– Ничего! Причаливай! – приказала Зина, открыла дверь на палубу и посмотрела на небо. Но небо было совершенно пустым, если не считать, конечно, низких серых облаков, обещающих холодный осенний дождь.
– Глуши мотор! – приказала Зина рулевому.
– Стоп машину! – повторил рулевой в переговорную трубку с машинным отделением и еще передвинул какую-то ручку на отметке «стоп».
Двигатель яхты, хлопнув несколько раз, затих, но яхта по инерции шла к берегу, к причалу. Зина продолжала стоять с поднятой к небу головой, и только теперь я поняла, что она слушает, нет ли за облаками вертолета погони или наблюдения.
– Тихо, слава Богу… – сказала она наконец. Затем, приложив ладонь ко рту, издала несколько коротких птичьих криков.
И тут же семь кустов на берегу зашевелились, задвигались и оказались солдатами в маскировочных сетках с налепленными на них желтыми ольховыми листьями. Прибежав на причал, один из этих солдат принял швартовый конец, который бросила ему с яхты Зина…
Потом мы молча шли через лес, хрустя по толстому слою осенней листвы. Зина уверенно шагала впереди, за ней четверо солдат в маскхалатах несли на плечах носилки с бесчувственной Стефанией Грилл. Я плелась следом, за мной – команда горячевской яхты и три солдата-автоматчика со значками танковых войск на черных погонах.
Минут через десять начался дождь, а потом нас остановил окрик: «Стой, кто идет?» Зина назвала пароль – «Отчизна», и мы прошли по тропе дальше – мимо постовых, которых я так нигде и не разглядела. Я была все в том же своем (то есть в гольдинском) парадном кителе и туфлях, которые быстро промокли. Впрочем, этой американке Грилл, если бы она была в сознании, было бы еще холодней – на ней были лишь какая-то легкая кофточка и юбка…
Мы шли через лес на север, а дождь все припускал, и когда я уже вконец промокла, а с носилок, на которых лежала американка, вода полила просто ручьем, в этот момент совсем рядом, сбоку, что-то зашевелилось, и в склоне холма открылся не то лаз, не то дверь, замаскированная ветками.
– Кафе «Подснежник» работает! Сюда, девушки! – услышала я веселый голос.
И увидела в двери лаза Николая Чарыто. Он приветливо улыбался…
Это оказался подземный, в бункере, штаб танкового полка. Однако, кроме офицеров-танкистов, здесь было и много моих знакомых – капитан Белоконь, майор Захаров и капитан Притульский, доктор исторических наук Окулов, чернорубашечник Булкин и еще какие-то полузнакомые лица, которые мелькали в МУРе, в гостинице «Пекин» и на собрании «Памяти» в рабочем общежитии. На стене висели карты Москвы и Московской области с красными стрелками, направленными в разные стороны. Под картой, у раций, телефонов, радаров и мониторов, сидели офицеры. На мониторах было видно Киевское шоссе, по нему шел поток машин. В центре комнаты стоял стол с расстеленной на нем картой, за этим столом сидели и стояли командир полка – рыжеусый, лет сорока, веснушчатый крепыш с зелеными глазами и другие высшие офицеры.
Зина за руку поздоровалась с Окуловым, с рыжим полковником – командиром полка и еще с кем-то. Белоконь налил ей что-то из фляги в походную алюминиевую кружку и вопросительно показал на меня глазами.
– Можно и ей, она теперь наша… – милостиво сказала Зина и спросила: – А ты неровно к ней дышишь?
– Ну… – покраснел Белоконь.
– Я ее не трогала, не бойся. Она сама раскололась. Но вы подумайте, товарищи! – обратилась она ко всем. – Сибирская гадалка установила связь с американской! Причем американка по-русски ни в зуб ногой, а наша сибирская по-английски – тем более! А говорят, что телепатия – мистика! – Она залпом выпила полкружки, сделала выдох, пахнущий самогоном, и спросила у Окулова: – Что слышно?
– Через час выступаем, – улыбнулся Окулов. – Он уже летит.
– Отлично! Я хочу быть в головном танке…
– Ну, это не от меня зависит. – И Окулов кивнул на командира полка.
Но полковник был занят. С офицерами штаба он что-то негромко обсуждал над картой. Зина не решилась к нему подойти, сказала капитану Притульскому: «Я промокла. Тут найдется во что переодеться?» – и ее тут же увели в глубь бункера переодеваться. А Белоконь подошел ко мне с флягой и алюминиевой кружкой. Он налил из фляги в кружку, протянул мне и сказал:
– Чистый спирт. Привыкайте. Даже когда мы отменим эту идиотскую антиалкогольную кампанию, народ еще долго будет гнать этот самогон – это дешевле и чище. И вообще, давайте мириться, Аня. Видит Бог, я не хотел вам зла. Вы убедились в этом?
Я молча выпила спирт одним глотком, как учили меня, когда я работала в Заполярье. Приятный жар пробежал к желудку, и я сказала хрипло:
– Дайте закурить…
– К сожалению, здесь не курят, – ответил он. – Но если очень хотите, можем выйти на улицу.
