Я попытался вспомнить ситуации, в которых видел Ришарда Х. и Сильвию вместе: мне ни разу не бросилось в глаза ничего особенного.
— И он еще говорит о непрофессионализме, — сказал Макс. — Мать его! С женой босса, это же надо додуматься! Самое ужасное, что это не было приключение на одну ночь, я хочу сказать, такое я еще смог бы пережить, но я заметил в Сильвии что-то такое — оно бывает у женщин… Что-то в ее глазах, в том, как она распускает волосы или напевает, поливая цветы на балконе.
Макс потер глаза и заглянул в свой пустой стаканчик — почти удивленно, словно не понимал, почему тот пуст. Покачав головой, он несколько раз подряд прочистил горло.
— Короче говоря, однажды вечером, не так давно, я все выложил: думал, иначе рехнусь. Море слез, вопли, битье посуды, так что бедная Шерон, сокровище мое, встала с постельки и пришла спросить, чем занимаются папа и мама. Ну, парень, тут просто сердце разрывается. На этот раз мы сохранили семью, но я — наверное, сдуру — сказал, что при первом же удобном случае прострелю Ришарду башку.
Возле нашего столика появился хозяин «Маре Нострум», чтобы принять у нас заказ.
— После того раза мне повсюду было не по себе, — сообщил Макс, когда хозяин ушел на кухню. — Я имею в виду, если вдруг она ему что-нибудь сказала — кто тогда первый, кто в кого стреляет? Сечешь, о чем я? Во Флевопарке я просто был первым. С одной стороны, облегчение, с другой стороны, после этого я не был дома. Я хочу сказать, она довольно быстро все сообразит, если ее милый не перезвонит: она ведь не слабоумная. Поэтому если она звонит и ее номер высвечивается на дисплее, я сразу сбрасываю звонок. Для нее я сижу в Тимбукту или в Одессе.
Он похлопал по карману рубашки.
— Кстати, о мобильниках… — начал он и нахмурил брови.
— Или на «Звезде Одессы», — сказал я.
Макс посмотрел мне в глаза:
— На какой звезде?
— На «Звезде Одессы». Помнишь, мы встретились в «Тимбукту»? Как раз тогда «Звезда Одессы» шла через Северный морской канал…
— Думаю, я оставил мобильник в машине, — перебил он меня.
Мы встали одновременно. Я направился к автомату по продаже сигарет, висевшему в глубине ресторана. Макс пошел на улицу. Мне хотелось курить, и, получив пачку «Мальборо», я сразу зажег сигарету и прошел в туалет.
Там я посмотрел в зеркало. «Я тоже импульсивен», — подумал я, глядя на свой синий пиджачок. Вообще-то, это был не мой собственный синий пиджачок, а пиджачок Эрика Менкена: вскоре после съемки я увидел, как он висит без присмотра на стуле в костюмерной. Когда мы садились за столик, Макс лишь мельком взглянул на пиджачок и поднял брови. Сейчас я расскажу, о чем он напомнил Максу.
Я двинулся к выходу из туалета — и только тогда впервые связал в уме две фразы, которые услышал сегодня: сначала одну, а через некоторое время и другую.
«Утром, когда Макс уходил, это напоминало обычную простуду», — сказала мне по телефону Сильвия.
«С другой стороны, после этого я не был дома, — только что сказал Макс. — Для нее я сижу в Тимбукту или в Одессе».
Утром я поведал Сильвии, что мы с Максом условились встретиться вечером в «Маре Нострум».
Чувствуя странное покалывание в затылке, я вошел в ресторан. «Все это полная чепуха, — мысленно говорил я себе. — Полная чепуха, разыгравшееся воображение. Надо было сказать об этом, но мне очень хотелось узнать, о чем Макс собирается спросить меня».
Не успел я дойти до нашего столика, как увидел, что хозяин ресторана вместе с тремя официантами стоит в дверях и смотрит на улицу, обеими руками держась за голову.
— Mama mia![58] — выкрикнул он.
А потом еще раз:
— Mama mia!
* * *— Ну, папа, теперь-то можно сказать, — говорит Давид. — Ты выиграл или проиграл?
Мы едем по Панамскому бульвару и набережной Пита Хейна в сторону Центрального вокзала.
— Это что-нибудь меняет? — говорю я. — Значит ли это, что я стою десять миллионов или вообще ничего не стою?
