Приехал две недели назад помогать сибирякам.
— И убрать-то удалось всего шестьдесят четыре гектара, и то хлопцы в обиде, — кивнул он на ребят.
— Да разве мы на тебя! — сказал кто-то.
— Ну, все же урожай вы своими руками выращивали, надеялись сами его убрать, значит, и заработок за него получить, а теперь я несколько сотенок увезу на Кубань. Что, не верно?
Никто не ответил. И Кочубей продолжал:
— Хлопцам трудно у вас работать, комбайнов мало. В нашем колхозе нагрузка на комбайн меньше сотни гектаров. А комбайнеров, считай, по две смены на комбайн. Вот сибиряки и переезжают к нам жить, — усмехнулся он. — А мы на помощь в Сибирь. Карусель получается.
Проверили состояние хлебных валков. Молотить нельзя — это ясно всем. Механизаторы рассказали, что испробовали все приемы — пускали комбайны друг за другом, один молотил, другой вторично перемолачивал массу, но потери все равно большие.
Когда поехали дальше, Моргунов заговорил о кормах, о животноводстве. И Павлову подумалось, что этот добрый человек старается отвлечь его от грустных размышлений. По кормам-то Павлову было что ответить: впервые выполнен план заготовки сена. А план был увеличенный, с учетом потребности и скота, находящегося в личной собственности. Правда, силоса несколько меньше, чем в прошлые годы, но это потому, что взята линия на сокращение его в рационе животных. Зато концентратов будет больше нормы. Животноводы перевыполняют планы по продаже молока, завершают сдачу мяса.
— А как у Ершова? — напомнил Моргунов.
И тут Павлову есть что сказать. Свиносовхоз «Заря» имеет необходимое поголовье, чтобы выполнить высокие обязательства — сдать 60 тысяч центнеров мяса.
— Молодцы! — резюмировал Моргунов и заговорил о перспективах механизации. Нынче испытываются новые марки мощных комбайнов, они особенно хороши для Сибири, недаром же один из них и назван «Сибиряком». И сибирякам надо суметь убедить Москву, чтобы им в первую очередь направляли новые машины.
— А может быть, Андрей Михайлович, вы просто не подготовились к высокому урожаю, проявили неорганизованность, поэтому и затянули с уборкой? — неожиданно спросил он.
— Петрович, едем к Коршуну в совхоз, — вместо ответа сказал Павлов.
— Что, и у Коршуна хлеба еще в валках? — удивился Моргунов.
… Все руководители совхоза уехали на поля. И зоотехник-селекционер, которого застали в конторе, посоветовал немного подождать, так как директор и его помощники к обеду съедутся сюда, чтобы договориться о действиях на ночь.
— И ночью молотят? — уточнил Моргунов.
— Больше всего ночью и молотят, — подтвердил зоотехник. — Если будет морозец, тогда тем более.
Решили ждать. Завели беседу с селекционером. Это был пожилой человек, звали его Иннокентий Иванович, в совхозах работает больше тридцати лет. А дело свое любит, потому в свое время и отказался от руководящих постов. Это знал и Павлов, ему Коршун рассказывал.
Павлов попросил «просветить» их, агрономов, в делах животноводов-селекционеров.
— Мы разработали перспективный план селекционноплеменной работы, — несколько официальным тоном начал Иннокентий Иванович. — Он рассчитан на десять лет. К тому времени удои коров достигнут пяти тысяч килограммов в среднем…
— Так вы к четырем с половиной уже приблизились, — перебил Павлов.
— Но сейчас жирность молока три и семь десятых процента, а мы ставим задачей иметь стадо, в котором жирность молока превышала бы четыре процента при пятитысячных удоях…
И он начал рассказывать, да так интересно, что и Павлов, и Моргунов просто заслушались.
Иннокентий Иванович ведет подбор и отбор лучших животных — по продуктивности, по жирности молока, даже по пригодности к машинной дойке. Он называл клички коров, потомство которых отвечает поставленным целям. Сказал, что животноводы совхоза стремятся средний вес коров довести до 570 килограммов.
Моргунов заметил: некоторые ученые считают, что большой живой вес не прибавляет молочной продуктивности, зато требует повышенных затрат кормов на поддержание жизни коровы.
— Я читал об этом, — спокойно произнес селекционер. — Но наша практика этих выводов не подтверждает. — Он достал материалы по бонитировке скота за несколько лет, назвал цифры. Получалось так, что с увеличением живого веса коров растут и их удои. Хотя и не в прямой зависимости, но все же весьма прилично, и эту прибавку грешно не принимать во внимание.
Павлов записал себе некоторые из названных цифр: при живом весе коров в 450 килограммов удой их 3240, при весе в 550 удои уже 4830. Самые высокопродуктивные коровы в совхозе весят больше 600 килограммов.
