— Только что объявили регистрацию, — тоном первой королевственной дамы сообщила Марисоль. — Я волнуюсь, да и Пако, должно быть, тоже. Такой перелет!
— В первый раз, что ли? — пожал плечами Мануэль. — Возьми себя в руки, а если будешь дергаться, на это обратят внимание таможенники, и тебя в задней комнате попросят раздеться догола и обыщут все потайные местечки. А я буду ревновать, как Отелло, и, пожалуй, придушу тебя перед сном.
— Что за гадости ты говоришь, Мануэль! Как бы тебя не обыскали! — раздраженно заметила Марисоль и, вцепившись в ремешок сумочки, висевшей на плече, широким шагом направилась к стойке регистрации. Мануэлю оставалось только, подхватив объемистый чемодан на колесиках, последовать за нею. За ним вслед — руки в карманах и конфета в зубах — зашагал легкой походкой занимающегося спортом подростка Пако.
Семья аргентинцев в составе Мануэля Суньо Феррареса, Марии Соледад Суарес де Суньо и их сына Франсиско без всяких проблем прошла регистрацию и таможенный досмотр и заняла свои места в самолете. Точно по расписанию самолет приземлился в Буэнос-Айресе. Когда они вышли к автомобильной стоянке, Мануэль сказал по-немецки:
— Все прошло удачно, Франсиско? Никаких претензий?
— Все отлично, Маноло, — ответил малыш, — благодарю вас обоих. Тебя особенно, сеньора Марисоль. Спасибо за конфету. Без нее мой акцент был бы очень заметен. А отобрать у ребенка конфетку таможенники не решились. Ты нашла замечательный выход, Марисоль.
— А как же я? — немного обиженно осведомился Мануэль.
— Ты всегда вне конкуренции, Маноло. А мне пора, друзья мои. Пора, пора!
— Но Франсиско. — забеспокоился Мануэль. — А как же?..
— Не буду тебя дразнить, старый слон, — весело улыбнулся Франсиско и отстегнул от рюкзака висевший у всех на виду небольшой плоский ключ. — Вот он, заветный золотой ключик. Камера хранения здесь, в аэропорту. Комбинация цифр на кейсе, чтобы ты не ломал замок, три-ноль-восемь-четыре. Если там вдруг ничего не окажется, можете пустить легавых по моему следу. Не сомневаюсь, что меня разыскивает Интерпол. Пока я в Айресе, я беззащитен, как новорожденный. К тому же из испанского я знаю всего несколько обиходных выражений.
— Франсиско. — опять заговорил Мануэль. — Я тебе доверяю, конечно. Ты не раз доказывал свою честность. Но… сейчас такое паршивое время, — сокрушенно покачал он головой, — такое паршивое. Не откроешь ли ты сейф сам?
— Маноло! — расхохотался Франсиско. — Маноло! Я же не террорист, чтобы бомбу подкладывать! Ты ведь об этом подумал? Я, по-твоему, похож на убийцу?
— Ты не похож на убийцу, Пако, — сквозь зубы произнесла Марисоль, гневно уставившись на мужа. — А этот жирный, толстокожий гиппопотам получит все, что он заслуживает, как только мы приедем домой со своей долей. В том, что она благополучно лежит в сейфе, у меня нет никаких сомнений, Пако. Езжай себе с богом. Все документы в машине.
— Спасибо тебе, Марисоль, старушка. Я не в обиде, Маноло. Время нынче и вправду паршивое. Увидимся, сеньоры.
С этими словами он открыл дверцу «Фольксвагена» цвета ночного неба, сел за руль и укатил без лишних слов. Что касается супружеской пары, то она отправилась к камерам хранения и извлекла из номера сто сорок восьмого серебристый кейс с кодовым замком. Мануэль не удержался и набрал комбинацию цифр, которую назвал Франсиско. Крышка слегка приоткрылась, и взору Мануэля явились плотно уложенные пачки денег благородного серовато-зеленого оттенка в банковских бумажных бандеролях. Франсиско не обманул. Не обманул!
— Когда это он тебя обманывал, старый дурак? — презрительно процедила сквозь зубы Марисоль. — Ты сегодня потерял друга, если ты еще не понял.
— Ай-яй, старый дурак! Старый я дурак! — горестно покачал головой Мануэль, захлопывая крышку кейса. — Ищи его теперь, свищи! Так я и поверил, что он беззащитен, как младенец. У нашего дорогого Франсиско всегда было столько запасных вариантов! Наверняка он просчитал все возможные и невозможные способы отхода.
— Зачем тебе теперь-то его искать, старый дурак? — презрительно покосилась на него Марисоль.
— Чтобы извиниться, дорогуша, — вздохнул Мануэль. — Зачем же еще?
