У Белого дома тысячи людей. Организовано питание. Приносят термосы с кофе, бутерброды.
Подтвердилась информация — погибли три человека. Пытались остановить бронетехнику. Называли фамилии — один русский, один мусульманин, один еврей. Кто-то из журналистов «Эха» сказал — символично: все народы в борьбе с путчистами.
По телевизору бесконечно шло «Лебединое озеро». Почему именно «Лебединое озеро»? Лучше бы какую-нибудь комедию поставили.
Илона не скрывала своей нервозности. Накрывая на стол, весьма красноречиво громыхала тарелками.
Уже много лет, практически с момента женитьбы Вадима и Лены, Осиповы-старшие снимали дачу через два участка от Баковых, Милые хозяева, из старой советской технической интеллигенции, вели себя настолько скромно и тихо, что порой казалось, будто это они жильцы, а Осиповы — владельцы дачи. Старушка-хозяйка получала нищенскую пенсию, дочь ее работала в каком-то НИИ, то есть жили они очень и очень бедно. Получилось, как раньше в Кратово. Хозяйка столовалась у нанимателей. Ну, а кто кормит, тот и заказывает музыку. Странная она, дачная жизнь.
Вадим поел первый раз за весь день. Тревожные взгляды Лены и мамы сопровождали каждое его движение. Обе бабушки, чтобы не мешать, тихо сидели в своей комнате и вели нескончаемые разговоры обо всем на свете.
Пришли Баковы. Все собрались на террасе. Бабушки, узнав, что Вадим закончил есть, тоже вышли.
Владимир Ильич был мрачнее тучи. Михаил Леонидович, наоборот, все время пытался острить, веселить окружающих. Он именно так представлял роль хозяина дома, принимающего гостей в сложный момент жизни.
Неожиданно Илона показала сыну глазами, чтобы тот вышел с ней на улицу.
— Скажи, Вадик, что ты весь день делал? — Илона пристально смотрела в глаза сыну.
— Мам, а нас никто не услышит? — Вадим изобразил таинственность.
— Никто, для этого и вышли.
— Ездил прощаться с любимыми девушками. Объехал не всех. Устал. Завтра закончу.
— Идиот! Я серьезно! Мы с Леной весь день здесь с ума сходим!
— Чего вдруг? Я в ГКЧП не участвую. Не выбрали! — Вадиму никак не хотелось серьезного разговора.
— Перестань паясничать! Я еще вчера поняла, что ты во все это полезешь!
— С чего это вдруг? — Вадим искренне удивился прозорливости матери.
— Ас того, что я тебя хорошо знаю. Ты, наверняка, переживаешь, что напрасно вернулся. Кстати, я тебе говорила — оставайтесь в Америке, о нас не думайте. А теперь ты ищешь выход. А выход один — бороться с путчистами. Но они — власть! У них сила! Плетью обуха не перешибешь!
— Ну, если ты меня так хорошо знаешь, то скажи, что же я собираюсь делать?
— Ехать к Белому дому! Защищать свободу!
— Мам, вот только лозунгов не надо. Сами же с отцом говорили, что Ельцин — дуболом. Чего я его стану защищать?
— Ну говорили, — Илона смутилась, ведь правда говорили. — Но он все равно лучше, чем эти, с трясущимися руками. И большевистскими сердцами.
— Ты это, смотри бабушке Ане не скажи! И так у нее сегодня сердце тянет. Она мне уже успела пожаловаться.
— Не заговаривай мне зубы! Что ты намерен делать?!
— Сейчас еще посидим, поговорим, а потом — спать!
— Вадик, я тебя знаю, ты же все равно ночью уедешь туда.
— Мам, я не поеду!
— Ты не сможешь! Объясни, почему?!
Вадиму на мгновение показалось, что мать искренне расстроилась от того, что он не собирается защищать Белый дом. И тут Вадим сообразил, как успокоить маму, и показать, что он все-таки не безучастно относится к ситуации.
' — Ну, хорошо. Слушай. Есть такое понятие — «пушечное мясо». Это не про меня. Люди у Белого проявляют героизм. Бесспорно. Но кто-то должен еще и соображать. Я полагаю, что кое-что я придумал. Не многое. Не глобально. Но кое-что. Этим я сегодня занимался. Я почти не рискую. Успокойся!
— Ты встречался с Ельциным? — во взгляде Илоны мелькнул восторг.
Вадим даже опешил. Конечно, приятно, что мама была столь высокого мнения о его возможностях. Но не до такой же степени. Он к Кузе-то еле пробился!
— Нет. Но с другим правильным человеком общался. И давай на этом закончим разговор.
— Хорошо. Но ты обещаешь, что ночью туда не поедешь?
— Обещаю.
— Помни, ты отвечаешь за всю семью. Ты не вправе рисковать, — Илона резко повернулась и пошла к дому.
