Сластенина! змея, а не женщина! крокодилица!..), прыгнет в конце концов выше головы… добьется правды… получит все нужные бумажки… с языком на плече доставит их в департамент… и департамент снимет арест с квартиры этого измученного, исхудалого, полусумасшедшего человека… но пока!.. Но пока!..
Бог ты мой, да к одному Рябинину на эти две-три недели можно подключить парочку трамваев! И отлично бы ездили!..
— О, привет!
В департаменте полно знакомых, с которыми встречался на прошлых сделках. Кто-то только махнет приветственно на бегу кипой бумажек — может, в архив несется, а может, занять очередь к начальнику юридического отдела, без визы которого регистратору нельзя совершить то или иное нештатное действие… А кто-то мается без дела, как и ты, ждет, когда наконец выдадут зарегистрированные договоры.
Я приметил Виталия и подсел к нему.
— Ты чего? — спросил он. — Регистрируешь?
— Я сегодня сбоку припека, — ответил я. — «Свой угол» на себя взял. Полтинник только с меня стребовали…
— А-а-а… — с некоторым разочарованием тянет Виталий. — Ну-ну…
Понятное дело. Ему тоже хочется получить полтинник. Да он обычно и получает. У него работа такая — проводить регистрацию. Он профессионал этого дела. Документы видит насквозь. Отмечает все закавыки. «Ага, — говорит Виталий. — Погоди-ка! У тебя же то-то и то-то!.. Нет, брат, с этим лучше я сразу к Топорову…» И идет к Топорову. И проходит без очереди, потому что его тут каждая собака знает. И Топоров подписывает не через три дня, а сразу.
За это Виталий и получает полтинник. А уж как он с ним обходится
— не мое дело. Может, с Топоровым делит. Может, сам тратит. Но сегодня ни черта он от меня не получит, потому что регистрацию взялся проводить «Свой угол». И хорошо.
— Ну ничего, в следующий раз точно к тебе, — подбадриваю его я.
— Естественно, — говорит он, утыкаясь в газету. — Нет проблем… сделаем как в аптеке…
У меня газеты нет, я посматриваю по сторонам.
Двое — пожилой человек и молодой парень — ведут дряхлую старуху.
Она едва передвигает ноги. Медленно, шаг за шагом бредут по коридору.
— Стой, — выдыхает старуха. — Годи.
Останавливаются.
— Не дадут помереть спокойно, — говорит она, обвисая на их руках. — Господи… ну не дадут же помереть!.. далеко?
— Да вот уж, — говорит пожилой, оглядываясь. — Пришли уж, мама.
— Что?
— Пришли, говорю! — кричит он.
— Какой противный мужик, — отдыхиваясь, говорит она про кого-то.
Поднимает голову. Глаза бесцветные — дождевая вода. — Гада какая. Ведь сам-то ни шить ни пороть… А все выгадыват.
Выгадыват-выгадыват, из говна выглядыват… Я-то говорю: ведь ты ж ни шьешь ни порешь, милый…
— Точно, — кивает пожилой.
— Пошли, — командует старуха.
Плетутся дальше.
— Да уж, — невольно бормочу я. — Не дадут бабке спокойно помереть.
— А что ты хочешь, — откликается Виталий, шурша газетой. -
Недвижимость… Слышал, тут одна недавно вот так и окочурилась?
— Да ну? — удивляюсь я.
— Ага… только на первом. Пока «скорую», пока то-сё. А она и склабалась. Неделю назад, не больше.
Шаркая ногами в черных ботинках на толстой армейской подошве, по коридору медленно шагает охранник. Руки за спиной. Выражение лица чрезвычайно скучающее. Охранять тут и впрямь особенно нечего. Однако случаются эксцессы. Поэтому на каждом этаже по топтуну.
— Здорово! — радостно говорит вдруг он, поравнявшись с нами, — оказывается, знаком с Виталием. Останавливается. Лицо круглое, упитанное, нос ноздрями кверху, брови белые. Губы сочные. Вообще весь налитой. Руки расцепил — они у него растопырились. Лет тридцать мужику.
— Привет.
— Газетки, это самое, почитываем? — интересуется топтун.
Он в белой рубахе с эмблемой департамента на левом кармашке, в синих штанах с простроченными стрелочками. На ремне параллелепипед переговорника в черном кожаном чехольчике. Бодро торчит антенка с блестящей пуговкой на конце.
— Ну, — кивает Виталий.
Беседовать он не очень-то расположен.
— А читал, это самое, про конгресс-то? — не смущается топтун.
— Про какой конгресс? — вяло спрашивает Виталий.
— Ну, про жидовский-то, это самое, конгресс! — обрадованно объясняет тот. — Не читал? Нет, ну ты понял? Они, это самое, конгресс свой, да?.. а мы что должны? Нет, ну они совсем, это самое, офигели. Не читал, нет?..
