Ужинали почти совсем молча. Матрос, шаркающий шваброй между столиками ресторана, несколько раз задевал их ноги, недвусмысленно напоминая о позднем времени.
Встав из-за столика, они поднялись из ресторана по крутой лестнице и быстро пошли друг за другом к каютам по длинному коридору. Валентина Ивановна слышала за своей спиной дыхание Автономова. Ей надо было поворачивать к своей каюте в левый отросток коридора, а ему продолжать идти до самого конца, но он молча повернул вслед за ней. Когда она остановилась у своей каюты и стала нащупывать ключом в двери замок, он положил ей руку на плечо. Оглянувшись и заступая дверь в свою каюту, она увидела прямо перед собой его глаза, блестевшие в полутьме коридора, и сказала:
– Не будем, Юрий Александрович, так заканчивать нашу поездку.
Отступая от двери в сторону, он низко склонил перед ней голову.
Рано утром на новой набережной в Ростове их встречал Греков. Автономов уже опять переоделся в свой обычный китель и, свежевыбритый, с бело-розовым лицом, спускался по рубчатому трапу вслед за Валентиной Ивановной с парохода.
– Жену твою сдаю в целости и сохранности, – здороваясь, сказал он Грекову. И тут же сменил насмешливый тон на деловой: – Ну и как же твоя станица?
– Уже в пути, – ответил Греков.
У Автономова желваки вздрогнули и застыли над белой каемкой подворотничка, все лицо у него потвердело.
– Тогда пусть докладывает второй секретарь товарищ Семенов на бюро. Он за эти дни по всем телефонам факты собирал. А у нас еще есть время позавтракать на поплавке.
На асфальтовой площадке, сбоку четырехэтажного особняка, в котором раньше размещалась городская дума, сбились автомашины. Даже при беглом взгляде на них можно было увидеть, что съехались они сюда из сельских районов области. Только оттуда и могли они привезти на своих буферах и скатах стебли с репьями и клубки перекати-поля. И только там могли запастись запахом хлебных токов и овечьих тырл, не заглушаемым даже многочисленными запахами города.
Заседание бюро обкома запаздывало. Вызванные с мест секретари райкомов уже успели узнать отзаворга обкома, что первый секретарь Бугров поехал показывать проезжающему через город из Кисловодска члену ЦК новую набережную и восстановленный после войны драмтеатр. Где-то они задержались. Но, узнав от заворга и фамилию члена ЦК, присутствующие сразу же перестали сомневаться, где они могли задержаться. Рассаживаясь за столиками в зале заседаний, они переговаривались между собой об этом. С уверенностью говорили, что дело не должно будет ограничиться одними только набережной и театром. Член ЦК обязательно должен будет попросить секретаря обкома свезти его и к старым городским конюшням, где при немцах размещался лагерь советских военнопленных. Имя Щербинина, который во время оккупации организовал здесь массовый побег из лагеря советских военнопленных, а после войны был взят из обкома на работу в ЦК, здесь было известно. Только Автономов, занимая место за столиком с Грековым в первом ряду зала заседаний, проворчал:
– Для воспоминаний тоже должно быть время.
И даже не понизил голос, увидев, что как раз в эту минуту из двери в полукруглой нише в глубине зала заседаний появился первый секретарь обкома, пропуская впереди себя члена ЦК.
Все было зааплодировали им, но член ЦК, смуглый мужчина с веселыми серыми глазами, остановил их жестом.
– На этот раз я всего лишь ваш гость по пути с нарзана и прошу моего присутствия не замечать.
– Так мы и поверили, – наклоняясь за столом президиума к полусонному и тучному редактору газеты, вполголоса сказал член бюро обкома с небольшими черными усами.
Но у гостя, видно, был хороший слух.
– Нет, я только буду слушать. – И, улыбнувшись, добавил: – Пока жена съездит на хутор к брату, хочу с земляками побыть.
На этот раз все присутствующие зааплодировали наперекор его протестующему жесту. Имя переводчицы, которая по заданию подпольного обкома тоже оставалась при немцах работать в лагере советских военнопленных, известно было здесь не меньше, чем имя того, кто при этих аплодисментах растерянно взглянул на первого секретаря обкома. Но тот сделал вид, что не заметил его взгляда. Только ничего не ведающий Автономов, не опасаясь быть услышанным, опять бросил Грекову:
– Совсем идиллия.
