Оскар понял. Он понял, что писаку будут убеждать в чем-то, и аргументы будут железные. Оскару тоже разрешалось пострелять, но затем предстояло быстро скрыться вместе с Бобом. Что требуют от борзописца, почему давят таким образом? Скорее всего, нужна какая-то не очень этичная статья или очерк, на что журналист не соглашается.
Киллер закурил от сигареты Боба и, прищурясь, пустил дым сквозь правый уголок рта. Через дым он рассматривал бар, наблюдая, как из дамской комнаты вышла рослая итальянка - подружка журналиста, длинные черные волосы прикрывали ее плечи, красивое точеное лицо поблескивало под легким гримом. Когда она проходила мимо столика, за которым пировали кавказцы с веселыми девицами, что-то произошло. Киллер даже не успел разобрать, что именно. Как-то внезапно один из горячих мужчин схватил итальянку за локоть и, рванув к себе, заорал:
- Ах вот ты где, дрянь, Фатима, ты опозорила наш род! - Он с размаху ударил ее по лицу.
Итальянка рванулась, взяла со стола бутылку и обрушила ее на голову кавказца. Девицы завизжали, повскакивали, столик рухнул на пол, зазвенело битое стекло. Девицы бросились к дверям. Мужчины накинулись на итальянку. Боб ринулся на выручку подруги, следом за ним двинул Оскар. Бармен, по виду бывший афганец, перелетел через стойку и мигом оказался в гуще событий, выхватил пистолет. Один из горцев сжал в руке рукоятку ножа, у другого оказался короткий автомат. Поднялась стрельба. Народ бросился вон из бара. Два вышибалы, с интересом наблюдавшие за дракой, быстро подошли к журналисту и, оттащив его в сторону, стали избивать ногами.
«Убьют», понял Оскар. В ту же секунду пистолет оказался в его руке.
- Стрельба по движущейся мишени, - пробормотал он и, сплюнув сигарету, прострелил головы обоим вышибалам. Как подкошенные, повалились они на пол.
Оскар оттащил к дверям избитого журналиста. Боб был без сознания. Киллер перевернул ближайший столик и поставил его так, что получился щит. Не обращая внимания на грохот, вой, стрельбу, он спокойно обосновался за этим заграждением и прицелился, перемещая дуло оружия следом за мишенью. На полу возле стойки корчился случайно подстреленный посетитель, в углу остывал труп итальянки с перерезанным горлом, ремешок ее репортерской сумки свисал с подоконника. Кавказец поскользнулся в луже крови, в этот миг пуля киллера вошла в его висок. Второй был убит в затылок…
«Вот, блин, схлопотала приключение себе на голову», - мысленно сетовала Янка. Впрочем, она уже стала привыкать к новым неприятностям. В принципе, из этого и состоит жизнь: период затишья сменяется шквалом передряг, в которые заносит ее сумбурный и неуемный характер. Так и теперь случилось. Конечно, этого и следовало ожидать, и она отнеслась примирительно-философски ко всему, во что ее втянули.
Команда Зикича собралась в левом крыле огромного сада-оранжереи. Янка сразу же оприходовала плетеное кресло-качалку, расположившись в нем весьма комфортно. Она с интересом прислушивалась к разговорам мужчин и гадала, что от нее потребуют на сей раз. Отдельные фразы забавляли ее.
Она успела примерно прикинуть расположение и дизайн огромного помещения – оно, вместе со всеми своими «отростками», представляло собой огромный китайский иероглиф. Сотворена была оранжерея из пуленепробиваемого тонированного стекла. В одном из ее уютных уголков и проходило сейчас совещание.
Мужчины похаживали и посиживали под пальмами, дымили толстыми сигарами возле бассейна, выложенного по краю бордюром.
Разговор был тяжелый. Янка не могла уразуметь, о чем, конкретно, речь, что их напрягает так, этих типов. Потом всплыли векселя, которые каким-то образом были завязаны на весьма серьезном криминале, и, видимо, о нем битый час толковали мужчины. Эти векселя были для Зикича как бельмо на глазу.
- Кто их проектировал? – нахмурясь, вопрошал он.
Его команда отводила глаза, с преувеличенным интересом рассматривая ручную обезъянку хозяина, которая прыгала по краю бассейна.
- Да дело-то прошлое, - неуверенно подал голос коротконогий с рассеченной губой. – Зиннур Закирович, ведь эти «золотые векселя», они же…
- Молчи, Важа, - оборвали его. – Это, Зиннур Закирович, один художник сварганил.
- Кто? – тяжело бросил Зикич.
- Пашка Кирной. Его работа. Потом мы программиста подключили, Олега Карпова, он компьютерную верстку делал.
Зикич поперхнулся и заорал:
- Че ты ваньку гонишь, какая те компьютерная верстка, это те че, роман что ль? Векселя не рукопись.
