Лесли Дэниелc - Уборка в доме Набокова

Я проследила, чтобы Джон и его советчик покинули зал суда первыми. Он и его адвокат шли в ногу и там, где коридор загибался в сторону лифта, вписались в поворот точно два конькобежца.

Я отвезла Макса в мотель. Он снял номер в «Швейцарском шале», которое, впрочем, успело сменить владельцев и теперь именовалось «Альпийским приютом». За вычетом вывески, все здесь осталось как в мои времена — убогим. Похоже, Максов начальник не слишком раскошелился на благотворительность.

Максу очень хотелось посмотреть, где именно я нашла рукопись, и я повезла его к себе обедать. Я предвидела этот визит и привела дом в порядок: книги расставлены по полкам, деревянные полы натерты.

— Набоков жил здесь? — изумился Макс, переступив порог.

— Да, и написал здесь часть своей лучшей книги, — ответила я, стараясь, чтобы голос не звучал, будто я оправдываюсь. — А также часть худшей.

Я показала Максу, где можно включить ноутбук в сеть так, чтобы не вылетели пробки, и пошла на кухню приготовить какой-нибудь еды. Сделала салат из ранней весенней зелени, разогрела пирог с луком.

Макс работал, пока я не подала на стол. Мы сели. Стараясь поддержать светскую беседу, он спросил, как я приспособилась к жизни за пределами Нью-Йорка. Подтекст у вопроса явно был таким: как здесь вообще можно жить?

— Онкведо — хорошее место для детей, — ответила я. — И для предпринимателей. Прекрасный город для тех, кто хочет начать свое дело.

Мы вновь обратились к поглощению пирога. Я знала: обед по меньшей мере не хуже, чем тот, что подают в популярном бистро неподалеку от его офиса, рядом с тем, первым домом свиданий.

— Набоков изменил мою жизнь, — признался Макс. — Я хотел стать писателем, а потом прочел «Лолиту» и решил пойти в юристы. Понял, что это проще.

Он перевернул вилку и подобрал ею все крошки.

Я отвезла Макса в мотель, а когда вернулась, лампочка на автоответчике мигала вовсю. Механический голос сообщил, что мне звонили четыре раза. Я проиграла запись: Йель, Гарвард, Университет Пенсильвании и психологический факультет Вайнделла. Пока я записывала номера, раздался еще один звонок.

Секретарша провозгласила, что мне звонит доктор Фенстер из Принстона, могу ли я сейчас говорить?

— Конечно.

Доктор Фенстер представился заведующим кафедрой социальной экологии. Сколько я помню, когда я училась в колледже, такой кафедры еще не существовало. Прежде всего доктор сделал мне комплимент по поводу выступления на коллоквиуме.

Я поблагодарила его, сказав, что это так, ерунда. И это было правдой.

Потом, немного побродив вокруг да около, он дал мне знать, что, по его сведениям, у меня имеется доступ к некоей информации, которая могла бы оказаться чрезвычайно полезной в их работе в области человеческого развития. Пауза.

Я поинтересовалась, откуда у него эти сведения.

Он привычно прочистил горло и пустился в описание весенней регаты, которая только что прошла на «озере Карнеги с его живописными, извилистыми берегами».

Я ждала.

— Мы принимали гребную команду Вайнделла, — сказал он. И тоже стал ждать.

Я попыталась прочистить горло, но вышло так, будто я подавилась. Впрочем, я действительно подавилась. Посмотрела на список звонков.

— А другие университеты участвовали? — спросила я.

— Разумеется. — Он перечислил именно те заведения, откуда мне звонили.

— Вы согласны оплатить материал или выделить мне стипендию на дальнейшие исследования? — спросила я. На другом конце повисло изумленное молчание. — Дело в том, — продолжала я, — что вы не единственное заинтересованное лицо.

— Понятно, — сказал доктор Фенстер, не сумев скрыть своего гнева — что особенно предосудительно для профессора психологии, он должен уметь сдерживать свои чувства.

— Позвольте записать ваш номер, мой помощник с вами свяжется, — сказала я. Доктор продиктовал рабочий, мобильный и домашний телефоны. В последний момент добавил еще номер телефона своей дачи.

Я позвонила Марджи и рассказала ей, что информация о статистике из дома свиданий просочилась вовне и меня осаждают университеты.

Она хмыкнула — мол, ничего удивительного.

Я спросила, можно ли на этом заработать.

Говорить про деньги Марджи, как всегда, отказалась. Хотя, подозреваю, думала о них постоянно — то есть когда не думала про своих котов, про Билла и про то, что мне лучше надеть.

— Я тебе потом на это отвечу, — рявкнула она. — Давай номера телефонов.