* * *
Наступил февраль, необычайно теплый и солнечный. На деревьях вдруг набухли почки, а на согретых солнцем проталинах Тиргартена проклюнулись крокусы и пустили стрелы ранние нарциссы. Пахло весенним солнцем и просыпающейся землей. А фрау Шаде пыталась в одночасье собраться в отпуск и металась между пустым чемоданом и пустой дорожной сумкой объемом поменьше, чем чемодан, и не знала, что предпочесть.
В квартире у фрау Шаде царил невероятный беспорядок. Если бы сейчас вошла старая сплетница Августа Мюнх, то разговоров о том, что некоторые устраивают у себя в доме, хватило бы до следующего Нового года. Но если бы сейчас вошла фрау Мюнх, у фрау Шаде вполне хватило бы смелости выставить ее вон, не переживая по поводу грядущих неизбежных и неотвратимых последствий. В кои-то веки фрау Шаде было все равно, что о ней подумают: она уезжала, и все тут.
Два раза в течение января ее допрашивали, не особенно наседая, вполне вежливо, и провожали с извинениями, но все равно это было крайне неприятно, и она сильно нервничала — до сосудистых спазмов, до мелькания сверкающих мушек в глазах. К счастью, после каждой своей встречи с Гофманом она не забывала написать отчет, фактографически точный, но без эмоциональной составляющей, и получалось очень удачно: получалось так, что ее с ним беседы нисколько не выходили за рамки программы психологической поддержки и контроля состояния психического здоровья заключенных. Отчет как отчет, вполне стандартный. Создавалось впечатление, что она, фрау Шаде, добросовестно выполняет свои профессиональные обязанности, не более того. Не более того.
Расследование окончилось безрезультатно, тюремное начальство умыло руки, а Франца Гофмана искал Интерпол. Фрау Шаде предполагала, что, несмотря на все происки разобиженного Клотца, которых она так и не смогла пресечь, с нее сняты подозрения в пособничестве, иначе ей не позволили бы отправиться в отпуск «для поправления пошатнувшегося здоровья». Но тем не менее. Тем не менее начальство в лице вице-директора тюрьмы вежливо намекнуло, что ожидает от нее «весточек» о том, где она в настоящий момент находится, поскольку «необходимо в свете недавних неприятных событий, уважаемая фрау доктор, необходимо во имя вашей же безопасности». Безопасности, вот как? Он ведь не маньяк, Франц Гофман. Или они уверены в обратном? И означал ли этот завуалированный под просьбу приказ, что за ней будет вестись слежка? Если так, то она, именно она, фрау Шаде, как раз и выведет их к желанной цели, потому что понятия не имеет ни о каких шпионских финтах, способах ухода от тайных преследователей, она их и не заметит, преследователей-то!
Фрау Шаде тряслась, словно кролик, и судорожно запихивала в сумку попадающиеся под руку вещи. Она никак не могла взять себя в руки, металась по дому, хватая то лишнюю пару колготок, то любимую чашку, то полупустую сумочку для косметики, то крошечный кейс для лекарств. Оказавшись неизвестно зачем в очередной раз на кухне, она привычно взглянула на настенные часы и ахнула: до самолета оставалось два часа, а она так и не смогла собраться. Она прижала ладони к щекам, крепко зажмурилась и несколько раз глубоко вздохнула, приходя в себя. Потом она кое о чем вспомнила и отправилась в уголок, где стоял компьютер, включила его и нашла в почтовом ящике нужный файл. Это письмо пришло позавчера.
«Не пора ли нам наведаться в Джиннистан, Сабина, любовь моя? Помнишь, я обещал тебе тихую идиллию? Выполняю свое обещание. Земной рай трепещет в ожидании нашего воссоединения, сама королева фей вьет нам гнездо. В аэропорту Буэнос-Айреса тебя в течение недели будет встречать некая дама Марисоль. Ей известны твои приметы. Это неправда, что в рай никогда не поздно. Смотри не опоздай, моя крошка Цахес!»
Моя крошка Цахес. Ах ты!.. Ну разве не негодяй? Она никогда не понимала его до конца, он всегда был загадочен и независим, он всегда переигрывал ее и подчинял себе, он асоциален и преступен, только что он устроил ей дикую нервотрепку, и сейчас есть отличный шанс освободиться, выйти из-под его деспотического контроля и снова вести размеренную жизнь, радоваться и горевать по пустякам и принимать три раза в день очень хорошее лекарство. В каком таком раю она сможет найти хорошее лекарство? Она там пропадет, в этом, как его, Джиннистане. Но она. Она, черт побери все на свете, собирается к нему на край света и ревнует его к этой самой аргентинской даме Марисоль из Буэнос-Айреса.
Ну и отлично, думала фрау Шаде, уничтожая файл. Отлично. Все к лучшему. Она выведет на него полицию, так ему и надо. Их обоих арестуют, тем дело и кончится. Но она должна, обязательно должна еще раз взглянуть на этого негодяя, взглянуть гордо и с упреком. И. И — пропади все пропадом. Ей нужно его видеть и… осязать.