Сын открывает бардачок и достает пачку «Мальборо», которую я четыре дня назад вытащил из автомата в «Маре Нострум»; не глядя на меня, он берет сигарету в рот и щелкает зажигалкой.
— Мы едем в машине за сто тысяч на похороны твоего друга, — говорит он, и в его голосе не сквозит ничего, похожего на упрек. — И ты спрашиваешь меня, что это меняет?
Через несколько дней после происшествия у «Маре Нострум» Сильвия позвонила опять; тогда-то она и спросила, не хочу ли я сказать пару слов на похоронах. Я ответил, что мне не очень нравится эта идея.
— Макс всегда говорил о тебе с большой симпатией, — сказала Сильвия. — Иначе я не стала бы просить.
— Сильвия, мне не очень нравится эта идея, — повторил я.
Последовала пауза — я слышал только помехи на линии. Потом Сильвия резко сменила тему.
— Вам нравится в вашей новой квартире на первом этаже? — спросила она. — А сыну? Как я слышала, он все-таки перейдет в следующий класс?
Она назвала школу, в которой учится Давид, и улицу, на которой эта школа расположена; я не сразу понял, что Сильвия вовсе не меняла тему разговора.
— Я подумаю, — пообещал я.
Этим я и занимался все дни, оставшиеся до похорон, и лишь когда Давид напомнил мне о показе «Миллионера недели», я решил, что первая мысль была самой удачной.
Сейчас мы приедем на кладбище; не знаю, будут ли снимать выступления в траурном зале, но уж парковку-то снимут точно. Я могу помахать операторам. Выходящий из черного «джипа-чероки» мужчина с сыном лет пятнадцати: милая картинка, вполне подходящая для новостей на канале АТ5. А потом — само выступление, которое могут не показать по телевизору, но, наверное, процитируют в завтрашних газетах. «Бывший одноклассник освежает в памяти воспоминания об опасном домашнем животном Макса Г.» — и это в сочетании с вечерним показом «Миллионера недели», в котором снова зайдет речь о школе, где учились два бывших одноклассника; кот, название школы, фамилия ликвидированного бывшего учителя…
В памяти всплыла собака госпожи Де Билде, Плут: сегодня рано утром, когда мы с Давидом сидели в саду, он вышел из дома, пошатываясь, и улегся на плитках террасы. Только теперь, задним числом, я понимаю, что очень часто видел его там. Сначала я думал, что это самое прохладное место в саду, но потом оказалось, что он лежит там и в холодные ветреные дни.
— Выиграл или проиграл? — спрашивает сын и кладет руку мне на колено.
— Выиграл, — говорю я.
Решительное наступление (англ.).
Джон Клиз (р. 1939) и Грэм (не Майкл) Чепмен (1941–1989) — участники британской комик-группы «Монти Пайтон». Известных Майклов Чепменов двое, и оба из мира музыки: один (Майкл Дональд Чепмен, р. 1947) — продюсер, половинка дуэта с Никки Чинном (авторы хитов для Sweet, Сюзи Кватро, Smokie), другой (Майкл Роберт Чепмен, р. 1941) — культовый фолк-гитарист, автор-исполнитель.
Mare Nostrum (лат.) — «Наше море».
«Мобилетта» — марка мопедов.
«Элк не спал(а)?» (фр.)
Использовать только при аварии (англ.).
Backdraft (1991), в российском прокате — «Огненный вихрь».
Deep Impact (1998) — американский научно-фантастический фильм-катастрофа.
Курт Штудент (1890–1978) — летчик-ас Первой мировой войны, основатель и первый командующий немецкими воздушно-десантными войсками. План же Арденнского наступления 1940 г. принадлежал другому генералу, Эриху фон Майнштейну.
Аэропорт в Амстердаме.
Чего угодно (англ.).
Только и всего (англ.).
Убийственно, восхитительно (англ.).
«Звезда Одессы» (англ.).
Местность на юго-западе провинции Северная Голландия, где выстроено много роскошных вилл и особняков.
Торговая улица в Амстердаме.
Не двигаться! Не шевелиться, черт побери, или я вышибу ваши чертовы мозги! (англ.)
«Клоуны слева от меня, джокеры справа, я здесь, застрял в середине с тобой» (англ.).
