Лиза и Таня совсем разные по типу внешности, темпераменту, интересам, способностям, но при всей разности сестры всегда были удивительно близки.
И еще младшая – Софья. Соня появилась в их семье шесть лет назад.
… Роды у Сониной матери принимала Мария. Роды были сложные – пациентка с патологией, ребенок родился слабенький, тем не менее, все закончилось хорошо. А через несколько дней доктор Арсеньева узнала, что та роженица отказывается от ребенка. Мария пришла к девушке в палату, долго разговаривала с ней, убеждала, упрашивала. А потом в какой-то миг устала, споткнулась о холодные, пустые глаза этой юной девицы и поняла, что там – стена, о которую разобьются все ее увещевания и доводы. «Тогда пиши отказ». Девица с готовностью подписала документы (позже, узнав, что Сонина биологическая мать вскоре уехала из города, Мария подумала, что это к лучшему). А затем что-то заставило Марию зайти в детское отделение и отыскать Соню. «Эй!» – тихо позвала Мария, и Соня вдруг открыла глаза и осмысленно – глазами – ей ответила.
В тот день, придя домой, Мария сказала Леше:
«У нас будет ребенок. Дочь. Родилась пять дней назад. Зовут Соней». И – как было всегда – Леша ее поддержал.
Ее вообще никто не отговаривал. Ни Вера, ни Таня. Только лучшая подруга Нина Завьялова, узнав о ее решении, серьезно спросила:
– Справишься?
Мария кивнула:
– Да.
Хотя страхи у нее, конечно, были, что скрывать… Понятное дело, что с приемным ребенком сложно, и ответственность перед ним больше, чем перед родным. От родного можно что-то требовать, родного можно ругать, а приемного? Сразу кольнет – вот ругаешь, потому что не родной, значит, не любишь?! Но эти сомнения и страхи быстро рассеялись, потому что Соня как-то сразу стала родной – без вариантов. Вообще сомневаться и чересчур много размышлять было некогда. У Сони сразу вскрылось столько серьезных болячек, что Марии и впрямь было некогда думать, кто кому родной и кому кем приходится, – надо было спасать ребенка. А потом, когда все как-то выровнялось и Соня выздоровела, уже было все равно. Мария знала, что у нее трое детей, а все прочее – неважно. И Алексей любил всех трех одинаково.
Соня – ее солнечный яркий апельсин, девочка-радость. Веселая, озорная, фантазерка, придумщица. У Сони огненно-рыжие волосы и яркие, голубые глаза. Соня любит говорить, что у нее глаза – как у неба.
Три дочери… И все росли в любви. Мария с Лешей считали, что дочерей надо баловать – никто ведь не знает, что их ждет впереди, какая им уготована судьба, поэтому пусть родительская любовь станет для них какой-то «подушкой безопасности» в будущем. И вообще – любви много не бывает. Леша так и говорил – нельзя избаловать любовью.
«Три прекрасные дочери – ты счастливая, Маша! – написал Гера. – И твой муж – счастливый человек…» Маша замерла. В ответном письме написала: «Я – вдова, Гера. Мой муж Алексей умер три года назад».
…Леша умер от сердечного приступа. У него была тяжелая операция – провел шесть часов на ногах. Ей потом сказали, что он еще в операционной почувствовал себя нехорошо, но продолжал оперировать. Умер по дороге домой. Скольких людей спас, а его – не смогли. Ему было всего сорок семь.
Через год после смерти Леши умерла Вера.
Марии казалось, что она осталась совсем одна. Хотя, как одна, а дети? Ради них надо было держаться, продолжать жить. И Мария зажала боль внутри, так глубоко, чтобы она не мешала ей жить. Жить ради детей.
* * *
Этого вопроса она боялась, потому что предполагала ответ, но не спросить не могла. «Гера, что случилось с моей собакой?»
…Мухтара Мария подобрала щенком на улице. Поглядев на тощего, нескладного щенка, Ирина вздохнула:
– Сомнительное приобретение! Ладно, такие, наверное, тоже для чего-то нужны.
Заметив, что в уголках маминых губ мелькнула улыбка, Мария поняла – Мухтар остается в их доме.
Мухтар был черный, кудлатый, смешной, добродушный. Умный. Морда – ершиком, хвост – бубликом, глаза – коричневые пуговицы, длинные ресницы. «Ресницы – гордость собаки!» – однажды сказала мама, и Мария засмеялась. За хозяйками Мухтар ходил как хвостик: куда они – туда и он.
Он и в тот день бросился за ними… У Марии до сих пор стоит в глазах эта картина – Мухтар изо всех сил бежит за машиной Давида. Бежит уже двадцать с лишним лет.
Больше собак у Марии не было – она не могла забыть своего Мухтара.