- Все равно верстать пришлось, шеф! – воскликнул зеленоглазый Руслан. – Карпов досконально объяснил. Он на векселя свою индивидуальную программу разработал, мы ему круто заплатили, он же гений, известно же, шеф, мозги его дорогие.
Зикич смачно сплюнул на изразцовый бордюр и сказал в сердцах:
- Так, пора его дорогие мозги размазать по стенке. Лишний свидетель нам не нужен, тем более гений. Через неделю найдете киллера. А кто этот ваш художник? Тоже гений?
Ответ последовал не сразу. Все переглянулись.
- С ним Важа договаривался, - сказал Руслан.
- Я поручил это тебе, Заза, - сказал кому-то Важа. – Ты этим занимался, ты и отвечай.
Заза, темноволосый, смуглый, с огромными ушами и обезьяньим черепом, глухо произнес:
- Хороший художник, но тупой, да? Пьет много, да? А так нормально все, рисует, дурак только. Но работу быстро сделал, и взял недорого.
- Ладно, хрен с ним, - оборвал Зикич. – Всю цепочку надо ликвидировать. Перейдем к другой проблеме.
Он сел на бордюр возле бассейна, молча обвел взглядом всех собравшихся, и сказал:
- Рафисъян Данэ у нас, значит, человек-тень. Но и на тень капкан поставим, никуда не денется.
Все обернулись в сторону Янки.
- Я, блин, похожа на капкан? – подала она голос.
- Молчи, женщина, - хлестнул Зикич ледяным тоном.
Янка съежилась в кресле и принялась раскачиваться. На плечах ее сидела обезьянка и увлеченно вплетала в ее волосы кожицу от банана.
«Вот из кого бы вышел классный парикмахер», - подумала Янка. – «Ее, наверно, можно и маникюру обучить».
Мысль эта не на долго развеселила, но неприятное чувство, что ее снова хотят задействовать в криминале, мигом уничтожила проглянувшую было игривость.
Бог весть, что от нее еще потребуют. Они могут. Заставят сунуть бомбу Тени в трусы, или подсыпать яда в бокал. Извращенцы. Хрен им. Да ничего у них не выйдет, он же фокусник и каскадер сразу, а какие у него глаза, янтарно желтые и лучатся иронией, даже его визитная карточка смеется изогнутыми буквами на бархатистом кусочке картона: «Рафисъян Данэ Ё, предприниматель», уж он-то предпримет контрприем…
Она подняла глаза на Зикича, и в сознание ядовитой змеей заползла уверенность: предпринимателя изощренно убьют.
«Уроют, гады! Причем, моими, блин, руками!» Неприязненная гримаса застыла на ее лице, когда Зикич обернулся к ней. Он безразлично подошел, вложил в ладони бокал, скомандовал:
- Пей и слушай.
Она механически отхлебнула.
Вино показалось кислым. Она поморщилась и поставила бокал на темный стеклянный столик.
- Допей, - приказал Зикич.
Она послушно взяла бокал и выпила до дна.
- Теперь так. Живи себе и ни о чем не думай. Забудь, что было.
- Как?
- Спокойно.
- А потом что? – опешила Янка. Она не верила.
- Да ничего. Я тебя отпускаю.
- Навсегда?
- Там видно будет, - уклончиво ответил он.
- Хотелось бы верить! – воскликнула она. – Чтоб наши дорожки никогда не пересеклись! – добавила с чувством.
- Аллаху Акбар, - резюмировал Зикич.
- Аллах Велик, – по-русски повторил Руслан.
К себе Леночка вернулась поздно вечером и сразу залезла в ванну, долго лежала в душистой персиковой пенке, задремала. Потом переместилась в постель и врубила телек…
Но по всем каналам шли сериалы и детективы, она начала зевать.
В этот миг зазвонил телефон, она нехотя взяла трубку и услышала перепуганный Янкин голос:
- Саламандра, спасай! Срочно бери тачку и дуй в «Эхо гор», это клуб, пиши адрес…
«Что-то страшное случилось!» - словно током ударило Леночку.
Выскочила из постели, мигом оделась, сунула в карман деньги и вылетела на улицу. Через четверть часа она уже поймала такси и мчалась по Ленинскому.
А в это время в клубе «Эхо гор» грянул конфликт. «Все по сюжету, с гор сошла лавина», - пошутило Янкино сознание. «Жаль, нет Нежного, он бы заорал, что это стихи, и потребовал вторую строку, например: А под лавиной корчился мужчина… или трясина, зарифмуй как хошь, и продавай строфу за медный грош…».
Но вскоре ей стало не до шуток. Внутреннее чутье безошибочно подсказывало: это не спроста и кончится драмой, в которой она окажется отнюдь не в роли статистки.