Он стоит (сесть ему негде, все кресла заняты), покачиваясь, будто хочет шагнуть и все никак не шагает. Он уже не ждет реплик собеседника, а молотит сам, это самое, за двоих. Если, это самое, не за троих. Слабое солнце светит в окно. В лучах видно, как вылетает изо рта слюна. Он рассказывает Виталию подробности жидомасонского заговора. Толкует о кагане, о хазарах, о мировой сплотке. Вот опять о заговоре. Проявляет такую эрудицию и так смело пускается в исторические экскурсы, что непонятно, почему он шатается здесь с «уоки-токи» на брюхе, вместо того чтобы заведовать где-нибудь кафедрой или даже деканатом…
— А сам-то как? — спрашивает вдруг Виталий, который, похоже, все это от него слышит не впервой.
Топтун осекается на полуслове, тускнеет, вдохновенная гримаса покидает лоснящееся лицо.
— Да нормально, — говорит он, тоскливо озираясь. — Да что там, это самое… Тяготит меня, конечно, эта служба… Ладно, пойду.
И опять бредет по коридору.
Марина накрепко зацепилась языком с какой-то полной дамой. Зато
Коноплянникову не сидится — то и дело вскакивает и ненадолго уходит. Должно быть, курить. Когда возвращается, его место уже занято. Но скоро освобождается какое-нибудь другое, и тогда он плюхается туда. Вот сейчас оказался прямо напротив. Смотрит на меня, вскинув брови над очками. Дергается. Тоже хоть к трамваю подключай… А чего, спрашивается, дергается? Так-то он, в сущности, нормальный человек… если б не эти идеи с банками… все б ему банки закатывать… деньги консервировать… номера переписывать… писарь-консерватор. Здорово ему давеча Кирилл
Анатольевич дал по башке. Молодец. Самое смешное, что эти парни натурально юристы. А вовсе не наемные убийцы. Ну да
Коноплянников-то этого, слава богу, не знал…
— Скоро кончится? — спрашивает он.
— Скоро, — киваю я.
Оно и впрямь скоро. Через полчаса. Или через час. Со свежими договорами назад в банк. Вынуть деньги — и все. Конец. Сделка прошла. Скоро, скоро…
— Капырин?
— Привет. Как дела?
— Какие у нас дела? Так, делишки. Толкусь тут, — говорит подошедший. Никак не вспомню, как его зовут. Саша? Володя? Забыл. — Судебное решение вторую неделю регистрирую… волокита.
Опечаток наделали, черт бы их побрал… то в суд, то сюда.
Мотаюсь как обгаженный. Двушка не нужна на «Аэропорте»?
Двушка на «Аэропорте» мне нужна как собаке пятая нога, но все же спрашиваю автоматически:
— Двушка? Что за двушка?
Кто знает, когда понадобится. Может, завтра.
— Отличная двушка, — оживляется он и барабанит как по писаному: — Сорок шесть, тридцать два, пятый девяти кирпичного, двор, свободна, выписана, первый договор… В третьем доме. Все нормально, будешь брать, ремонтик сделаем…
— В каком третьем? По Усиевича, что ли?
— Ну да, по Усиевича…
— А куда людей дели?
— Куда, куда — вывезли… Хозяин дом купил в Павловом Посаде, переехал, честь по чести. — Он хмыкает, наклоняется и разъясняет вполголоса: — Алкашок. За полторы штуки хибару ему взяли да столько же рублями — он чуть от счастья не перекинулся, за три дня вылетел… понял? Так что дорожиться-то не будем. Нам и так хватает. Теперь толкнуть побыстрее да забыть. Будешь брать, все покажем: и к нему сгоняем, сам увидишь. Нет проблем. Он уж и прописан там, честь по чести. Только лучше не тянуть — скоро он бабки просадит, тогда уж ищи-свищи его. Они потом вечно куда-то деваются… А пока-то живет себе поживает…
— Добра наживает, — говорю я, а сам прикидываю: ничего себе. Три штуки вложили, а стоит она… ну, положим, тридцать пять даже если… лихо. — Черкни телефончик на всякий случай. Были у меня когда-то клиенты…
— Все, погнал, — говорит он, сует самописку в карман и быстро шагает к лестнице, на ходу тыча пальцем в попискивающие кнопки сотового телефона.
— Как думаете, скоро? — спрашивает Коноплянников, нервно позевывая.
— Скоро, — говорю я.
Снова что-то хрупает в динамике — хр-р-р-р…
— Коноплянников, Капырин, Карасик, — произносит он затем празднично и полнозвучно. — Пятое окно.
Все верно. Пятое окно. То, где выдают готовые документы. Все на «к»: Коноплянников, Капырин, Карасик. Коноплянников сам за себя, я — за Будяевых, Карасик Марина Евгеньевна действует по доверенности от Чернотцовой Ксении Николаевны… правильно… прошла регистрация.
