– Ты вот что, Бровкинд, – говорил он, – передай, чтобы деньги за два стихотворения в альманахе «Серп и молот» отослали моей супружнице в Калужскую губернию, по-старому, Жиздринский уезд, деревня Малы Гребешки.
Бровкинд в ответ:
– Ага!
– Не ага, а ты давай записывай!
Бровкинд послушно вытащил из пистолетного кармана блокнотик и карандаш.
– Дальше чего?..
– Дальше вот чего... Новые сапоги с запасными колодками отдать дворнику Еремееву, который всю дорогу провожал меня из пивной. Французскую шелковую рубашку ненадеванную – Мариенгофу, пускай форсит. Взыскать с машинистки Поповой трешницу. Мой архив передать на всякий случай в ОГПУ. Это чтобы не было потом никаких кривотолков, чтобы коню было ясно, что я чист перед нашим рабоче-крестьянским знаменем, как дитя.
– А по поэтической линии чего?
– По поэтической линии вот чего... Дискуссию с лефовцами завещаю свернуть. Довести до сведения широкой литературной общественности мой протест против подвижной цезуры в трехстопном ямбе. Критику Маевскому передать, что я с того света буду вести с ним непримиримую борьбу, что я покоя ему не дам. Рапповцев к моему гробу не подпускать.
Публика мало-помалу начала расходиться, потому что холодно было и потерпевший долго не помирал. Уже и Холеный стал заговариваться, верно сказалась потеря крови, и отсюда неудивительно, что последние слова его бы похожи на тяжкий бред:
– А все-таки хорошо, – проговорил он, – что случился этот несчастный случай. Потому что поэтов у нас, как собак нерезаных, а таких, чтобы трамваем переехало, – я один!
Чета Скородумовых справляла золотую свадьбу в банкетном зале ресторана «Речной вокзал». Гости чинно расселись за столами, поставленными буквой «твердо», и, как это всегда бывает до первой стопки, некоторое время разговаривали полушепотом, глядели стеклянно и производили механические движения, точно внутри каждого имелся стальной каркас.
Первое слово попросили произнести старика Плотвичкина, златоуста, бывшего бригадира наладчиков на Шелкопрядильной фабрике «Красный мак». Старик Плотвичкин, как полагается, поломался немного, потом поднялся со своего стула и завел речь:
– Вот некоторые лица, наверное, думают, что дотянуть до золотого юбилея – это раз плюнуть. А я вам так скажу, дорогие товарищи и товарки: чудно́, что у нас люди до пенсии доживают, что они уходят с производства еще на своих ногах! Потому что наша жизнь – это сплошной вредный цех, вроде красильного, только что молока бесплатного не дают. Кто в этом виноват – всеобъемлющего мнения пока нет, но точно известно, что внешний враг не дремлет и от века вредит нам на все лады. Ну, словно медом в России намазано для всяких иноземцев, и они постоянно лезут к нам хозяйничать и вредить!
Вот, спрашивается, зачем пошел на нас войной император Наполеон? А хрен его знает, зачем, в худшем случае – сдуру, в лучшем случае – ни за чем. Тем не менее полумиллионную армию собрал человек, до четырехсот единиц артиллерии приволок, и в результате разорил четыре губернии и к чертовой матери сжег Москву! Правда, мы тоже хороши: оборону доверили немцу Пфулю, зачем-то построили Дрисский лагерь, происками иноземцев раздробили армию на три части, и, конечно, первое время французы давили нас, как котят. Я так думаю, дорогие товарищи и товарки: если бы не русская зима, сидели бы под лягушатниками до самого Великого Октября!
Нашей зимой я тем не менее недоволен. Ну куда, к черту: семь месяцев в году знай сиди на печи, валенок не напасешься, помидоры вызревают не каждый год. Это же надо было поселиться в таком климате, где помидоры вызревают не каждый год! Нет, прямо зло берет: существовали себе славяне под южным небом, на тучных черноземах, вдруг заявляется иностранная династия Рюриковичей и переселяет нас чуть не за Полярный круг, тем самым обрекая на рискованное земледелие и семимесячное сидение на печи!
Правда, не все зависит от капризов природы, кое-что зависит и от тебя. Если ты хочешь, чтобы у тебя регулярно вызревали помидоры, то первым делом грядку нужно по осени унавозить. После добавляешь в землю универсальное удобрение и рыхлишь хорошенько, – но это уже весной. Тоже весной, что-нибудь в конце марта, занимаешься рассадой, предварительно закупив жизнестойкие семена. Тут главное дело – грунт. Берешь три части промытого песку, одну часть торфа, одну перегноя, перемешиваешь до однородного состояния, и тогда у тебя такая вырастет рассада, что будь спокоен за урожай…
Кто-то крикнул из-за стола:
– Вредное производство-то тут при чем?