Я кивнула и пошла за ним.
Курилка была под навесом из густых сосновых веток, по которым шуршал дождь. Кроме нас – меня и Белоконя – здесь было еще несколько офицеров, они нервно курили и не разговаривали друг с другом. Только каждую минуту поглядывали на свои ручные часы.
Белоконь тоже глянул на часы, жадно затянулся, потом спросил, делая вид, что не смотрит в мою сторону:
– Скажите, Аня, вы замужем?
«Так, – подумала я, – интересно! Неужели он собирается сделать мне предложение? В такой момент!»
– Вообще-то нет, – сказала я. – А что?
– Ладно… – сказал он. – Отложим этот разговор… – И опять посмотрел на часы.
– А что будет через час? – спросила я.
– Не через час, а уже через сорок семь минут, – сказал он. – Гм… Думаю, что теперь могу вам сказать… Это танковый полк Девятого управления КГБ, он охраняет правительственную трассу из аэропорта в город. Кстати, когда вы с Ларисой ехали в аэропорт встречать Горячева из отпуска, именно этот полк вас охранял. И сейчас по всему Киевскому шоссе тоже стоят посты охраны, потому что все Политбюро в полном составе вот-вот поедет в аэропорт встречать Горячева. Через сорок минут его самолет приземлится. Шесть минут на рулежку, а потом… Ровно в 15.15 мы перекрываем Киевское шоссе и берем все Политбюро прямо на летном поле при встрече Горячева. И ставим ультиматум: Горячев уходит в отставку. Политбюро избирает нового генсека. Вот и все.
– А вы не боитесь, что после этого Горячев сразу станет национальным героем, как Ельцин или Дубчек?
Белоконь посмотрел на меня с такой оторопью, как будто увидел впервые, и сказал:
– Слушайте, а вы действительно умная баба!
– Вы мне это и раньше говорили…
– Ну, тогда я так, просто… – Он усмехнулся. – Ладно, я вам скажу. Это тоже продумано. На Горячева у нас есть компромат еще со времен его работы в Ставрополе. Или вы думаете, что такую карьеру в партии можно сделать чистыми руками? И как только мы это опубликуем…
– Понятно. Кто же вместо него?
– Это не военный переворот, Аня, – терпеливо сказал Белоконь. – И не заговор Лигачева или Чебрикова, как считает Лариса. Это патриотическое движение всего среднего эшелона власти. Понимаете… – Он замялся, а потом словно преодолел себя: – Мне не хотелось об этом говорить, но – ладно, скажу. Я… я знаю, что вы увлечены этим Сашей Чижевским. И соответственно – всякими демократическими идеями. Потому что это звучит красиво – демократия, плюрализм, многопартийная система! Но беда в том, что все эти красивые идеи на деле толкают Россию к распаду. А мы… Да, про нас говорят, что мы реакционеры и шовинисты, мы знаем. Но мы хотим удержать страну на краю пропасти. Мы хотим спасти родину от гражданской войны и распада. Пусть не навсегда, пусть на тридцать, на двадцать лет! А потом будет видно. Двадцать лет – это тоже немало. А кого они выберут вместо Горячева – Лигачева, Чебрикова или Рыжкова – какая разница? Любой из них будет знать, кто его поставил у власти и зачем. А если и этот не справится, мы вызовем Громова из Афганистана. Родину нужно спасать, понимаете?
Я поняла. У генерала Громова, командующего нашими войсками в Афганистане, конечно, есть опыт наведения порядка.
– Кстати, именно об этом я хотел поговорить с вами на Киевском вокзале… – сказал Белоконь.
– А что будет со мной? – спросила я.
– Ну… Это будет зависеть… – Он посмотрел мне в глаза своими красивыми синими глазами и уклончиво повел головой.
– От чего? – настойчиво спросила я, хотя уже понимала, что он имеет в виду. Он усмехнулся:
– Когда я пришел в МУР, Котов был моим учителем. И он говорил: все нужно делать по этапам и не забегать вперед. Так что, Анечка, давайте сначала спасем Россию. А потом разберемся…
– Ладно, – сказала я. – Только дайте мне еще выпить. Я мерзну…
14.50
Я сидела в углу бункера, на каком-то вещмешке, держала в руке почти пустую флягу и отхлебывала из нее крупными глотками. Рядом лежала Стефания Грилл – мокрая и все еще без сознания. Я не была пьяна, хотя в моей ситуации напиться было бы самое верное дело. Я выдала Горячева, и это с моей помощью все эти патриоты избежали ловушки, которую поставил им Курков. А Гольдин погиб… Интересно, как же Курков, начальник Первого управления КГБ, не знает, что у него под носом целый год полк КГБ – на стороне заговорщиков? Впрочем, он же занимается зарубежными операциями, а войска охраны правительства принадлежат Девятому управлению… Теперь они скинут Горячева, поставят вместо него Чебрикова или Лигачева, и – прощай, Саша Чижевский! При Лигачеве ты не скоро выйдешь из лагеря. Если вообще выйдешь когда-нибудь…
