Женщины терпеть не могли Маю за ее притягательное очарование, поэтому у нее никогда не было подруг. Только друзья и приятели – сплошь мужского пола. Она была королевой своей маленькой вселенной. Это было ее убежище, куда она подсознательно стремилась в попытке избежать жестокостей и обид, которые таил в себе большой мир.
Конечно, я тоже хороша – живу с человеком, который не устоял перед чарами Маю, но я лучше, чем кто-либо, знала, что устоять было практически невозможно. Маю всегда добивалась своего, и, может быть, Рюичиро полюбил ее именно за эту упорность и настойчивость.
– Так откуда ты знаешь про эти аборты? Ты мне так и не ответил.
– Мне снова приснился сон, – сказал брат. – Но при этом это был не сон. Ты мне веришь?
– Ёшио, я всегда тебе верю. Так что ты можешь расслабиться и перестать меня об этом спрашивать.
– В общем, я встретился с Маю.
Ёшио рассказал мне, что вначале он оказался в каком-то незнакомом месте: там был длинный коридор, увешанный цветочными гирляндами и заставленный вазами. По обе стороны коридора тянулись ряды дверей. Двери были занавешены цветными полотнищами – для каждой двери свой цвет. На стенах висели плакаты и афиши. Брат сказал, что ему показалось, будто он находится в отгороженной части какого-то просторного помещения.
Я знала это место – закулисье театра, где тогда работала Маю. Это было как раз то время, когда они съехались с Рюичиро. Она сыграла всего в одном спектакле, но получила прекрасные отзывы от критиков. Пожалуй, лучшие за всю свою карьеру. Коридор с дверьми – это, скорее всего, гримерные позади сцены.
В коридоре было шумно, туда-сюда сновали люди. Двери открывались и закрывались. На одной из дверей Ёшио заметил табличку с именем Маю. Он откинул занавеску и толкнул дверь.
В комнатушке все было вверх дном. Посреди этого беспорядка на маленькой круглой табуретке сидела Маю. Ее волосы были забраны на затылке в хвост, на лице – густой слой белил. Она отражалась в большом – во всю стену – зеркале, обрамленном электрическими лампочками.
Ёшио сказал, что на Маю было надето что-то золотистое. Я сразу вспомнила этот костюм – в спектакле сестра исполняла роль богини милосердия Каннон, и золотой костюм богини был сшит каким-то известным модельером. Это одеяние и вправду выглядело впечатляюще!
Брат страшно обрадовался, увидев Маю. Он едва удержался, чтобы не обнять ее, – что-то подсказывало ему, что этого делать не стоит. К тому же его немного пугало мертвенно белое из-за грима лицо. Как у привидения. Все происходило во сне, но Ёшио прекрасно знал, что на самом-то деле Маю давно умерла.
– Ёшио, малыш. Садись скорее, – ласково сказала Маю.
Ёшио послушно сел, не сводя с нее глаз. В своем золотом костюме она сияла перед ним и казалась живее живой.
– Знаешь, у меня были два ребеночка. Но они так и не родились, – сказала она.
Ёшио не совсем понял, о чем она говорит.
– Это единственное, о чем я теперь жалею. Пожалуйста, скажи об этом Сакуми. И еще скажи ей спасибо за то, что вы вспоминали меня, когда были на Сайпане. В этих чудесных джунглях. Было что-то еще… Ах да. Наверное, ей будет интересно узнать, что первый иероглиф ее имени вовсе не означает «молодая луна», как она всегда думала. Мама уже и сама не помнит, почему они с папой выбрали именно этот иероглиф. Папа, кстати, очень из-за этого расстраивается… Не забудь передать это моей старшей сестричке, ладно?
Ёшио кивнул.
– Ну вот и хорошо! Ты замечательный малыш. Пожалуйста, обязательно вырасти хорошим человеком. – Маю улыбнулась.
– Я вырасту счастливым! – сказал брат со слезами на глазах.
Он вдруг понял, насколько все, происходящее сейчас, мучительно для Маю. Явившись к нему во сне, она сделала почти невозможную вещь.
– Ты знаешь, что такое гранд-финале? – спросила она.
Брат отрицательно покачал головой.
Маю торопливо заговорила, словно боясь не успеть:
– Ну, может быть, ты еще узнаешь, что это такое. А для меня все уже кончилось. Наверное, когда-нибудь меня снова ждет перерождение на земле. Но, честно говоря, я бы не хотела с этим спешить. Всю свою жизнь я спешила. И в этом только моя вина. Больше никто не виноват. Ты, Ёшио, тоже любишь спешить. Будь осторожнее, ладно? Не перестарайся, как это сделала я.
Не торопись. Наслаждайся жизнью. Не упускай ничего из виду – ни мамину готовку, ни новый свитер, ни улыбки на лицах школьных друзей. Обращай внимание на мир вокруг: на строителей, которые начали строить дом по соседству, на голубое небо, на свою ладошку… Иногда ты вдруг перестаешь чувствовать, что ты живешь, но стоит оказаться в гримерной перед последним выходом на сцену – и все становится на свои места.
