Я подошла к ближайшей хижине. Стены из бамбука, крыша из листьев пандана. Заглянула в незастекленное окно. В первый миг глаза, привыкшие к сиянию солнца, увидели лишь темноту. Я подняла вуаль, чтобы лучше видеть, в лицо ударила волна душного жара. Пол в хижине был земляной, на нем лежали соломенные циновки. Места, где обитатели хижины спали ночью, были отгорожены полотнищами тапы. Я заглянула в несколько хижин и наконец через одно из окон вдохнула зловоние, в котором узнала запах давно не мытого тела. Когда глаза привыкли к мраку, я заметила в углу какое-то шевеление, очерк тела, лежавшего на боку, ко мне спиной, под отрезом ткани на полу. Я перешагнула порог, вошла в хижину. Приблизилась к телу, склонилась над ним. То был глубокий старик. Лица я не видела, но поскольку он не шевелился, решила, что он спит. Я могла разглядеть лишь его конечности, торчавшие из-под ткани. Я осторожно приподняла ткань, и моим глазам предстали все признаки телесного разложения — иссохшие мышцы, распухшие суставы, кожа, покрытая язвами. Казалось, старик уже на пороге смерти. Я услышала, как он что-то шепчет. Разобрать не удавалось, поэтому я нагнулась ниже и поняла, что он повторяет, будто заклинание, одни и те же слова:
— Радуюсь тебе, дух, и прошу проводить меня в мир духов.
— Я не дух, — ответила я на островном языке, не в состоянии понять, со мной он говорит или с неким воображаемым созданием. — Я существо из этого мира.
Старик моргнул, открыл глаза. Белки глаз пожелтели, а зрачки, некогда карие, словно затянулись серой пленкой.
— Я тебя не вижу, — произнес он, помолчав. Я поняла, что он слеп. — Но слышать — слышу и знаю, что ты дух.
— И все же у меня, как и у тебя, есть тело. — В доказательство я взяла его руку в свою.
— Значит, ты дух под личиной. Принял телесный облик, но ты не из этого мира.
— Зачем ты винишь меня в обмане?
Потому что ты говоришь на языке предков.
Умирающий признал в моих устах выговор своей юности.
— Верно, — согласилась я. — Я говорю на языке твоих предков.
— Откуда ты? — спросил он.
Я тщательно обдумала ответ. И правда — откуда я?
— Из мира духов, — произнесла я в конце концов. — Как ты и сказал.
— Ха! — Он чуть слышно усмехнулся. — Я так и знал. Я в таких вещах не ошибаюсь. — Старик закашлялся. Когда кашель его отпустил, он прошептал даже тише прежнего — так тихо, что пришлось поднять вуаль и поднести ухо к самым его губам. Он повторил вопрос: — И ты здесь, чтобы за нас отомстить?
— За кого отомстить?
— За мой народ — твой народ. Людей альбатроса.
— Отомстить чужакам? — Я думала, что именно такой ответ он и хочет услышать. — Да, — сказала я, пожимая ему руку. — Да, я здесь за этим.
— Как тебя зовут? — спросил он.
Я помолчала.
— Меня зовут Алула.
Глаза старика распахнулись от изумления, рот растянулся в изумленной улыбке.
— Так ты вернулась! — воскликнул он, ожив от такой новости. — Значит, Фету был прав!
— Безусловно, — ответила я, и глаза наполнились слезами. — А как зовут тебя?
— Меня зовут Короли.
— Короли, сын Нани?
— Да, так звали мою мать.
Эту руку мне один раз довелось держать прежде, когда этот изможденный старик был новорожденным, девяносто лет тому назад.
Тут нас прервали колокола с башни неподалеку, а вскоре по всей миссии зазвучал смех выпущенных на волю детей — прихожане высыпали из церкви. Служба закончилась.
— Уходи, — прошипел Короли. — Быстро уходи. И чтобы никто тебя не видел. Тут вокруг враги.
— Мне еще нужно с тобой поговорить.
— Да-да, — ответил он, — поговорим, но не сейчас. Возвращайся вечером, после, по темноте. Я тебя буду ждать. Тогда и поговорим. А теперь ступай, пока не поздно, и главное — чтобы тебя не заметили.
Пока я выходила из миссии и шагала обратно в направлении Луисвиля, все прохожие таращились на меня так, будто в жизни не видели ничего подобного. Все они, за исключением священника в черной сутане, были одеты одинаково: женщины в белых муслиновых туниках, мужчины — в белых муслиновых рубахах и штанах.