В таком состоянии дома мне было не усидеть. В той же одежде, в которой ходила в суд, я прыгнула в машину и доехала до обрыва на берегу озера. Из машины, сквозь прозрачную завесу молодой листвы, можно было различить конек крыши охотничьего домика. Обрыв был ровно на полдороге между моим домом и домом Грега. Я подумала: может, он дома, работает. Может, хочет меня видеть. Посмотрела в поисках ответа на телефон, он молчал. Впрочем, номер Грега я знала: он написал его на том клочке бумаги, который прикрепил мне к ветровому стеклу, — и номер запечатлелся в моей цепкой зрительной памяти.

Я набрала его; Грег сказал:

— Я рад, что ты позвонила.

— Мог бы и сам позвонить, — выпалила я.

— Я завязал общаться с женщинами, которые не хотят общаться со мной, — ответил он.

Я молчала. Что, все действительно так просто? Я вспомнила то единственное, что знала о мужчинах наверняка: иногда все с ними действительно очень просто.

— Ты где? — спросил он.

— У обрыва.

В облаках возник просвет, на дальнем холме образовался квадратик света, будто дверца, ведущая вглубь.

— Приезжай, — пригласил Грег. — У меня есть печенье.

Когда я подъехала, Грег шел от мастерской к дому, Рекс следовал за ним по пятам. Я вылезла из машины и только тут вспомнила, во что одета.

— Вы приехали обращать меня в свою веру? — поинтересовался Грег, разглядывая мой наряд и мою сумку «хорошей мамочки».

— Я ни во что не верю, — отрезала я. — Был повод так одеться.

— А то, — ответил он. — Входи, выпьем чаю.

Он распахнул передо мной входную дверь, и Рекс вежливо подождал, пока я войду.

Включил чайник, поставил на стол тарелку печенья. С виду — домашнего.

— Соседи все пытаются меня откормить, — пояснил он.

Я откусила. На вкус — опилки с арахисом. Я решила взять быка за рога:

— Я недавно открыла дом свиданий. А теперь закрыла его.

— Я это знаю, — ответил Грег. — И надеялся услышать это именно от тебя. — Он взял с тарелки печенье, разломил пополам. — Ты пока не очень хорошо меня знаешь, — добавил он. — Мне все равно, какую ты себе выберешь работу. — Он откусил. — Для меня важнее другое: как люди относятся друг к другу. Их взаимная верность. — Он продолжал есть несъедобное печенье. — Секс за деньги — я не вижу в этом ничего предосудительного. Сам бы не стал, но это мой личный выбор. — Он улыбнулся мне. — Я хочу знать другое.

— Что? — Я бросила несъедобную печенину Рексу; он поймал ее на лету.

— Ты с кем-нибудь из сотрудников пробовала?..

— Нет.

— А почему? — Вопрос прозвучал тихо; в нем не было осуждения, одно любопытство.

— Не хотелось.

Он ждал более подробного ответа.

— Я не могу без влечения.

— Без любви?

Я онемела. Никто еще не говорил мне этого слова на столь ранней стадии. Не в нынешние времена. Не на моем веку. Грег коснулся пальцем моей щеки.

— А ты мне нравишься, — сказал он.

А я ответила:

— И что же тебя останавливает?

Он обнял меня, и то ли я его поцеловала первой, то ли он меня.

— Ты ведь больше не будешь плакать? — Голос этот пророкотал из какой-то огромной полости в его груди.

— Нет. — Не знаю почему, но, когда он меня поддразнивал, я не обижалась. Ведь он дразнил меня, потому что хорошо знал. Я вернула ему поцелуй. Губы наши понимали друг друга. После еще пары-тройки поцелуев я отстранилась.

— Что ты ешь по утрам? — спросила я Грега.

— В основном сухие завтраки, яичницу, овсянку, по выходным бекон.

Я высвободилась из его объятий, подошла с блюдечком к раковине. Посудомоечная машина была открыта, внутри стояло несколько тарелок.

— Для тебя принципиально, как именно я поставлю туда это блюдце?

— С чего бы это? — удивился Грег.

— Ты согласен, что Бог — он в мелочах?

— Нет, — сказал Грег. Он не сводил с меня глаз, — Что-нибудь еще?

— Хочешь поцеловать меня снова?

— Да, — ответил он, — Иди сюда, — Он развел руки и, раздвинув ноги, усадил меня к себе на колени. — Высказывания у тебя — с левого поля и со следующего за ним.

Он поцеловал меня.

— Ты тоже помешан на бейсболе? — Я воспользовалась близостью, чтобы вдохнуть его замечательный запах.

— Я же американец, притом мужик.

Потом мы остались без одежды. В самый разгар событий я попросила его перестать, и он перестал. Да, перестал, свернулся — красивый, терпеливый — и стал смотреть на меня. Я подумала: сейчас похватаю свои дурацкие шмотки и уйду. Кажется, Грег это понял. И мы оба ждали. В полутемной спальне, на кровати, которую он сделал своими руками, нагота казалась приглушенной, мягкой. Он провел длинным пальцем по моей спине: