Борис Васильев - Князь Святослав. Владимир Красное Солнышко

— Верные слова сказал Добрыня Никитич, — поддержал богатыря Александр Золотогривенный. — Отрок подвиг совершил, спас всех от налета степняков, а ты, великий князь, молодую отвагу его за дерзость почитаешь?

— На богатырскую заставу зачислять — ваше право, — сказал Владимир. — Но одной заставы Муромца в Дикой степи мало. Нужна цепь застав, чтобы сдержать степной натиск. И будет цепь застав! Жалую тебя, вождь торков, высоким боярским званием, и пусть во веки веков потомки наши тебя и потомство твое боярами Торкиными величают!

— Прими мою почтительную благодарность, великий каган Киевской Руси! — И новый боярин низко склонил голову.

— Тебя, дядька мой, старшим в той цепи назначаю, — продолжал Владимир. — Боярин Торкин во всех делах твоей правой рукою будет. Начнем в степи заставы богатырские строить немедля. Сдюжишь, дядька?

— Сдюжу, племянничек, — ответил Добрыня. — А ты как на наше счастье здесь-то оказался, витязь мой Золотогривенный?

— Венчаться ехал по христианскому обряду. В Смоленске церквей нет.

— Так пригласи на венчанье! — сказал Добрыня. — И я с великим моим племянничком крещены в святую веру, и супруга моя, и даже Рогдай Неукротимый!..

Александр Золотогривенный и Светла, внучка кривичского природного князя Преслава, венчались в церкви Святого Ильи. Народу было немного, так как христиан в Киеве не очень-то жаловали, но венцы над головами жениха и невесты держали великий киевский князь Владимир и супруга Добрыни Настасья, и киевляне это приметили:

— Сам великий князь их благословил.

Ну а потом был всенародный пир, по заведенному великим князем обычаю. «Всенародный» — сказано не ради красного словца: на пиру гуляли все жители стольного града Киева, вне зависимости от сословия, веры и положения. Бочки с отменным пивом, выдержанным медом, квасом и сбитнем стояли на площади, и из них черпал каждый, кто жаждал, и столько черпал, сколько мог вместить. А над кострами поджаривались быки, овцы, козы, дичина всех видов и способов приготовления. Киевляне ели и пили вдосталь, сидя или на ходу, перекочевывая от костра к костру и от бочки к бочке.

На Дворцовом крыльце восседал великий киевский князь Владимир Красное Солнышко в окружении своих богатырей, среди которых киевляне отметили и вождя торков, пожалованного званием боярина, и юного, еще безбородого отрока, которого былинные богатыри считали своим. И все уже знали, что зовут его Рогдаем, что он родственник великого князя и что прозван богатырями Неукротимым.

На этом пиру Александр Золотогривенный и доложил великому князю, что не выполнил клятвенного обещания доставить в стольный град вождя ятвягов. И назвал причину этого нарушения КЛЯТВЫ:

— У ятвягов был мор на мужчин. Поэтому воюют женщины, которым обещано, что за смерть в бою душа их переселяется в иное, младенческое тело. Это объяснил им их вождь, он же и главный жрец этого народа.

Александр хотел поведать, как ему удалось прекратить извечную вражду кривичей с ятвягами, но великий князь увел разговор в другую сторону:

— Души павших за родину переселяются в другие тела? Мне же об этом еще бабка моя, великая княгиня Ольга рассказывала! Они, ятвяги эти, христиане, что ли?

— Нет, великий князь, не христиане, — твердо заверил первый воевода. — Я сам крещен в православную веру, поэтому знаю точно — нет, не христиане. Но…

— Вот! — перебил князь Владимир. — Но — рядом с христианами, да? А светлая бабка моя говорила, что только единая религия способна объединить все племена Киевской Руси. И в Смоленске мне предрекли это объединение, предрекли!

— Князь кривичей Преслав — убежденный язычник. Однако это не помешало моей Светле уговорить его помочь вымирающим ятвягам.

— Всё! — крикнул Владимир. — Едем в Смоленск Немедля! Отпразднуем там твою свадьбу, попируем, поликуем и поможем доброму началу!..

Великий киевский князь всегда был человеком порывистым, а порою и решительным, и тогда «немедля!» в его устах звучало как «без малейшего промедления», потому и сборы были недолгими, и отправились они в неблизкий путь уже с зарею следующего дня.

Плыли на двух судах. На одном изящном великокняжеском свадебном подарке разместились великий князь с личной охраной, венчанные Александр и Светла и, естественно, друзья детства великого князя. Владимир забрал с собою всех своих богатырей, оставив стольный Киев под присмотром Яромира, а богатырскую заставу — под охраной лихой конницы новопожалованного боярина Торкина да Рогдая Неукротимого, который торжественно поклялся стоять насмерть на рубежах Великого Киевского княжения. Клялся Рогдай большой клятвой варягов прилюдно, положив руки на перекрестие меча, вонзенного в землю, а потому великий князь и не стал с ним спорить.

Вторым судном была родная насада смоленской постройки, на которой жених и невеста прибыли в Киев на венчание. Здесь плыла охрана воеводы Золотогривенного, находились подарки великого князя Владимира князю Преславу, а вместительные трюмы были забиты бочками с хорошо выдержанными медами, по-особому отстоянным пивом, квасом, фряжским вином и множеством припасов. Ветчина, вяленая оленина, копченая птица, медвежьи окорока, стерлядь и осетры особого засола, бочонки с черной рыбьей икрой, солеными рыжиками, огурцами, квашеной капустой, моченой морошкой, притомленной клюквой и самыми разными взварами. Было что выпить, было чем закусить, а потому плыли неторопливо и весело.

Плыли по пути, на котором в свое время убереглись от убийц, подосланных князем Святославом. Тогда и юного Владимира, и его богатырскую охрану спас воевода Яромир, и во здравие славного воеводы чаще всего провозглашались хвала и слава. Он был оставлен в стольном Киеве со всеми правами временного управителя, а потому не мог подправить чересчур уж разухабистых воспоминаний как самого великого князя, так и его богатырей. Спорили, хохотали, перебивая друг друга, и Владимир вновь с удовольствием ощущал себя не великим киевским князем, а перепуганным юнцом на второй палубе той насады.

— Помните, богатыри? Помните?.. — время от времени восторженно восклицал он — и неизменно заканчивал при этом: — Пир!.. Очередной пир во спасение наше!..

Никогда более не испытывал великий киевский князь Владимир такой полноты счастья в своей длинной, многотрудной жизни. Горьким, жестоким разочарованием окончилась она для него. Настолько горьким, что и завершилась не ударом меча, не отравленной стрелой, не кубком с ядом. Он умер внезапно, вдруг, в мгновение одно, и даже смерть его пришлось ближайшему окружению скрывать долго и мучительно…

Предсказание смоленского ведуна не сбылось… А может быть, как раз и сбылось? Может, как раз об этом он и предупреждал будущего великого князя?..

Дары волхвов всегда зашифрованы для будущего. Гадайте, потомки, размышляйте, прикидывайте. Великий киевский князь Владимир, прозванный Красное Солнышко, стоит того. И как первый собиратель Руси, и как первый ее законотворец, и, главное, как ее креститель.

…Достигли излучины Днепра, повернули на восход, и вскоре их встретил природный вождь кривичей князь Преслав.

И начался пир, подобного которому не могла припомнить история кривичей. В отличие от славянских обычаев, пир продолжался даже не две, а три недели. Три недели — естественно, с перерывами на отдых, развлечения и сон — угощал гостеприимный смоленский князь Преслав дорогих новобрачных и сопровождавших их гостей. Чего только не было на столах и чего только не было в ендовах, чашах и бочках! Слуги сбились с ног, обслуживая посменно дорогих гостей, а повар лишь кое-как передрёмывал на кухне и вновь принимался готовить.

Владимир наслаждался веселым, шумным и каким-то почти родственным пиром. Впрочем, почему «почти»? Разве он, великий киевский князь, не держал венец над головою жениха? Нет, нет, это — родственный пир, и отныне смоленский князь Преслав в определенной степени становится и его родственником…

Только почему нет на пиру вождя таинственных ятвягов? Любопытно было бы с ним побеседовать. О вере и о Боге. Ведь бабка упорно втолковывала ему, что славянские племена можно объединить одной лишь религией. Она приняла православие, истово веровала во Христа, но Христа православного. То есть во Христа Византии.

Как раз по этой причине Владимир и не мог сразу с нею согласиться. Византийская вера казалась ему двуличной, как древнегреческий Янус. Саму Византию все время потрясали дворцовые перевороты. Очередной удачливый полководец силой захватывал власть с помощью своих бессмертных, как именовалась личная охрана повелителей, и Византийская церковь неизменно благословляла полководца на императорский трон — пока его не свергала гвардия следующего военного вождя. И та же церковь благословляла очередного узурпатора…