Остаток дня я мерила шагами свою комнату в «Шиповнике». А потом — давно спустилась темнота — вернулась в миссию. Ворота были заперты, но рядом с ними меня дожидался мальчик. Он провел меня к дыре в заборе, скрытой кустом мимозы. Внутри он взял меня за руку и почти в полной темноте провел к прогалине между хлебными деревьями рядом с хижиной старика. Тьма и тишина стояли полные, только в хижинах неярко светились свечи, а издалека долетало пение — голоса звучали стройно и печально.
Старик дожидался меня в свете луны. Он лежал на том же одеяле, но выглядел несколько оживленнее, чем тот едва ли не мертвец, которого я видела днем. Он попросил принести его сюда под тем предлогом, что пришел его срок перейти в мир духов и он желает умереть один, так, чтобы духи в небесах его видели. Я сказала, что однажды держала его на руках, всего за несколько дней до отъезда. Он ответил, что хотя сам меня не помнит, но помнит, как в детстве обо мне говорили старики, — все ждали моего возвращения.
— Почему ты так долго не возвращалась? — спросил он. — Все старики уже умерли.
Я пересказала ему все, что случилось после перехода: что переходов было два, что Алула перешла в тело Жубера, а Коаху — Робле. Старика это не удивило, он объяснил, что мудрец Фету догадался, что так оно, видимо, и было. Потом я пересказала свою жизнь в теле Жубера, поведала, что переход Коаху в тело доктора Робле оказался незавершенным, что мы потом разлучились. Рассказала про Жана-Франсуа Фёйя и Жанну Дюваль, а под конец и свою историю, а также историю Шарля и Матильды. Когда я закончила, Короли в изумлении покачал головой:
— Ты многое видела и много страдала. Давай расскажу, что было здесь после твоего ухода.
И он своим тихим прерывающимся голосом поведал мне следующее.
— В первые часы после вашего отбытия старики даже не заподозрили, что произошел переход, а уж тем более два. Коаху получил смертельную рану. Более они ничего не знали. Никто и не заметил отсутствия Алулы. Ее обнаружили лишь на следующий день, она бродила по берегу, потерянная и смятенная. Ее привели к Фету, и он целый день беседовал с ней у себя в хижине. А когда наконец вышел, он объявил, что случилось два перехода. Алула, сказал Фету, недопустимым образом нарушила Закон, нарушил его и Коаху. Наказывать их не имеет смысла, поскольку пребывающие в их телах души Закона не преступали. К Алуле и Коаху следует относиться так, будто ничего не произошло. У нас нет выбора, остается только ждать и надеяться на возвращение совершивших переход. «Закон вам известен, — сказал Фету, — осознав свою ошибку, они вернутся. В этом я убежден». Фету твое предательство поразило в самое сердце, ты же была его любимицей, однако он решил взять на свое попечение новую Алулу, вылечил ее, растолковал наши обычаи, объяснил, что с ней произошло, и велел терпеливо ждать твоего возвращения — тогда ты вернешь миру прежний порядок.
Тело Коаху, увы, так и не оправилось от мушкетного выстрела. Через несколько дней после пиршества он скончался от ран. Мы очень горевали, понимая, что означает эта смерть: обратного перехода не будет. Закон нарушен необратимо.
И все же мы ждали твоего возвращения. Шли годы, приходили новые корабли, ни на одном из них тебя не было. Некоторые просто проплывали мимо без остановки. Другие с нами торговали. Вскоре новинкой корабли уже считали только дети. Чужаки, сходившие на берег, были, как и первые, вооружены мушкетами. Зная уже про мощь мушкетов, мы вели себя осмотрительнее. Чужаки вели с нами дела: в обмен на воду, мясо и фрукты давали гвозди и молотки, зеркальца и бусы. Жестами объясняли, что охотятся на тюленей, спрашивали, где их можно найти.
История с убийством Коаху скоро забылась. Мы радовались приходу каждого судна. Перед нами будто бы открывались новые миры. Казалось, возможно решительно все, и все новое было нам по душе. Мы осмелели. Женщины начали пренебрегать запретами Отаху и дерзко подплывали к кораблям, выторговывали зеркальца, бусы, отрезы ткани. Мужчины подходили к кораблям на пирогах, подвозили свиней, птицу, плоды хлебного дерева, кокосы. Моряки научили их курить табак и пить ром. Но из всего, что предлагали чужаки, превыше всего ценились мушкеты. Мушкетом можно было убить или изувечить надежнее, чем копьем, да еще и с большого расстояния. И если наука перехода требовала долгих лет учения с самого юного возраста, то магия чужаков была проста и заключена в этом предмете.
