Дальше вижу, как вырвавшийся из объятий партнеров Эдик со всей дури лупит капитану англичан по физиономии, и Мур оседает на газон в паре метров от меня. К счастью, обошлось без массового побоища, у остальных хватило ума удержать парочку отчаянных с той и другой стороны, да еще и несколько стюардов в полицейской форме помогают навести порядок, а еще с десяток 'бобби' ловят выбежавших на поле болельщиков. Все успокаивается только минут через пять. К этому времени над нами с Муром уже колдуют врачи.
— Подонок, — негромко шипит сквозь зубы Белаковский. — Какой подонок!
— Кто?
— Да этот… Мур. Взял и локтем тебе в нос заехал. Погоди, сейчас вправим, приготовься…
Ой, мама!!! Вот теперь я точно на пару секунд потерял сознание.
— Зато нос на месте, — успокаивает меня эскулап, сует в ноздри по ватному тампону и дает мне пакет со льдом.
Полиэтиленовый, в Союзе такие еще в дефиците, хотя недавно уже запустили и промышленное производство пленки. Прикладываю пакет к носу, вроде чуть легче.
Поглядываю на Мура. Тот сидит на газоне, бледноват, не иначе в нокдауне побывал. Врач сует ему под нос пузырек с нашатырем.
Тем временем Динст начинает вершить правосудие. Устно отправляет с поля нашего Стрельцова и капитана английской сборной. Эдик бредет к тоннелю, понурив голову, наверное, не может простить себе секундной вспышки гнева. Но в глубине души я ему благодарен, пусть знают, что мы один за всех, и все за одного.
— Играть сможешь? — участливо спрашивает Олег Маркович.
Бросаю взгляд на табло. Остается семь минут, не знаю уж, будет что-то судья добавлять или свистнет строго по истечении времени на секундомере. Но уж как-нибудь дотерплю, о чем и сообщаю нашему врачу.
Отдаю ему пакет с подтаявшим льдом и возвращаюсь на поле. Англичане бросаются на отчаянный штурм, я вынужден отрабатывать на своей половине, бегаю с открытым ртом, потому что в носу проклятая вата, которую неимоверно хочется высморкать вместе с загустевшей кровью. Ну и видок у меня, наверное, сейчас, а потом еще глаза заплывут, и такое чувство, будто уже начинают набухать под глазами мешки. Да и хрен бы с ним, с видком, не фотомодель. Хотя для будущих концертов, на которые я надеялся, внешность еще бы пригодилось. Дожить бы еще до концертов, и вообще всякая херня в голову лезет.
Яшин тем временем тащит мяч из-под перекладины, и в этот момент раздается трель финального свистка Готтфрида Динста.
— Да-а-а-а! — ору я, упав на колени и сжав кулаки.
Закрываю глаза, лоб упирается в газон, губы шепчут: 'Спасибо тебе, Господи!
Хоть бы это был не сон, хоть бы все это было на самом деле'.
Представил, как оживаю в своей палате, и оказывается, что все, что было со мной за эти пять лет — не более чем галлюцинации бессознательного разума.
Чувствую крепкий такой шлепок по спине и слышу восторженный голос Шестернева:
— Малец, мы чемпионы мира! Ты хоть это понимаешь?!
Нет, вроде все взаправду, не брежу. Поднимаю голову, открываю глаза… Унылые англичане кто стоит, кто сидит, у всех донельзя понурый вид, их тренер Альф Рамсей о чем-то переговаривается со своим помощником, разводит руки в стороны. А наши скачут, как дети, включая Морозова и удаленного Стрельцова, разве что Лев Иваныч сохраняет хладнокровие, разматывая с колена осточертевшую повязку.
Шестернев стискивает меня в своих объятиях, затем бежит обниматься с другими. Перевожу взгляд на королевскую ложу. Елизавета II сдержанно аплодирует, ничем не демонстрируя свои эмоции, если я правильно определил с такого расстояния. Шелепин тоже хлопает, с куда большим энтузиазмом, и на его лице однозначно улыбка от уха до уха.
Наконец-то я могу вынуть тампоны из ноздрей, чтобы попозировать набежавшим фотографам. Хотя глаза уже заплыли изрядно, но теперь уж ничего не поделаешь. Пусть это останется фишкой финального поединка чемпионата мира 1966 года.
А потом было награждение, рукопожатие королевы и Шелепина и вздымающийся над головами кубок Жюля Риме. Все это словно в тумане, я так до конца и не смог осознать того, что сегодня произошло на стадионе 'Уэмбли'.
В раздевалке Гранаткин и Ряшенцев оба сияют, как начищенные самовары. А чуть позже все-таки и Шелепин появляется.
— Ну-ка, дайте я вас обниму каждого, герои вы наши, — говорит он, начиная с меня, потного и затекшего кровью. — При королеве неудобно как-то было, зато сейчас тут все свои.