Греков не успел предостеречь его против неуместных реплик, как первый секретарь обкома Бугров, вдруг покраснев, почти крикнул из-за стола президиума:
– Вот с вас, товарищ Автономов, мы и начнем с идиллией кончать. Пока вы там еще не очутились вместе с казачьими песнями на дне будущего моря. – Он повернулся ко второму секретарю обкома Семенову: – Вас, Федор Лукич, мы просили разобраться с приваловскими делами.
Начало бюро не предвещало ничего хорошего. С Семеновым, вторым секретарем обкома, Греков был знаком еще до войны, когда тот работал по соседству с ним тоже секретарем райкома. Еще тогда у Грекова с ним не получилось дружбы, а когда после высокоурожайного года Семенова взяли в обком, он уже на другой день перестал узнавать Грекова. Все та же безоговорочность осталась у него в голосе, когда он, поднявшись из-за стола президиума на отполированную под дуб-трибуну, медленно надел очки и развернул перед собой бумаги.
– Тут, Александр Александрович, нечего и докладывать. Вы правильно сформулировали: вода их топит, а они пьют цимлянское и казачьи песни поют. Но и это еще не все… – поднимая от трибуны лицо в круглых очках и отыскав в зале заседаний Грекова, пообещал Семенов.
Рокочущий голос Автономова из переднего ряда столиков перебил его:
– Это прошлогодние данные. Все цимлянское уже выпили
Первый секретарь обкома Бугров надавил на кнопку звонка на столе.
– У вас еще будет время высказаться.
У Автономова медленно зацветал на скулах румянец.
– И все песни спели.
Второй секретарь обкома, разводя руками, обернулся с трибуны к первому.
– Вот видите, Александр Александрович, у них там самостийная республика.
Бугров напомнил еще более жестко:
– Не забывайте, товарищ Автономов, что вы не у себя в управлении стройки, а на бюро обкома.
Греков был уверен, что с ответом Автономов не промедлит. Еще никогда Грекову не приходилось видеть, чтобы он хоть кому-нибудь позволил себя усмирить. Но и никогда еще не приходилось слышать, чтобы голос Автономова был так похож на рычание.
– Но и не только в управлении нашей стройки полагается вопросы по-взрослому решать. Сегодня с утра вся станица Приваловская уже на новом месте песни поет.
Бугров повернулся к Семенову.
– В чем дело, Федор Лукич?
Семенов явно растерялся:
– Лично мне ничего об этом не известно.
Бугров нашел глазами Грекова:
– А что известно начальнику политотдела стройки?
У Грекова молнией простегнуло, что за эту ночь последняя автоколонна переселяющихся из станицы жителей уже должна была достигнуть нового места. Правда, и стада скота еще будут подтягиваться туда дня три, и трактора с комбайнами на буксирах только на полпути. Но воде теперь их уже все равно не догнать. Он коротко привстал за столиком.
– То же самое, что и начальнику стройки.
Все это время взгляды присутствующих нет-нет и возвращались к гостю из Москвы, и все время он, сохраняя молчание, просидел в одной и той же позе, подложив под щеку руку, лишь изредка обегая взглядом лица в зале. Но при последних словах Грекова он, меняя позу, подперся другой рукой, глаза у него засмеялись. Тут же и нахмурился, всем своим видом показывая, что намерен продолжать оставаться только слушателем.
– У них там круговая порука, – полуоборачиваясь на трибуне к первому секретарю обкома, пожаловался второй секретарь. – О чем, кстати, говорят и те два сигнала, которые у вас, Александр Александрович, на столе. Правда, один из них отпадает. Самому мне, естественно, уложиться в такой короткий срок и съездить в Приваловскую не удалось, но товарищ Истомин только что успел мне сообщить, что первая жалоба отпадает.
– Это верно, товарищ Истомин? – обшаривая глазами зал, переспросит Бугров.
– Да, Александр Александрович. Я лично туда выезжал, – ответил ему из последнего ряда столиков Истомин.
– Вам удалось и эту учительницу повидать?
Греков невольно оглянулся. До этого он Истомина в зале заседаний обкома не заметил.
– Удалось, Александр Александрович. Хотя по слухам…
– Слухи нас не интересуют, – прерывая его, сказал первый секретарь обкома.
С улыбкой под небольшими смуглыми усами вмешался член бюро обкома, перед которым лежал на столе раскрытый блокнот.
– И что же, по вашему мнению, товарищ Истомин, она действительно подходящий объект?
Греков увидел, как Бугров и член ЦК при этих словах одновременно потускнели, а редактор газеты, который задремал уже в самом начале бюро, открыл глаза и подал голос:
