— Ради Бога, ребята, неужто он так плох?
Не ожидая их ответов, я раздвинул стариков и обнял мать.
Она очень обрадовалась, я — ее старший сын, а она — из старого мира. Ей лучше, когда я рядом. Она чувствует себя в безопасности. Междугородный телефон не способствует появлению таких чувств.
— Старик и вправду плох? — спросил я Майкла, кивая на «ребят».
Он не ответил.
— Никто не может быть так плох, пока не умрет, — сказал я.
Я взглянул на мать и наклонился, чтобы поцеловать ее. Она страшно состарилась.
Из-за угла вынырнул доктор. Рядом шествовал римско-католический священник.
— Доктор! — возвестил один из «ребят». По его почтительному тону можно было подумать, что он приветствует по крайней мере светило мировой науки.
Доктор представил мне служителя церкви.
— Это отец Дрэдди, — сказал он, положив руку на плечо священнику. — Он пришел сюда, влекомый чувством сострадания к близким, и я рассказал ему о вашем отце. Он решил заглянуть к нему.
— Ему станет лучше, — сказал отец Дрэдди.
И, не ожидая ответа на свое утверждение, он повернулся и, по-мальчишески улыбаясь, открыл дверь в палату отца.
— Он молод, но дело свое знает, — сказал доктор Фурилло.
— Но мы не католики, — сказал я.
— Я знаю, — сказал доктор Фурилло, — вы — православные греки.
— Мы — ни то, ни другое, — сказал я. — Скорей всего, неверующие.
— Люди всегда говорят так до определенного момента, — сказал доктор Фурилло. — А вы брат Майкла? Журналист? Очень известный?
— Да.
— Большая честь видеть вас. Я — доктор Фурилло. Лечу вашего отца.
Мы обменялись рукопожатием.
— Он?.. — начал спрашивать я.
— Нет, нет. Явного кризиса не просматривается. А эти джентльмены с вами?
«Ребята» уже сгрудились рядом и заглядывали доктору Фурилло в рот.
— Мы — родные братья покойника, — сказал один из них. И все прыснули со смеху.
Самый старший треснул шутника по затылку. Тот притворно-униженно склонил голову и засеменил в сторону.
Затем мы услышали чей-то крик:
— …Признавайся, это жена тебя прислала? Ты же поп — поэтому отвечай правду! Это жена, так?
Голос отца, из 612-й комнаты. Былая мощь в раскатах его голоса сохранилась. Весь коридор знакомился с содержанием беседы. Затем раздалось приглушенное, ниже уровня слышимости, журчание голоса отца Дрэдди. Затем снова вступил мой отец.
— …Я отлично понимаю попов! Греческий архиепископ в мои годы был вором. Ему было место в тюрьме. Его спасла борода. Затем он женил моего брата. Что? Правильно! Он женил моего брата на своей дочери. Думал, у него есть деньги!.. Что?
Снова журчание.
— …Скажи жене, что, если я захочу попа, я пошлю за ним! А теперь ступай отсюда, пришли моего сына Эвангеле. Я хочу видеть своего сына Эвангеле!
Вышел смущенно улыбающийся отец Дрэдди, он действительно знал свое дело. Я направился было к двери, но доктор Фурилло притянул меня к себе одной рукой, а мать — другой.
— Есть одна важная деталь, — сказал он. — Эта леди — ваша мать?
Он повернулся к ней, все еще сжимая мой локоть, и сказал:
— Миссис Арнесс, вас не должны беспокоить речи супруга. Он уже не отвечает ни за свои слова, ни за свои мысли. Помните это, прошу вас.
— Ну, звучит он, скажем, вполне прилично! — произнес я. — А что с ним конкретно?
— Легочная эндемия. Жидкость в левом легком. Но с ней мы быстро покончим. Он даже может покинуть больницу. Но сама эндемия это симптом кое-чего другого!
— Чего же? — спросил я. — Пожалуйста, яснее!
— У вашего отца запущенный артериосклероз. Проще выражаясь, его мозг недополучает питательные вещества. Временами — да, он говорит как человек в здравом уме. Но иногда, вы сами убедитесь, он подвержен приступам паранойи. К несчастью, его мишень — ваша мать. На следующей неделе на ее месте можете оказаться вы. У него галлюцинации, то есть я хочу сказать, что он воображает некоторые вещи… нет, не так. Он видит их. Условно. Он видит некоторые вещи, которые не существуют. Мозг, знаете ли, это — просто химия! — Он помедлил. — Извините, миссис Арнесс. — Он отвел меня в сторону. — Скажу откровенно, мозг вашего отца утрачивает свои функции с огромной скоростью. И процесс может скоро вас напугать. Раньше, чем, может быть, вам этого и хотелось бы. Некоторые жизненно важные центры его тела ослабнут. Мочевой пузырь, к примеру. Или почки. Мочеиспускание — это сегодняшняя опасность. Он теряет способность управлять своим телом. К примеру, на него уже нельзя полагаться в плане отправления естественных надобностей цивилизованным образом. Вы понимаете меня?
