Солидная собственность Бернэма представляла собой большие пакгаузы; сарайчик же, служивший конторой приказчика, располагался в дальнем уголке владений. К нему вел проулок, которым приходили клиенты, желавшие без огласки воспользоваться услугами Ноб Киссина как ростовщика. Так поступал и мсье Ламбер, но в нынешних обстоятельствах было слишком рискованно появляться на территории бывшего благодетеля, и оттого Полетт решила перехватить приказчика неподалеку от паромного причала.
Место было выбрано весьма удачно: на узких сходнях просматривались все, кто сходил с парома, к тому же в людской толчее одинокая женщина не привлекала внимания. Наблюдательным пунктом стал древний баньян на взгорке — разлапистые корни дерева, похожие на кудлатую бороду, служили превосходным укрытием. Забравшись в эту чащобу, Полетт уселась на качкий корень и стала ждать, поглядывая сквозь щелку в складках накидки.
Засада едва не оказалась зряшной, ибо Полетт не сразу признала Ноб Киссина в человеке с распущенными по плечам волосами, который, покачивая бедрами, просеменил мимо дерева. Чуть выждав, она пошла вслед за ним, а потом свистящим шепотом окликнула:
— Гомуста-бабу!.. Шунун! Господин приказчик! Постойте!
Ноб Киссин подскочил и тревожно огляделся. Его подведенные краской глаза лишь скользнули по женщине в сари и зашарили по переулку.
— Ноб Киссин-бабу! — вновь просипела Полетт, уже по-английски. — Это я…
Ошалевший приказчик забормотал молитву, отгоняя призрака:
— Хе Радхе, хе схьям…
— Ноб Киссин-бабу! Да посмотрите же! Это я, Полетт Ламбер!
Наконец пучеглазое лицо обернулось, и Полетт на секунду приоткрыла накидку:
— Узнаете? Это я!
Неуклюже попятившись, приказчик отдавил ноги прохожему, но даже не услышал брань, которой его окатили.
— Мисс Ламбер? Глазам не верю! Вы так подкрались… да еще в сари… я бы никогда вас…
— Тсс! Умоляю, тише!
Ноб Киссин перешел на громкий шепот:
— Однако что вы делаете в этом захолустье, мисс? Мы просто с ног сбились, вас разыскивая! Вот уж хозяин-то обрадуется! Немедля едемте домой!
— Нет, я не намерена возвращаться в Вефиль. Я искала вас, потому что именно с вами мне очень нужно переговорить. Могу ли я просить вас на минутку присесть? Вас это не обременит?
— Присесть? — Ноб Киссин хмуро покосился на замусоренные ступени причала. — Но здесь же никакой мебели… На что присесть? Наши сари… то есть наша одежда запачкается…
— Не волнуйтесь. — Полетт указала на взгорок: — Вон там, на холме, мы укроемся под деревом. Никто нас не увидит.
Приказчик тревожно взглянул на баньян; с недавних пор в нем развилось отвращение рачительной хозяйки к насекомым, и он всячески избегал мест их возможного обитания. Однако нынче любопытство пересилило опаску перед рассадником ползучих и летающих тварей.
— Что ж, я уступаю вашей просьбе, — неохотно согласился Ноб Киссин. — Направимте стопы под дерево.
Поднявшись по склону, они забрались в сплетение корней; приказчик карабкался еле-еле, но был покорен до тех пор, пока его не подтолкнули к корню, служившему Полетт сиденьем. Оглядев корявый отросток, Ноб Киссин взбрыкнул:
— Здесь сидеть нельзя! Вон как тут всякое шныряет! Наверняка есть и кусачие гусеницы!
— Нет, на этих корнях гусеницы не водятся, — увещевала Полетт. — Садитесь без опаски.
— Нет-нет, не уговаривайте. Я предпочту остаться на ногах.
Сложив руки на груди, Ноб Киссин встал так, чтобы ни листик, ни травинка не коснулись его самого и одеяния.
— Что ж, как вам угодно, не смею настаивать…
Приказчик уже извелся от любопытства:
— Рассказывайте же! Где вы были все это время? Куда скрылись?
— Это не важно, Ноб Киссин-бабу.
— Понимаю, — сощурился приказчик. — Стало быть, это правда.
— Что?
— Не хочу перестирывать грязное белье, мисс Ламбер, но вообще-то все только и говорят о вашем непристойном поведении, в результате которого вы пребываете в ожидании, вот почему и скрылись.
— В ожидании чего?
— Внебрачного приплода. Разве не вы сказали миссис Бернэм, что пирожок уже в печке?
Полетт залилась румянцем, пришлепнув ладони к щекам.
— Нет! Никакого непристойного поведения и никакого ожидания! Уверяю вас, что покинула Вефиль по собственной воле, это было мое решение.
— Ах, не чинитесь, со мною можно быть вполне откровенной, — придвинулся Ноб Киссин. — Пострадало ваше целомудрие? Нарушена девственная плева, да?
