Я невольно задумалась. «В самом деле, почему мой Андерсен немного отошёл от своих душеспасительных забот, почему решил передохнуть?» — подумала я. Наверное, потому что не железный же он в самом деле, — ему тоже нужен отдых! Впрочем, если бы Андерсен почувствовал, что без его помощи не обойтись, он, разумеется, забыв о собственном покое, тот час ринулся бы на помощь. Но ведь сейчас спасать никого не нужно: на дворе яркое, звонкое лето, все мои знакомые не страдают, а находятся при деле — увлечённо и радостно пишут произведения в честь самого Андерсена. Пишут, правда, кто во что горазд! Но так или иначе, а жизнь идёт своим чередом, не петляя и не трясясь на ухабах.
— Люба? Вы о чём задумались? — мягко спросила Ольга, по-доброму смотря на меня. «Правда, как с ней легко!..» — снова подумалось мне.
— Сейчас, мой кот отдыхает от сложных и запутанных дел. Он решил взять отпуск, — наверное, на целое лето. К тому же Андерсен недавно подружился с симпатичной собачкой Клавой и целыми днями гуляет с ней во дворе. Думаю, у них есть какие-то совместные проекты. Я на эти выходные забрала Андерсена домой, а он совсем не обрадовался: видно, скучает по двору возле кафе и по своей подружке Клаве. А может, и по мышам, на которых можно поохотиться. Ждёт — не дождётся, когда мы снова вернемся в «Романтику».
— Ну, ждать-то ему уже недолго осталось! Ведь завтра уже понедельник, — резонно заметила Ольга. — Интересный у вас всё-таки котик, Люба. Очень любопытный. Я о нём, пожалуй, ещё что-нибудь напишу. Не возражаете?
Улыбка непроизвольно сползла с моего лица, но я взяла себя в руки и пробормотала:
— Отчего же не написать? Раз уж душа просит…
Вскоре после того, как я вернулась домой от Ольги, мне позвонила Лена (хрупкая блондинка) и спросила, когда можно со мной встретиться, чтобы показать своё конкурсное сочинение про Андерсена. Немного подумав, я ответила, что мы можем увидеться завтра в кафе. Но Лене почему-то хотелось встретиться именно сегодня. В конце концов, почему бы и нет? В любом случае, пока Лена успеет ко мне добраться, пройдёт больше часа, а я тем временем успею и с Андерсеном пообщаться, и, возможно, немного прибраться в кафе.
— Хорошо, Лена, если завтра вам неудобно, приезжайте ко мне сегодня, — согласилась я. — Только вы по возможности поскорее выезжайте, а то потом уже совсем поздно будет.
— Поняла. Минут через двадцать выеду.
— Лена, только, знаете… я вам лишь яичницу с колбасой смогу приготовить, — ничего? Я только-только от нашей Ольги приехала, и мне сейчас совсем не хочется в магазин идти. Вы не против? Или… сходить за продуктами?
— Да что вы, Люба! Ко мне утром Зоя заходила, — наша Зоя из Романтиков. Вы ведь её помните?
— Ну, конечно же, я помню вашу подругу. Ещё бы!
Я действительно сразу же вспомнила очень полную и очень курносую Зою.
— Лена, а вы не знаете случайно, — она уже пишет что-нибудь к конкурсу? Не знаете?
— Пишет! Пишет! У неё всё почти готово.
Лена приехала довольно скоро. Андерсен радушно встретил хрупкую блондинку, бросил на неё беглый взгляд, а потом ретировался на кухню и улегся на коврик у холодильника. В последнее время он так полюбил это место, что пришлось перенести туда его плюшевого зайца и коробку, — но о них я попозже расскажу.
Лена на этот раз была вся в цветочек, — даже туфли и сумка у её пестрели цветочным узором.
— Наконец-то я до вас добралась, Люба! — стараясь отдышаться, сказала гостья, с интересом рассматривая мою квартиру. — Ух ты, какие у вас обои красивые!
Обои у нас в большой комнате и правда красивые. Снизу —матово–бордовые с выпуклым рисунком в виде лилий, а вверху к потолку — однотонные, бежевые. Папа с Васей клеили вдвоём эти обои, а я время от времени давала им ценные указания («Ровно… Не ровно…» — примерно в таком духе).
От яичницы и вчерашнего супа Лена отказалась, зато согласилась выпить чаю. По дороге она купила тортик, усыпанный орешками, — свежий, ароматный.
Попив чай, Лена выразила желание самой почитать мне своё произведение, вслух и с выражением. Разумеется, я охотно согласилась. Ленино творение называлось «Балладой о неразделённой любви».