Голос был дерзкий, разгоряченный – это, по всей видимости, оттого, что гости замучились слушать Плотвичкина и давно уже налегали на водку, которая потихоньку разливалась и выпивалась под прикрытием рукава.
– Вредное производство у нас при том, – продолжал Плотвичкин, – что наш народ какой-то отравленный, точно он купороса нанюхался и не ведает, что творит. Ну как же так: древняя культурная нация, самая многочисленная в Европе, а чужаки над нами изгаляются как хотят! Например, грузин и еврей десять лет грызлись за господство над русским народом, а мы глядели – и хоть бы хны! Как известно, дорогие товарищи и товарки, в конце концов к власти пришел грузин. Поскольку он был величайший полководец всех времен и народов, немцы в сорок первом году давили нас, как котят. И в сорок втором году тоже давили, потому что Ставка сосредоточила основные силы на центральном направлении, а немцы ударили с юга, опрокинули два фронта, перерезали коммуникации и ко всему прочему посадили наше войско на лебеду.
А после войны что вытворял этот праведник и титан?! Тут тебе и налог на яблони, и людоедские нормы выработки, и твердые поставки, и высылка за козу!.. Например, с каждого двора полагалось сдать в казну пятьдесят килограммов мяса и полторы шкуры в год, а где я, спрашивается, возьму эти полторы шкуры, если я сроду досыта не едал?! Если мы тогда изо дня в день поступали так: наберем возле чайной картофельных очисток, обмоем, провернем через мясорубку, поджарим на мазуте – и это у нас заместо хлеба к крапивным щам!
Эх, дорогие товарищи и товарки: как вспомнишь старое-то житье-бытье, так горько сделается на душе, так горько, что нету слов!..
– Горько! – завопил кто-то из приглашенных.
– Горько! – подхватила свадьба на разные голоса.
От Коли Судакова ушла жена. Ушла она не к другому, а просто отбыла в неизвестном направлении, скорее всего к подругам в общежитие, и это оказалось особенно тяжело, потому что непонятно было – по какой причине она ушла. Вроде бы жили они мирно, выпивал Коля Судаков в меру, была у них однокомнатная квартира в Митино, и заработков вполне хватало на прожитье... Словом, это была тайна, и, желая ее постичь, он со временем измучился до такой степени, что начал разговаривать сам с собой. Родители его давно умерли, с друзьями после женитьбы он раздружился, с соседями близок не был, и, таким образом, разговаривать ему оставалось разве с самим собой. Бывало, сядет Коля Судаков за женин трельяж, вперится глазами в свое отражение и говорит:
– Ну какого тебе еще лешего не хватало, что ты, гадюка такая, меня бросила и ушла?! Ведь одета-обута была как куколка, и трений между нами особых не было, и деньгами ты сама распоряжалась, и сроду я тебе слова черного не сказал?..
В общем это даже нормально, что вскоре у него случился острый сердечный спазм. Вызвал он карету скорой помощи по 03, приехала бригада, состоявшая из врачихи и девушки на подхвате, померили они давление, сняли кардиограмму и сделали в вену больной укол. В заключение врачиха у Коли спрашивает:
– Пьете? Он отвечает:
– Пью. То есть если повод имеется. Новый год там или у кого-нибудь день рождения. А без повода я не пью. В том-то все и дело, что я веду здоровый образ жизни, зарабатываю, квартира как у людей, а между тем от меня недавно ушла жена. Как вы думаете, по какой причине она ушла?
– Ну, причины бывают разные, – отвечает ему врачиха, – например, характерами не сошлись. Или вы не помогали жене по хозяйству. Или вы ее не посвящали в свои дела.
– Это я-то не посвящал?! Да я ей всю плешь проел своими рассказами про дела! Как правило, посажу ее после обеда на диван, сам устроюсь на тумбочке и давай: «Вчера, – говорю, – старший бухгалтер Павлов приносит на подпись квартальный отчет, а там указан такой расход профильного металла, что всему отделу просто-напросто светит Воркута…»
Коля Судаков долго делился с врачихой своим несчастьем и вызвал в ней такое живое сочувствие, что после еще несколько раз вызывал «скорую» по 03. На другой день к нему приехал молодой врач в очках и опять же девушка на подхвате, мерили они давление, снимали кардиограмму, Коля тем временем говорил:
– Это потому мое здоровье пришло в расстройство, что от меня недавно ушла жена. Главное, непонятно, по какой причине она ушла, если учесть, что я ей сроду слова черного не сказал...