Вадим с грустью заметил, как постарела мама. Как согнулась ее спина. Походка стала тяжелой, раскачивающейся. Господи! Слава богу, что родители еще живы! Хотя бабушкам-то уже за девяносто. Может, порода такая.
Когда Вадим вернулся на террасу, как раз шли новости по «Эху». Все вслушивались, ловя слова, прорывающиеся сквозь треск.
— Глушат? — предположил Владимир Ильич.
— Тихо! — неожиданно резко рявкнула Лена. При этом она внимательно следила за Вадимом, периодически поглядывая на свекровь.
Вадим заметил это и понял, что мать с женой сговорились заранее — кто с ним будет разговаривать. Илона успокаивающе кивнула Лене, мол, все в порядке.
— Они действуют не по-большевистски, — неожиданно подала голос Анна Яковлевна, как только закончились новости.
— Кто? — первой очнулась Эльза Георгиевна.
— Как кто?
— Ну кто, ваши гэкачеписты?
— Они не мои! Они предатели! Они подняли руку на Генерального секретаря! Такого в нашей партии никогда не было! — Голова ровесницы века гордо откинулась назад, глаза блеснули, а вилка с шумом полетела на стол.
— А как надо было по-большевистски? — не удержался от искушения Вадим.
— Пап, отстань от бабушки, — Машка, до сих пор тихо сидевшая в уголке и со страхом ожидавшая, что ее вот-вот отправят спать, не смогла удержаться, чтобы не защитить прабабушку. Она уже несколько лет выступала грудью вперед, если ей казалось, что старушек кто-то обижает.
— По-большевистски должны… — начала было бабушка Аня, но бабушка Эльза решила перехватить инициативу.
— Надо было расстрелять несколько десятков студентов на площади. Потом изнасиловать пару-тройку приличных дам. Ну и, наконец, повесить на фонарных столбах человек двадцать простолюдинов, чтобы все сразу стало ясно! — Теперь уже Эльза Георгиевна гордо сверкала взглядом.
— Это ваши белогвардейские методы, — Анна Яковлевна смерила презрительным взглядом свою идеологическую противницу. — Я про журналистов. Это они действуют не по-большевистски. Журналисты, как и вся партийная пресса, должны не просто информировать, они должны агитировать, призывать к действию. Быть активной, передовой частью общества! — Тут бабушка Аня заметила, с каким удивлением на нее все смотрят. — Я правильно говорю, Владимир Ильич? Вы же «правдист», вас этому учили?
После нескольких секунд полной тишины, все дружно рассмеялись. Даже Машка-защитница и та не смогла удержаться.
Только Лена, слегка хмыкнув, посмотрела на Вадима и тихо произнесла:
— Боюсь и без призывов у нас безответственных дураков наберется предостаточно!
Вадим сделал вид, что не расслышал.
Перед сном, в своем домике на даче Баковых, Лена взяла Вадима за плечи, пристально посмотрела ему в глаза и очень твердым голосом произнесла:
— Поклянись мне, что ты не поедешь к Белому дому.
— Да зачем? Что мне там…
— Поклянись!! — Это был крик шепотом.
— Хорошо, клянусь. Ни сегодня ночью, ни завтра не поеду. А там — посмотрим.
— Хорошо! Спасибо! — Лена отпустила плечи Вадима.
— Чего хорошего?! Автандил-то там. Знаешь, как мне потом перед ним стыдно будет?
— Если будет перед кем стыдиться! Дай бог, чтобы с ним ничего не случилось… Знаешь, я тебе честно скажу — я буду гордиться, если ты во все это не полезешь: значит, я и Машка для тебя главная ценность в жизни. Но я не смогу гордиться тобой, если ты отсидишься в сторонке. Поэтому завтра пораньше, чтобы всех наших старичков не будоражить, едем туда вместе.
— Куда «туда»?!
— К Белому дому. Я уже упаковала весь аптечный запас, который мы привезли. Там ведь на десять лет вперед пластырей разных, медицинского клея, аспирина байеровского. И еще у Илоны умыкнула склад бульонных кубиков, — кипяток у них есть, я слышала.
— Ленка! Ты… Ты… Ты чудо мое сумасшедшее! Только неужели ты могла подумать, что я хоть на грамм рискну твоей жизнью? Или что я «отсиживаюсь в сторонке»?
— Письмо подписал коллективное?
— За кого ты меня принимаешь? Это же массовая глупость! Ты ведь мои пристрастия знаешь: я люблю нехоженые тропы.
— Так что ты сделал? Вадим, отвечай!
— Нет, солнышко. Не расскажу. Пока не расскажу. Потом обещаю. Но мы никуда не поедем. Все! Закончили. Давай спать.
Вадим уснул быстро. А Лена проворочалась в постели часа два. Фантазия рисовала страшные картины будущего их семьи. Хотя, конечно, Вадим беды не допустит…
