— Наука сильнее человека, это видно на каждом шагу, — задумчиво сказал Пэн. — Я знаком, например, с несколькими способами изменения стереотипа мышления у людей: хирургическим, лазерным…
— Это пустяки, — перебил Кристи. — Все способы, кроме нашего, вызывают необратимые изменения в программе поведения человека и в его мышлении. Наш метод стирает только память, не затрагивая ничего другого.
— Неужели пациент никогда не вспоминает о своем прошлом? — произнес Пэн, глядя на Чарли.
— Пока известно только одно, — ответил Кристи. — За полтора года память не вернулась ни к кому.
— Разрешите мне, — вдруг поднял рюмку Мондиал. — Я вот что хочу сказать, господа… Да, пусть наука возвысится над обществом. Но чтобы при этом она не грохнулась со своей высоты наземь, вдребезги не разлетевшись сама, и не раздавила все, что под ней будет находиться. Поэтому предлагаю выпить за ученых, которые передают знания своим детям. За вечную касту ученых!
— На свете не может быть ничего вечного, — возразил Кристи. — Не надо обольщаться.
— Тогда как же? — недоумевал Пэн, подняв рюмку и не торопясь пить.
Для Муррея Роберт Мондиал с самого начала был загадкой. Пэн частенько поглядывал на этого сумрачного молчуна и старался понять, какую роль он играет рядом с искрометным Полем Кристи. Агент, приставленный военным ведомством к талантливому ученому? Телохранитель или технический исполнитель? И вдруг странный тост! И этот тост не проясняет представления о личности ученого, но, пожалуй, еще более затуманивает его.
Бесшумно, словно тень, появлялся и исчезал официант.
— Кем этот Чарли был раньше? — спросил Пэн.
— Живописцем и мятежником, — хохотнул Кристи.
— Вам известно его прежнее имя?
Кристи и Мондиал переглянулись.
— Это вспоминать запрещено, — развязно махнул рукой Кристи. — Его звали Пьедро Перейро.
— Я, кажется, слышал о нем, — заметил Муррей и про себя добавил: «Даже собирался взять у него интервью».
Муррей пил, ел, разговаривал, но когда на лестнице, что вела из кухни в зал, в очередной раз показался Чарли, Пэна вдруг охватила безотчетная тревога. Чарли вышагивал как-то подчеркнуто медленно и торжественно, выставив перед собой пустой поднос. Едва официант приблизился, Пэн увидел на подносе белеющее бумажное пятно.
— Господам приглашения из Управления ТТ. — Чарли аккуратно разложил перед посетителями что-то вроде визитных карточек.
— Интересно, кто выбрал инспектора? — Кристи подвинул карточку Пэна к себе, прочитал: — Китти Лендлел. Ну, дорогой Муррей, и повезло же вам!
— Вероятно, сработал эффект новизны, — высказался Мондиал.
— Что это такое? — Пэн кивнул на карточку.
— Не что, а кто, — весело поправил его Кристи. — Самая красивая девочка из Управления тетушки Таиры. — Кристи подмигнул. — Понятно?
— Не совсем, — пробормотал Муррей.
— Девочек здесь семнадцать на всю базу, — хихикал Кристи. — Поэтому они у нас, как в белом танце, сами выбирают кавалеров.
Пэн с неприязнью глянул вверх, на круглые ниши в стенах.
— А вы, я вижу, не привыкли быть пассивной стороной? — хмельно шутил Кристи
— Я женат… знаете ли…
— Китти Лендлел — девочка на любой вкус! Переверните карточку, Муррей.
На обороте карточки было красивое лицо с тонкими одухотворенными чертами, внимательный взгляд… Да, она была очень привлекательна.
Муррей медленно шел по коридору третьего этажа в поисках указанного на карточке номера. Вот он — 317.
Некоторое время он стоял в раздумье. Потом тихо постучал.
— Входите, — донесся мягкий женский голос. Пэн приоткрыл дверь.
— Я жду вас, господин Муррей.
Перед ним стояла высокая хрупкая женщина лет двадцати с небольшим. