с мой кулак, таким можно убить человека! Этому дикому краю, любимая, отчаянно нужна нежная и ласковая женская ручка, которая бы его укротила! И я уверен, никаким бурям меня не испугать, когда ты будешь здесь, рядом с мной.
Прошу, не огорчайся из-за отъезда твоей тетушки — здесь ты обретешь дом и самую любящую семью! Я понимаю, тебя беспокоит, что расстаетесь вы с ней не по-хорошему, но наверняка… — Не могу разобрать, что тут дальше. Почти целый абзац неразборчиво, — объясняю я Бет. — Я заметил это, еще когда… Мне больно, что… Наберись терпения, уже совсем немного осталось ждать, любимая моя, ты и не заметишь, как мы будем вместе. Я уже наметил место рядом с домом, где разобью для тебя сад. Я ведь помню, ты, говорила, как бы тебе хотелось иметь сад. Так вот, у тебя он будет, твой собственный, ты сможешь посадить в нем все, что захочешь. Почва тут не очень плодородная, песчаная, но на ней много чего растет и цветет. И ты расцветешь здесь, родная моя, я это знаю. Сердце каждый день напоминает мне о тебе, я горюю, что тебя нет, и благодарю Господа, что скоро мы будем вместе… — Далее снова большой кусок, который мне совсем не удалось разобрать: тут пятно, похоже, он промок от чего-то…
Я обрываю себя, просматривая страницы до конца.