Быть рядом с мамой и папой, встречать незнакомых людей и здороваться с ними – все это как глоток вкуснейшей воды. Если ты не будешь пить каждый день – ты не сможешь жить. Это правило. Кто не пьет, хотя кругом полно воды, тот погибает от жажды. Извини, что я так непонятно говорю. Я так и не поумнела за это время. Но я ни о чем не жалею. Так и скажи Сакуми. И маме, и всем остальным…
Когда я училась в школе, то во время летних каникул я делала все заданные на лето уроки в течение первой же недели и потом завидовала всем своим одноклассникам – они-то всегда тянули до последнего и доделывали задания буквально за день до начала учебного года. Я уже тогда боялась не успеть… Если когда-нибудь у меня снова будет возможность вести дневник, то я не буду спешить. Буду делать в нем записи каждый день. Буду писать про жаркое лето, про солнечные лучи, про все то, что я думала и чувствовала в этот день… Я просто слишком спешила. Вот и все…
Ёшио кивнул.
Маю с улыбкой поднялась с табуретки и взяла со стола термос, словно предлагая брату выпить чаю… На этом сон закончился.
Ёшио открыл глаза. Маю нигде не было. Он лежал в своей постели.
Вот и весь рассказ.
Всю дорогу в электричке, которая везла нас в Йокогаму, я размышляла над смыслом этого сна.
За окном уже начало темнеть. Загорелись городские огни.
Электричка, тихо покачиваясь, спешила доставить множество самых разных людских жизней во множество самых разных мест.
Мне было грустно. Мысли о Маю навевали на меня тоску. И все. И больше ничего.
Неужели я всегда буду так чувствовать? До самой смерти – пока не умру и не окажусь там, где сейчас находится она?
Как бы мне хотелось снова увидеть ее. Переиграть все по новой…
Почему же мне так грустно?
Я так любила ее, так ненавидела. Как бы мне хотелось снова прикоснуться к ней…
Все повторяется. Бесконечное движение по замкнутому кругу.
С вокзала я позвонила папе Ёшио. Он очень удивился, но сказал, что планов на вечер у него никаких и что прямо сейчас он выходит из дома.
– Ждите меня в чайной на входе в Китайский квартал, – сказал он.
Сколько же лет прошло с тех пор, как мы виделись в последний раз?
От этой мысли я почему-то почувствовала себя неуютно и даже немного разволновалась. А ведь было время, когда я, молодая девчонка, жила с ним под одной крышей, называла его «папочка» и стирала его белье. Это было странное, но счастливое время.
К тому времени, как «папочка» появился на пороге чайной, мы с Ёшио успели выпить несколько чашек разных китайских чаев и съесть парочку кунжутных пирожных. Настроение у нас было отличное.
В свитере и поношенных джинсах «папочка» выглядел достаточно молодо, но с тех пор, как мы жили в одном доме, морщин у него прибавилось и, кажется, он немного усох.
– Вы что же, сбежали из дома? Заговорщики! – сказал он и улыбнулся. Потом лицо его приняло серьезное выражение, он сощурился, пристально посмотрел на Ешио и, умиротворенно вздохнув, улыбнулся еще шире, чем раньше.
Брат заулыбался в ответ. Напряжение спало. Радостное, довольное лицо отца было лучшей наградой для сына. «Я хоть и далеко, но люблю тебя не меньше, чем раньше, – словно говорило это лицо. – Я тоже скучал по тебе».
Слова здесь были абсолютно не нужны.
– Ёшио, ты так вырос, – наконец сказал «папочка».
– Папа! – только и ответил брат. Казалось, он вот-вот заплачет.
– Сакуми, а ты так изменилась, что тебя просто не узнать. Повзрослела. Я уже и не помню, когда я видел тебя в последний раз.
– Наверное, на похоронах Маю.
– Ну-да, ну-да… Жалко ее все-таки. Такая молодая была девочка… Неужели я так давно тебя не видел? Странно. Мне почему-то казалось, что прошло гораздо меньше времени… А как поживает ваша мама?
– Мама как всегда – весела и здорова.
Странный у нас получался разговор – разговор двух взрослых, чужих людей.
Но ведь он и был для меня чужим, этот моложавый дядечка, с которым когда-то мы жили вместе. В одном доме. Раньше у нас была причина не быть чужими, теперь она исчезла. Кто бы мог подумать, что наличие причины – это так важно?
Наша квазисемья вышла из чайной.
Теперь мы шли по главной, самой шумной улице Китайского квартала. Вокруг была толкотня и суматоха. Веселые, праздничные лица. Как будто мы неожиданно очутились на каком-то красочном иностранном празднике. По обеим сторонам улицы стояли лоточники и продавали горячие китайские лакомства, от которых шел аппетитный пар. На входе в каждую лавку стояли коробки и корзины, набитые незнакомыми заграничными продуктами.