— Живой вес коров имеет значение и при решении мясной проблемы, — продолжал селекционер. — Сейчас новые цены поощряют сдачу скота с высоким живым весом. А ведь крупная корова приносит крупного теленка, а такой теленок может больше съесть кормов и быстрее прибывает в весе, это все знают.
Особенно заинтересовал гостей рассказ зоотехника о работе с мясным скотом. В совхозе создана племенная ферма, производители герефордской породы завезены сюда из Канады, и хозяйство выращивает бычков для сибирских ферм мясного направления. Павлов в курсе этого замысла. В крае уже создается специальный племзавод мясного скота. Но начало-то положено именно здесь. И Иннокентий Иванович познакомил с некоторыми результатами. Оказалось, что помесные бычки герефорды при обильном кормлении уже в пятнадцатимесячном возрасте достигают живого веса в 550–570 килограммов, или на 120 килограммов больше, чем чистопородные.
— И что интересно, — продолжает он, — бычки герефорды всю зиму могут жить на открытом воздухе. Правда, у нас для них построен двор, но они укрываются там только в самые сильные морозы, а так и зимой многие даже на ночь туда не заходят. И кормим их только в деннике, в помещении даже кормушек нет.
— Но в деннике силос замерзает, — заметил Моргунов.
— Да, замерзает. Но мы в прошлую зиму исключили силос из рациона мясного скота, заменили его грубыми кормами — получилось даже лучше, привесы выше. Будем и впредь такое практиковать.
Много и другого интересного сообщил Иннокентий Иванович. Когда вышли на улицу, Моргунов сказал Павлову:
— На мой взгляд, вы проходите самый важный, но все же первый этап в развитии животноводства — создаете надежную кормовую базу. А то, что говорил сейчас селекционер, — это как бы второй этап, без преодоления которого нам вперед не продвинуться. На основе нормального кормления скота мы будем совершенствовать его породные и продуктивные качества, то есть пойдем тем же путем, что в земледелии — не вширь, а вглубь. Тут резервов тоже много.
С этим совершенно согласен и Павлов. Он думает уже, что нужно провести нечто вроде семинара, где бы выступил и Иннокентий Иванович, и другие селекционеры, работающие не только с крупным рогатым скотом. Это же важно — нарисовать людям перспективу недалекого будущего, перспективу совершенно реальную, уже осуществленную на деле передовыми хозяйствами.
Коршуна они нашли в поле. Он явно утомлен — глаза красные, голос хриплый.
И здесь пытаются молотить валки через два комбайна. Но и после второго промолота в соломе и мякине остается много зерна.
— И то намолачиваем больше двадцати центнеров, — устало произнес Коршун. — А ведь потери не менее тридцати процентов.
«Вот и помеха лучшему использованию земли, — думает Павлов. — Уж кто-кто, а Коршун урожай выращивать умеет, но вот на тридцать процентов снижается эффект».
— Ладно, ребята, кончайте! — подает команду Коршун. — Сейчас пообедайте, получше выспитесь, а к ночи сюда. Может быть, подморозит, небо-то ясное, — посмотрел он вверх.
Механизаторы уехали на грузовике.
— И к вам претензии, товарищ Моргунов, — вдруг за-сердился Коршун. — Разве это порядок, когда у нас на комбайн нагрузка двести сорок гектаров? Это в Сибири-то! Да ведь сначала комбайны косят на свал, при этом изнашиваются, а затем молотят, так что нагрузка-то фактически двойная.
Моргунов молчит. А Коршун продолжает: если бы нагрузку довести хотя бы до 150 гектаров на комбайн, то можно хлеба убирать и напрямую, при полном наливе зерна…
— Вы правы, Александр Кириллович, — произнес наконец Моргунов.
Вскоре после Октябрьских праздников выпал снег. И теперь окончательно ясны итоги сельскохозяйственного года. Перед Павловым лежат сводки, анализы. «Все хорошо, — вздыхает он, — если бы не заглядывать под снег…» А под снег ушли десятки тысяч гектаров прекрасных хлебов. И не только у них — у соседей тоже. А сколько потеряно при запоздалом обмолоте валков в октябре и ноябре? Многие миллионы пудов.
Павлов давно приметил, что трудные годы имеют и свои положительные стороны: заставляют серьезнее думать о будущем, глубже анализировать недостатки и просчеты. Но вот что удивляет: почему никто даже не пожурил его за потери? Неужели потому, что край продал сверх плана 20 миллионов пудов зерна, перевыполнил задания пятилетки по всем видам продукции? Но как можно прощать потери выращенного уже урожая? Он лично не хочет этого прощения, он ждет обвинения! И тогда со всей серьезностью и даже со злостью он стал бы доказывать, как много трудностей создают общие просчеты, нашел бы и конкретных виновников огромных потерь хлеба. Значит, были бы приняты меры по предотвращению ошибок в будущем. А пока… пока глубокий снег прикрыл все ошибки.
