Другой парнишка держался храбро, но, похоже, его не особо привлекала идея мирового господства.
— В прежней школе мне нравилось, — сказал он. — Но мама с папой совсем небогатые, а здесь обучение бесплатное. Мой папа горняк. Не хочет, чтобы я тоже лез в шахту. А тут отличное образование за государственный счет. Родители ужасно хотят, чтоб я сюда поступил. Буду стараться.
— С выпендрежем покончено! — самоуверенно заявил первый мальчишка. — Теперь без разницы, помещик ты или крестьянин. Фюреру все одно. Дело не в сословиях, важна кровь. Все вместе мы — немцы.
«Был бы ты постарше, я б тебе врезал», — подумал Отто.
Всех троих позвали в спортзал и велели сесть на скамью перед столом, где лежали странные, устрашающего вида предметы: большой кронциркуль, смахивавший на усики насекомого, и еще какие-то инструменты, похожие на струбцины, какими Отто пользовался на уроках труда. Еще был набор палочек с волосяными прядями разнообразных оттенков и текстуры. Чрезвычайно зловеще выглядела коробка с тридцатью-сорока аккуратными ячейками, откуда тупо пялились стеклянные глаза всевозможных цветов.
— Ух ты, жуть! — хихикнул мальчишка постарше. — Прям как в морге после вскрытия.
— Это не морг, мальчик! — рявкнул чей-то голос, и в зал вошел человек в белом. — Это лаборатория для научного выявления расовой истины. Встать!
Мальчишки вскочили. Отто нехотя поднялся. Для максимального эффекта очередную выходку надо приберечь, решил он. Пока не время. Здесь единственные свидетели — белоснежная фигура и два малолетки.
— Здравствуйте, — сказал человек в белом халате. — Я — доктор Губер из главного отдела СС по вопросам расы и поселений. Вы все из хороших германских родов, иначе не оказались бы здесь. Однако для «Напола» этого мало. Тут могут учиться лишь представители лучшей, благороднейшей крови, и я решу, течет ли она в ваших жилах. Существует пять германских типов. Разумеется, первый из первых — нордический тип. Далее следуют фальский, динарский, западногерманский и, наконец, балто-славянский. Лишь первым двум типам гарантировано место в «Напола». Не расстраивайтесь, если в вашу родословную закралась польская прабабушка. Большинство юношей, которые сюда приходят, представляют собой смесь всех пяти типов, однако нам требуются лишь кандидаты преимущественно нордического типа. Шаг вперед, Штенгель!
Отто шагнул к столу.
Его взвесили, а потом всесторонне обмерили. Размер ушей и черепа определили кронциркулем, расстояние от подбородка до переносицы измерили штуковиной, похожей на струбцину. К густой рыжеватой шевелюре приложили образцы волос, а светло-серые глаза сопоставили со стекляшками из коробки. Потом велели спустить трусы и внимательно исследовали пенис, раз-другой залупили головку — оттянули крайнюю плоть, которую из-за путча двадцатого года Фрида не позволила отсечь.
После каждого обмера доктор Губер отрывисто произносил загадочные цифры и литеры, и санитар прилежно заносил их в карточку.
По завершении осмотра Отто отправили на место, а доктор Губер изучил колонки цифр, сравнивая их с разными таблицами.
— Поздравляю, мальчуган, — наконец торжественно провозгласил он. — Ты — беспримесный фальский тип.
Отто слыхом не слыхивал об этом типе.
— Ты весьма редкий и ценный экземпляр, — продолжил врач. — В великой семье германской расы ты уступаешь лишь нордическому и смешанному нордическо-фальскому типам. Как истинный сын немецкой земли нынче же будешь зачислен в школу.
Отто никак не откликнулся на известие, лишь досадливо сморщился, получив от других соискателей поздравительные хлопки по спине.
Затем настала очередь двух других мальчиков. Сначала той же загадочной серии измерений, сравнений и цифровых диагнозов подвергли младшего паренька, в результате оказавшегося приемлемой смесью фальского и динарского типов. Отто заметил, что почетное зачисление в школу вызвало в пареньке смешанные чувства. А вот тринадцатилетний кандидат, жаждавший поступить в «Напола», был отвергнут. «Закругленный» череп свидетельствовал о «бесспорной принадлежности к балто-славянскому типу», что препятствовало совместному обучению с чистокровными особями.
— Не горюй, парень. — Врач видел, что мальчишка вот-вот расплачется. — Никаких сомнений, ты добрый немец. Просто не лучший, вот и все. Подрастешь, и вермахт будет рад принять тебя в свои ряды. Послужишь фюреру солдатом.
В раздевалке Отто и его новый однокашник не нашли своей одежды — им уже приготовили школьную форму.