Название, конечно, обнадеживало. Сначала Лена читала громко, с выражением, но по мере того как накал страстей в балладе усиливался, ей то и дело приходилось прерывать чтение, чтобы вытереть глаза или высморкаться. Собственное произведение, видимо, трогало Лену до глубины души. Баллада, пожалуй, и в самом деле была трогательной, но у меня она почему-то слёз не вызвала. Содержание её примерно такое: Андерсен влюбился в одну красивую кошку — ветреную, легкомысленную, раскрашенную дуру. Душа у кошки оказалась пустой и примитивной. Андерсен, хоть и видел это, но ничего со своей неразумной любовью поделать не мог. Более того, он не мог удержаться и постоянно воспевал предмет своего обожания в стихах и песнях: «О ты, чудовищная лгунья! О, равнодушное созданье! О горе мне — я так влюблён!..» И прочее в том же духе.
К сожалению, баллада оказалась такой длинной, что под конец я тоже чуть было не разрыдалась, — правда, не от умиления, а по иной причине. Впрочем, я предпочла бы расплакаться, ибо очень опасалась, что в самую неподходящую минуту могу внезапно и громко расхохотаться! Думаю, это было бы равносильно катастрофе. И вот, почувствовав, как неуместный смех подступает к моему горлу, я вскочила со стула, опрометью ринулась к комоду и выхватила из него первый попавшийся носовой платок. Прервав чтение, Лена изумлённо уставилась на меня. Быстро прикрыв платком растянутые в неуместной улыбке губы, я постаралась придать глазам серьёзное и вдумчивое выражение. Видимо, это мне удалось, потому что Лена удовлетворённо кивнула и продолжила чтение своей бесконечной баллады. Мне уже казалось, что эта пытка продлится вечно, но, не зря же говорится, что всё на свете кончается. Пришёл конец и злополучной балладе!
— Ну, как? — с волнением спросила Лена.
Она смотрела на меня с такой надеждой, с такой затаенной болью, что я, собравшись с силами, сказала:
— Удивительная вещь! Ничего подобного я в своей жизни ещё не слышала!
Кстати, это было правдой: ничего подобного мне слышать пока не приходилось, — к счастью! Иначе, я бы заранее отказалась участвовать в нашем творческом конкурсе. А теперь всё, отступать поздно: раз уж назвался груздем, полезай в кузов. Сейчас мне показалось, что в этот кузов я залезла с головой.
Услышав моё одобрение, Лена просияла, а мне стало невесело: я уже предчувствовала, что вдохновленная успехом баллады Лена захочет рассказать историю своей неразделённой любви к старому женатому англичанину, который ежегодно приезжает в Петербург и морочит бедной девушке голову. Я не ошиблась: обрадованной гостье нестерпимо хотелось высказаться.
Что ж, — я давно привыкла считать себя универсальной жилеткой для чужих слёз, плечом, на которое в случае чего можно опереться… Плохо это или хорошо — не знаю, но это часть моей натуры; поэтому я сочувственно выслушала Лену, и её простая история показалась мне печальной и ясной.
Девушке было трудно преодолеть свою бессмысленную привязанность к старику-иностранцу. Это стойкое искушение, однажды пронзив душу Лены, укоренилось в ней подобно неотвязной болезни, а с годами странная привязанность стала походить даже на колдовское наваждение. Я долго не могла понять, почему симпатичная умная девушка не может встретить свою настоящую половину, — а потом до меня дошло… Да ведь эта навязчивая страсть и удерживает Лену от настоящей привязанности!
С сочувствием выслушав исповедь гостьи, я поняла, что не могу помочь ей даже советом. Да к тому же этих советов — и дельных, и случайных, от самых разных людей — у Лены набралась уже целая копилка. Имелся там и веский совет от нашей видавшей виды Валентины — человека мудрого и деликатного, — но…
Однако, несмотря на всю запущенность болезни, меня не покидала уверенность, что рано или поздно наваждение покинет бедную Лену. А сейчас… Во всяком случае, она видит, что меня её рассказ не оставил равнодушной. К тому же девушка смогла лишний раз выговориться. Это не так уж много, но всё-таки… кое-что.
Потом мы доели торт, я поставила случайную серию из моего любимого сериала «Альф»… Непутёвый и обаятельный герой фильма развеселил мою гостью, Лена приободрилась. Она поцеловала Андерсена, который, оставив в покое холодильник, весь фильм просидел рядышком с ней: Андерсен всегда чувствует, когда люди чем-то расстроены.
Когда Лена ушла, я подумала, что в нашем спектакле ей придётся играть, в общем-то, саму себя. Я даже засомневалась: сможет ли девушка с разбитым сердцем хорошо сыграть другую девушку с разбитым сердцем? Мне даже пришло на ум такое, возможно, не самое удачное, сравнение: разве смог бы в стельку пьяный человек сыграть в стельку пьяного человека? Или такая параллель здесь не годится?
