– Убирай, убирай все, стол очисти,- торопила Маргарита, и Седа сдернула скатерть с круглого обеденного стола. Марго вынула из сумки большой бумажный круг, на котором были написаны буквы алфавита.
– Тарелку маленькую дай,- приказала Марго, расстелив на столе свой алфавит.
Марго взяла в руки тарелку, маленькой рукой погладила, пробежала пальцами по ребру, постучала по ней, прислушиваясь, и сказала мне строго:
– Возьми карандаш и бумагу, и записывай. Молчи и не переспрашивай, если чего не поймешь. Главное, не вздумай благодарить. Седа, ты объясни ей, как надо себя вести.
От такого приказного тона я впадаю в слабость и подчиняюсь. Седа сунула мне в руки карандаш, три листа бумаги и усадила на стул. Мы расселись вокруг стола. Марго держала тарелку на одной ладони, а второй поглаживала ее по спинке. Потом цирковым движением вытянула снизу левую руку, и тарелка как будто прилипла к правой, совершающей вращательные движения все шире и шире. Потом тарелка отделилась от руки, но не вполне. Вращаясь по окружности стола, тарелка все время была в соприкосновении с пальцами.
Марго начала что-то говорить, но я так была заворожена видом порхающей тарелки, что не очень слушала, что она говорит. Тем более, что говорила она очень тихо и с сильным акцентом, который до того совершенно отсутствовал.
Седа пихала меня под локоть, чтобы я писала. Я начала вслушиваться в довольно бессвязный поток слов. То, что она говорила о моих родителях, я пропустила, записывать начала со слов: из твоих мужчин первый, красный, ушел, но прощаться с ним ты будешь через два года, весной. Второй с бородой - отец твоих сыновей, он тебе не на всю жизнь, на десять лет. Уйдешь, не обернешься. Еще два года,- полная перемена участи. Новое поприще. Не скажу точно, но связано с искусством. Новый мужчина. Сначала он тебе будет не по плечу, а потом ты - ему. Три года еще - и выигрыш. В декабре это будет. Но не лотерея, а вроде соревнования. Только не первый приз. Но для тебя это будет большой удачей. Большая карьера будет, хотя не государственная. Ну, министром не станешь, но будешь известный человек. С девяноста пятого года жизнь меняется. Дальше она связана с городом Новый Орлеан. Все новое. Молодой мужчина. Новая семья. Чужая, но симпатичная. Они к тебе очень хорошо будут относиться. Ты там до самой смерти и проживешь. К старости мозгами повредишься. Но они к тебе очень хорошо относятся, вся эта семья…
Всю эту чушь я записываю. Какой еще Новый Орлеан? Где я, где Новый Орлеан?- исписала две страницы с лишним. Потом Маргарита накрыла тарелку рукой, и та остановилась.
Седа шипела в ухо:
– Не благодари, не благодари. Кольцо сними и положи на стол.
Я стянула с пальца кольцо с лазуритом, сложила вдвое бумажки, сунула в книгу и ушла, не испробовав армянской еды.
Спустя два года, весной, умирал мой первый муж. Его последнюю ночь я провела с ним в больнице. Он уходил тяжело, задыхался. Я прижимала ко рту резиновую маску с кислородом, он отпихивал ее, метался и страшно ругался. Семь лет прошло, как я от него сбежала, нанеся ужасный удар по самолюбию. Теперь я провожала его, просила прощения - про себя, мысленно,- потому что ему теперь было вовсе не до меня. Так он и ушел, оставив меня не прощенной… Про Маргаритино гаданье, которое исполнилось с великой точностью, я тогда и не вспомнила. В забытой на полке книжке лежали исписанные страницы с ее предсказаниями.
Потом закончились и десять лет моего второго замужества, я подала на развод. Пошла работать в театр, открылось новое поприще, новый поворот жизни. Возник мужчина, который был мне не по плечу. Тут я что-то смутно вспомнила о гаданье, даже хотела найти ту книгу, в которой заложены были листочки, но под руку она не попалась.
Сняла я эту книгу с полки накануне розыгрыша некоей литературной премии. Листочки, заложенные в книгу, успели пожелтеть. И год, и месяц, на который назначен был выигрыш, были как раз на дворе. Шансов у меня, как представлялось, не было никаких, но назавтра стало известно, что я заняла второе место.
Теперь на эти глупые листы я смотрела с уважением, внимательно их перечитала. Дальше следовал Новый Орлеан.