— Это все?
— Да. Это все. Извините.
Я зашел в 612-ю комнату. Я не видел отца больше года. И первое, что бросилось в глаза, его осунувшееся лицо. Глаза же неестественно сверкали.
Его постель заправляла сестра. Он бурчал ей что-то непотребное — она хихикала. У меня сложилось впечатление, что я вижу пару любовников. Тут он встрепенулся и увидел меня.
Что бы он ни думал обо мне, понял я, я для него — ВСЕ! Я — его талисман, бог его молитв.
— Богач! — крикнул он. — Ох, мой мальчик!
Он напрягся и сел в кровати, глазами впившись в меня, бровями нахмурившись.
— Хватит! — приказал он сестре. — Иди!
— Мистер Арнесс, я еще не закончила. Полежите смирно, будьте паинькой, я быстро!
— Видишь, Эвангеле, что получается, когда у тебя нет денег. Даже эта огрызается. — Он уставился на меня как-то по-деловому, не как раньше. — Шишка! — пробурчал он. — Ну, подойди ближе. Миссис Костелло, это тот самый, о ком я говорил. Его секретарша получает 125 долларов в неделю. Представляете?
— Ого! — изумилась миссис Костелло. — Так это вы? Он только о вас и говорит!
— Похож на меня, не правда ли? Тот самый, помнишь, я показывал тебе в журнале. У него три машины.
— О, да! — сказала миссис Костелло. — Вот и дождались… Ну как? Сейчас лучше?
— Да, — ответил ей отец. — Все в порядке. Ты вовремя появился, мой мальчик.
— Долго не оставайтесь, — сказала миссис Костелло, проходя к двери. — Ему надо отдохнуть.
Я наклонился и поцеловал его. На губах остался привкус лекарств — он уже был прикован к постели.
— Ну как ты, отец? — спросил я.
— Как я! Денег нет, вот как я. А она носится на свободе. Ты его видел?
— Кого, отец?
— Ее дружка.
— Нет.
— Разумеется. Ты пришел, а он спрятался. Разумеется. Ох, мой мальчик, они хитры. Вся надежда только на тебя.
— Отец, я здесь. Прибыл.
— Теперь ты сам понимаешь, о чем я толковал тебе всю жизнь. Будь осторожен с деньгами, потому что если их нет, то тебя перестают уважать. Я ведь говорил тебе?
— Да, отец. Много раз.
— Видишь, попа прислали. Не могут дождаться, пока я умру. Хотят растранжирить мои деньги.
— Но, отец, ведь ты говорил, что у тебя нет денег.
— Говорил. Но они этого не знают.
— Ты только что сказал, что они не уважают тебя, потому что ты нищий.
— Да. Теперь ты понял, о чем речь? Из Калифорнии все видно. Я ей так и сказал. Мол, он из Калифорнии все видит, что ты тут со мной вытворяешь. Позову, сразу приедет. Тогда лучше сразу вели своему ирландскому бичу сматываться. Ты — молодец, Эвангеле! Но почему твои волосы стали седеть?
— Старею, отец.
— Ты еще мальчишка, только начинаешь жить. Будешь миллионером еще много раз. То, что произошло со мной сейчас, с тобой никогда не случится. Скажи-ка, сколько ты заработал за этот год, а-а?
— За прошлый год я заплатил больше шестидесяти тысяч налогов.
Он в восторге хихикнул.
— Молодец! — сказал он. — Молодец! — Он скопировал мою интонацию. — Больше шестидесяти тысяч! О Боже! Ну, а сколько заработал? A-а? Сукин ты мой сын! Говори правду, ха-ха!
— Где-то столько же, пап.
— Молодец! Даже отцу не говорит. Хорошо! И правильно! Твои деньги — твой бизнес. И не говори мне. Знаешь, чем она занимается?
— Нет.
— Берет этого бродягу в подвал и показывает ему мои книги. Тысячу раз говорил ей, никому не надо знать мой бизнес. А она все равно таскает его туда и все ему показывает!
В подвале нашего старого дома, в котором мы жили с 1926 года, отец сложил все конторские книги своего давно умершего бизнеса. С год назад матери стало не под силу управляться в доме одной. И поэтому, несмотря на его протест, она перебралась сама и перевезла его в маленькую и комфортабельную квартиру недалеко от дома Майкла. Но отец никому не признавался, что отныне он живет в другом месте. Любому, кто его слушал, он заявлял, что это временно, что в доме идет ремонт. Майкл, чтобы доставить старику удовольствие, не стал отключать электричество и телефон и изредка завозил его на день-другой в старый дом. Тот сидел на крыльце, смотрел на ходики, поругивая их неточность, или садился к телефону и названивал куда-то. Никто так и не выяснил куда, потому что все разговоры для конспирации производились шепотом.