— Ничего подобного! — возмутилась Полетт. — Не понимаю, как вам только в голову взбрело!
Помешкав, приказчик нагнулся еще ближе и прошептал, словно изрекая немыслимую крамолу:
— Скажите, причина вашего бегства — хозяин?
Полетт спустила с головы накидку, взглянув ему прямо в глаза:
— Возможно.
— Ай-ай-ай! — Ноб Киссин облизал губы. — Значит, имели место шалости?
Он явно изнывал от желания узнать о тайных пристрастиях своего господина; зачем ему это, Полетт не ведала, но сообразила, что любопытство приказчика можно обернуть себе на пользу.
— Больше ничего не могу сказать, Ноб Киссин-бабу, — вздохнула она. — Разве что…
— Да-да? Умоляю, говорите! — вскинулся приказчик.
— Разве что вы окажете мне крёхотную услугу.
Едва запахло сделкой, толстяк насторожился:
— Что за крохотная услуга? Прошу разъяснить.
Полетт одарила его пристальным взглядом.
— Вы помните, когда и зачем к вам приходил мой отец?
— Разве такое забудешь, мисс Ламбер? Я же не придурок какой… Он был у меня незадолго до переселения в небесную обитель. Слов, сказанных на последнем издыхании, так запросто не отринешь…
— Вы помните, что он хотел устроить мой отъезд на Маврикий?
— Разумеется. Я же вам о том и поведал, верно?
Полетт выпростала руку из-под сари.
— Вы сказали, что готовы все устроить в обмен на эту вещицу? — Разжав кулак, она показала медальон, не так давно полученный от приказчика.
Ноб Киссин покосился на ее ладонь.
— Все так, только не понимаю, к чему вы клоните.
Набрав в грудь воздух, Полетт выпалила:
— Я прошу вас сдержать обещание. В обмен на медальон я желаю стать пассажиром «Ибиса».
— Что?! — разинул рот приказчик. — С ума сошли, что ли? «Ибис» перевозит лишь кули и заключенных. Он не берет пассажиров!
— Не имеет значения. Я согласна быть в списке рабочих. Вы же его составляете? Никто не заметит, если в него добавить еще одно имя.
— Кажется, вы из меня дурака валяете, мисс Ламбер? — насупился приказчик. — Как только вы осмелились такое предложить, не постигаю! Немедля изгоните сию идею!
— Да какая разница, если в списке прибавится одно имя! — взмолилась Полетт. — Вы главный, а рабочих так много — одним больше, одним меньше! Ведь даже вы не узнали меня в сари. Не бойтесь, никто меня не признает, а вы получите медальон…
— Ни за что! — Ноб Киссин энергично потряс головой, отчего уши его затрепетали, словно папоротник на ветру. — Знаете, что будет, если затею раскроют и выявят мое участие? Хозяин мне голову оторвет! У капитана Чиллингуорта глаз-алмаз! Едва он прознает, что средь кули затесалась барышня, он меня придушит и скормит акулам… Нет, нет и нет!
Приказчик бросился вон, продираясь сквозь занавесь корней. Издали донесся его голос:
— Нет-нет, ваша идея сулит крупные неприятности… Следует немедленно ее похерить…
— Прошу вас, Ноб Киссин-бабу!..
Полетт очень рассчитывала на эту встречу, но теперь поняла, что план ее рухнул. Губы ее задрожали, на глаза навернулись слезы; и тут вновь заколыхались корни, трещавшие под натиском приказчика.
— Послушайте, вы же забыли поведать мне о шалостях хозяина, — робко сказал он, теребя бахрому дхоти.
Полетт торопливо промокнула глаза, придав голосу жесткость:
— Ничего я вам не скажу! От вас ни помощи, ни толку!
Ноб Киссин задумчиво сглотнул, отчего кадык его дернулся, точно поплавок.
— Кажется, есть один способ, — наконец вымолвил приказчик. — Но воспользоваться им крайне трудно, ибо он предполагает массу ухищрений.
— Не важно! — загорелась Полетт. — Что нужно сделать? Рассказывайте!
*
Город шумно отмечал череду праздников, и потому лагерная тишина казалась еще невыносимей. Подоспел Дивали,[61] переселенцы зажгли пару-тройку ламп, однако веселее не стало. Об отправке известий не было, но каждый день лагерь будоражили новые слухи. Иногда никто, кроме Дити и Калуа, не верил в корабль, что куда-то их повезет. Все это вранье, говорили люди, лагерь этот — просто тюрьма, где все мы сдохнем, а трупы наши разрежут на куски, что пойдут на корм господским собакам или наживку для рыбы. Зачастую слухи эти распускали зеваки, слонявшиеся у ограды: лоточники, бродяги, ребятня и прочие, в ком гирмиты разжигали ненасытное любопытство. Порой они часами разглядывали переселенцев, как зверей в клетке, да еще и подзуживали: че не сбежите-то? Валяйте, мы поможем! Иль не понимаете: здесь только и ждут, когда вы передохнете! Чтоб продать ваши трупы!