Жизнь к тому времени так поменялась, что никакой гадалке и не снилось. Она поменялась у меня лично, у моей семьи, у всей страны. Дети мои жили в Америке, старший сын учился, младший бил баклуши и курил траву, втирая мне очки, что все в порядке. Я приезжала в Америку раз в год, останавливалась у подруги Ларисы, старалась вникнуть в происходящую вокруг жизнь, но это плохо удавалось. Из такой дали виделся лучше только свой собственный дом.
В начале зимы девяносто пятого года позвонила Лариса из Нью-Йорка, и я сообщила, что собираюсь в Америку в конце апреля.
– Знаешь, у меня идея. В мае я еду в Новый Орлеан на миниатюрное шоу,- так называла она большие художественные выставки-продажи, в которых она много лет участвовала со своими миниатюрными чудесами,- хочешь, поедем вместе. У меня там гостиница заказана, а если билет зарезервировать заранее, будет стоить долларов двести пятьдесят. Потянешь?
Я молчала так долго, что Лариса подумала, что прервалась связь и начала орать:
– Алло! Алло! Ты слышишь меня?
Я слышала. Но не стану же я рассказывать по межатлантической связи историю про армянскую летающую тарелку.
– Я поеду, Лариса. Делай эту самую резервацию…
Где я? Где Новый Орлеан?
А, может, предсказание вообще ничего не предсказывает, а представляет собой всего лишь стрелку, как в игре «казаки-разбойники»? Не увидишь стрелку, и не побежишь в ту сторону?
Две недели я провела в Нью-Йорке, мы много болтались по городу, старший сын кормил нас в каких-то маленьких специальных местах, известных лишь настоящим обитателям города, а не всепроникающим туристам, младший таскал в какие-то столь же настоящие музыкальные точки, и один раз даже на свой концерт, и мне в голову - совершенно преждевременно!- приходила старческая и весьма сомнительная мысль: так все хорошо, что на этом месте можно и помирать…
А потом мы с Ларисой поехали в аэропорт и через четыре часа приземлились в городе Новый Орлеан. Нас встретил автобус и повез в гостиницу. Ларисино лицо вытянулось сразу же, как только она этот автобус увидела. Это был ужасный облом. Гостиница, куда нас везли, находилась в семнадцати километрах от города, и само шоу должно было проходить именно в этой гостинице. Семнадцать километров тянулись бесконечно долго, тоскливые болотистые места, заброшенное безлюдье Луизианы, то приближающаяся, то удаляющаяся грязно-зеленая большая вода Миссисипи в серой дымке мелкого дождя. Тоска смертная…
На шоссе, по которому мы ехали, не было ни встречных, ни попутных машин. Все выглядело безнадежно.
– Да, завезла я тебя,- только и сказала Лариса.
Тут я не выдержала и, чтобы развлечь и взбодрить подругу, рассказала Ларисе об армянском гаданье. Лариса ничего не сказала, но посмотрела на меня так, что я почувствовала себя двоечницей.
Перемена участи произошла у стойки в гостинице. Всех участников шоу - почти все были женщины - зарегистрировали и выдали каждой по ключу. Когда дело дошло до Ларисы, администратор вдруг засуетился, начал крутить телефоны, с кем-то переговариваться. Понять ни слова я не могла, потому что здешний американский - это какой-то еще один незнакомый язык, но Лариса выглядела как дичь на болоте: растеряна и растопырена.
После довольно длительных переговоров Лариса посмотрела на меня и сказала тихо:
– Incredible!
Произошло действительно невероятное: наша резервация откуда-то и куда-то слетела, мест в гостинице из-за шоу не было, даже люксовых номеров, которые они хотели было нам предоставить, и теперь, извиняясь в три голоса - парень со стойки и еще двое подскочивших администраторов - они просили нас простить неудобства, которые причиняет нам это досадное недоразумение, но единственное, что они могут нам предложить - номер в маленькой гостинице с тем же названием во Французском Квартале, потому что здешняя гостиница, многоэтажный зеленый фаллос, одиноко торчащий из болот,- всего лишь филиал той старинной гостиницы на двадцать номеров, и неудобства будут компенсированы тем, что нам дадут лучший из тамошних номеров и, естественно, машину, которая будет нас ежедневно доставлять из центра Нового Орлеана на шоу и обратно.
Ларисины сундуки мы оставили на хранении, поскольку назавтра ей надо было устраивать экспозицию, и сели в поданную нам машину и через двадцать минут были в самом сердце Нового Орлеана, в центре Французского квартала, в старинной, чуть ли не в самой древней в городе гостинице с внутренним двориком и мавританским фонтанчиком.
– Здесь останавливались плантаторы со своими семьями, когда приезжали в город за покупками,- сказала Лариса, когда мы заселились в роскошный, обставленный ветхой мебелью номер.