«Прости, Маша, мы не сберегли твоего Мухтара, – написал Гера. – Он тебя очень ждал, тосковал, до последнего – ждал…»
Прочитав, Мария задохнулась от какой-то разрывающей напополам боли. Слезы хлынули волной. Почему, зачем, кому было нужно вырвать с корнем их жизни?! Когда-то, незадолго до рождения Тани, Мария задала этот вопрос маме. Выкрикнула громко, со слезами. Выкрик боли – упрек мирозданию. Почему? Зачем? Мамин ответ был коротким, как вздох: «Война…»
… – Мама! – Соня требовательно потрясла Марию за плечо.
Мария вытерла слезы.
– Да, Соня?
Соня – две рыжие тугие косички, платье в горошек и очень серьезный взгляд – пристрастно оглядела мать и неодобрительно заметила:
– Ты все время садишься за компьютер, а потом ревешь! – И покровительственным тоном (какой Соня вообще обожала) спросила: – Что случилось?
– Война, – сказала Маша.
– А что это? – в голубых, цвета неба, Сониных глазах отразилось удивление.
…Война – это осиротевшие дети, брошенные животные, опустевшие дома, боль и кровь, крушение жизни – под откос. Война – это город, который ты любил, где ты был счастлив, в котором ты хотел прожить всю жизнь и в который теперь невозможно вернуться.
Много раз за эти годы Марии снилось, что она возвращается в их город. Почему-то всегда – морем. Сходит с корабля и бежит по набережной, улочкам, туда – к дому Геры. А дальше все происходило по-разному, в хорошем сне – ей удавалось встретиться с Герой (и день после такого сна был хорошим – верная примета), но иногда сон заканчивался страшно: подбежав к дому, Мария видела на его месте черную воронку – и просыпалась в холодном поту. И день потом был обязательно с неприятностями.
* * *
Она ждала этого и боялась. И через месяц, в августе, в телефонном разговоре Гера сказал:
– Маша, я хочу тебя увидеть. Нам нужно встретиться. Можно я приеду?
Мария вздрогнула: встретиться?! И сказала ему, что должна подумать.
…Были сомнения, страх (узнают ли они друг друга, как пройдет эта встреча, и главное – что потом?), и все-таки Мария решилась. Она должна увидеть его и сказать ему про Таню. Гера должен знать, что у него есть дочь.
Оставалось выбрать место встречи. Мария не была готова пригласить Геру к себе и предложила встретиться где-нибудь «на нейтральной территории». Конечно, она сразу подумала о Сухуми. Встретиться в Сухуми?
Должно быть, странно, но в ее представлении город их юности и любви навсегда остался необитаем, словно война уничтожила этот город – со всеми домами, садами, морем. Мысль о том, что там продолжается жизнь, зреют сады, наливаются солнцем мандарины, растут дети, целуются влюбленные, что туда снова приезжают туристы и плещется море, казалась Марии невероятной. В итоге она поняла, что поехать в Абхазию просто не сможет – больно.
«Тогда приезжай на Черное море в другой его части, – написал Гера. – Приезжай ко мне. Посмотришь, как я живу». Мария ответила, что приедет.
…Она рассматривала себя в зеркало – внимательно, оценивающе. Ну что, все, отцвела?! Усталое лицо, под глазами тени, и эти морщины в уголках губ так некстати. Но – стройная, подтянутая, что в целом отчасти спасает ситуацию (Мария мысленно поблагодарила себя за многолетнюю привычку к ежедневной гимнастике и долгим прогулкам). Страшнее всего для нее было бы увидеть разочарование в глазах Геры.
Уезжая, она оставила Соню на попечение Татьяны, которой полностью доверяла.
Крым. Наше время
Маленький, очень зеленый городок, чем-то похожий на Сухуми из детских воспоминаний Марии; впрочем, все приморские города неуловимо похожи друг на друга.
Увидев Геру, Мария внутренне ахнула. Был мальчик Гера – стал мужчина Георгий. Виски засеребрились, от глаз – лучи морщин. Загорелый, просто бронзовый (конечно – юг! Она и забыла, как быстро и легко здесь стать бронзовым); выглядит старше своих лет, но сухощавый, поджарый – в отца.
Неловкость первых минут быстро преодолели. Георгий улыбнулся:
– Ну что, идем к морю?
Море простиралось до горизонта. Мария обвела глазами эту сияющую на солнце волшебную синь и вздохнула:
– Здравствуй, море!
…Ее удивило, что Георгия в этом городе все знают; где бы они ни появлялись – с ним здоровались, в ресторане их угощали. «Маленький город – все друг с другом знакомы», – пояснил Георгий.
Гуляли, заходили в ресторанчики, ели мороженое на набережной (Мария подумала, что просто сидеть с близким человеком на набережной и есть мороженое – не меньшее чудо, чем увидеть на горизонте алые паруса). О прошлом, особенно о войне, не говорили. Мария боялась расспрашивать о страшных подробностях военного времени, хотя знала, что Георгий многое бы мог рассказать. Лишь однажды он вдруг не выдержал и с горечью обронил: «Как странно, Маша… Как будто ничего и не было. В нашем городе все зарастает лианами и забвением». А потом он рассказал, что когда был в Сухуми в последний раз, не сразу нашел могилу отца на кладбище – так заросла.