Затем короткая речь о превосходстве советского спорта, о том, что наши заслуги будут на Родине оценены по достоинству, и пожелание не расслабляться, а продолжать в каждом международном турнире доказывать силу советского футбола.
Не успел Александр Николаевич откланяться, как вносят ящик 'Советского шампанского', и пенные струи льются на пол, на ноги, на трусы и майки… Я сижу в уголке, не в силах так же бурно радоваться, как мои товарищи по сборной. Кто-то сует мне открытую бутылку в руки, и я прикладываюсь прямо к горлышку. Только сейчас понимаю, как хочется пить. Выхлебываю всю бутылку, потом еще вливаю в себя охлажденную бутылку кваса 'MaximЫch'.
Минут через пятнадцать веселье как-то само собой сошло на нет, и ребята потянулись в душ, смывать грязь и липкое шампанское. Я не спешу, мне так хорошо сидеть, закрыв глаза, осознавая все величие сегодняшней победы. Из прострации меня выводит легкий толчок в плечо.
— Егор, все уже вымылись, иди тоже освежись, — говорит Яшин.
Медленно поднимаюсь, беру полотенце и, едва переставляя ноги, бреду в душевую. Действительно, никого, я последний, кто здесь еще не побывал. Хочется малость остудиться. Встаю под прохладные струи, которые меня бодрят и приводят в чувство. Стою с минуту с закрытыми глазами, и вдруг сквозь опущенные веки вижу, как мигает свет. Открываю глаза — действительно мигает. Взглядом нашариваю находящийся в углу выключатель. Вот же глупая система, тут ведь какая влажность, выключатель нужно было делать снаружи.
Тут же улавливаю запах горелой проводки и вижу, что из-под потолка начинает дымить провод, тянущийся к одной из забранных в мутное стекло ламп. Только этого не хватало. Ну ее на фиг, такую помывку, пойду я, пожалуй. Не успеваю сделать и пары шагов, как сверху раздается какой-то подозрительный звук. Поднимаю глаза, и в этот момент рядом со мной на мокрый пол падает искрящийся провод. Успеваю подумать, как же он был хреново закреплен, а спустя мгновение мое тело изгибается дугой, я падаю затылком на пол и проваливаюсь в чернильную тьму.
Эпилог
Сознание возвращалось медленно, словно бы нехотя, но я усилием воли заставил себя сделать глубокий вдох и приподнять будто склеенные веки. Тут же до моего слуха донесся едва слышный писк. С трудом повернув голову, увидел справа от себя какой-то осциллограф, по экрану которого бежали изломанные линии. Где я вообще нахожусь? Судя по белым стенам, похоже на больничную палату. А еще, похоже, лежу под капельницей. Ну еще бы, так головой о кафельный пол шандарахнуться, да еще, помнится, провод рядом со мной искрил. Что ж мне так везет-то на электрический ток!
За окном стоял день, причем вполне себе солнечный, вот только жалюзи были закрыты. Пошевелил пальцами ног, рук… Вроде бы слушаются. Начал было восстанавливать в памяти события финальной встречи, но тут распахнулась дверь и в палату влетела молоденькая сестричка. Ничего не сказав, она почему-то охнула и исчезла за дверью. Странное поведение.
Спустя минуту дверь снова открылась, и в палату вошел благообразный старичок в белоснежном халате, такой же белоснежной шапочке, очочках и бородкой клинышком. Только стетоскопа и торчащего из кармана градусника не хватало, а так ни дать ни взять — доктор Айболит. Его сопровождали та же сестричка, и женщина постарше, державшая в руках ручку и блокнот.
— Алексей Дмитриевич, как вы себя чувствуете?
— Алексей? А не Егор Дмитриевич? А что, я разве не в Англии?
Голос у меня был сиплый, будто я молчал не один день, прежде чем заговорить.
— Хм, — Айболит переглянулся с коллегами. — Скажите, голубчик, а что вы вообще помните?
Что-то не нравится мне это, ой, не нравится.
— Что я помню? Финал чемпионата мира, где мы обыграли англичан в дополнительное время…
— Мы? Хм… А что-то более свежее?
— Да уж куда свежее, — нашел я в себе силы хмыкнуть. — Скажите, товарищ…
— Ох, простите, забыл представиться, — всплеснул руками Айболит. — Петр Илларионович Крупский, профессор неврологии. Это моя помощница Екатерина Алексеевна, а это дежурная медсестра Оленька.
— А где я нахожусь?
— Это институт мозга человека Академии наук СССР.
— И давно я здесь?
— Ну, как вам сказать… Больше полугода.
— Ничего себе!
— А вы как думали, вас же так током тряхнуло — не дай Бог каждому. Так что же, батенька, что вы помните еще? Имя и фамилию хоть помните? А то какого-то Егора придумали…