Точно во сне, Отто застегнул коричневую рубашку, повязал коричневый галстук, натянул черные брюки и сапоги на шнуровке. На рукаве черного кителя с погончиками красовался шеврон со свастикой, только не круглый, а ромбовидный. К форме прилагались сияющие черной кожей ремень и портупея, а также белые перчатки и пилотка с орлом и свастикой на кокарде.
Кроме сапог и пилотки — копия формы эсэсовцев, забравших отца в концлагерь. В тот день Отто и Пауль убили насильника, посягнувшего на их мать.
Отто глянул на соседа. Шнурованные сапоги доходили пареньку до колен, причиняя большие неудобства.
Он выглядел куклой, нелепо обряженной в нацистскую форму.
Неудачник уже ушел. Школьные служители выпроводили его, не дав застегнуть рубашку. Он был дурным запахом, от которого без разговоров следовало поскорее избавиться. Одиннадцатилетнего мальчика отправили в его возрастную группу, а Отто повели к директору.
Начальник школы, добродушный здоровяк, одобрительно кивнул, оглядев Отто, и даже поправил ему галстук.
— Форма тебе к лицу, — сказал он. — Ты невысок, но крепок. Боец, я наслышан. Для схватки лучшего наряда не сыщешь.
— Где моя одежда? — спросил Отто.
От столь неучтивого обращения директор поморщился, но тотчас снисходительно улыбнулся:
— Цивильная одежда, юноша, тебе больше не понадобится. Отныне ты носишь только форму. Начнешь со школьной, а там — кто знает? Форма гауляйтера важного округа. Или эсэсовца — члена ордена черных рыцарей. А может, форма офицера вермахта, если предпочтешь военную карьеру. Но думаю, к твоему совершеннолетию отряды СС уже спровадят старых армейских служак. Ты всегда будешь облачен в форму, партийную или военную, ибо теперь, мой мальчик, ты слуга государства. Возблагодари судьбу, юноша, возблагодари! Отныне ты принадлежишь фюреру. Он все знает, все видит и всех любит. Всех немцев.
Если директор рассчитывал своей короткой речью вдохновить воспитанника, его ждало разочарование, поскольку Отто решил, что настал момент себя показать.
— Кстати, о фюрере… — начал он.
— Я не разрешал тебе говорить, парень, — жестко оборвал директор. — На первый раз прощаю, но только на первый. Молчи.
— Я вот думаю, какие расы намешаны в нем? — Отто как будто не слышал приказа. — Кое-кто говорит, он смахивает на еврея, но нам такой даром не нужен. Я бы сказал, он наполовину хер моржовый, а наполовину засранец. Как вы считаете, господин?
Отто прекрасно знал, что делает.
Он ничуть не боялся, что его убьют. Жизнь его была кончена.
Он лишился всего, что любил. Дома. Семьи. И возлюбленной Дагмар.
Они были его жизнью, но их отняли. А взамен дали нацистскую форму. Во всем эсэсовскую, кроме названия. Возможна ли столь злая насмешка судьбы? Столь презренная доля? Быть признанным своим среди дьяволов, которые распахнули объятия блудному сыну.
Отто с радостью покончил бы с собой, но не хотел, чтобы враги говорили, будто евреи превратили его в труса. И потому решил переложить задачу на их плечи.
— Наполовину хер с бугра, наполовину сраная нелюдь — вот что такое ваш фюрер, герр начальник.
Вопреки ожиданиям, директор не взбеленился. Не набросился с кулаками, на месте не пристрелил. Наоборот, крупное добродушное лицо его расплылось в улыбке.
— Надо признать, малец, — благодушно прогудел он, — жидам не удалось сломить твой дух. Ты смельчак, мой милый. Настоящий германский жеребец.
— Идите в жопу вместе с вашим Гитлером, — ответил Отто.
— Хорошо. Выпусти пар. Сказываются пятнадцать лет еврейства, да? Но мы это исправим. Видишь ли, юный Отто, ты — мой лабораторный опыт. Эксперимент, если угодно. Я хочу доказать, что кровь сильнее всякой еврейской лжи. Я верну тебя в лоно нации, сынок. Восстановлю в рядах господствующей расы, откуда ты выпал по недосмотру коммунистического лекаришки, принявшего тебя на свет. Однако к делу. Мы знаем, храбрости тебе не занимать. А как насчет бокса?
Отто не хотел отвечать, но не сдержался:
— Если что, нациста уделаю.
— Отлично. У нас их пруд пруди. Как раз старшеклассники на тренировке. Идем.
Отто привели в ту же раздевалку и выдали спортивную форму, тоже с ромбовидным шевроном со свастикой. Из зала, где недавно проходил медосмотр, доносился шум — там тренировались боксеры. В зале Отто увидел ринг и парней лет семнадцати-восемнадцати. Спортсмены работали в спарринге.
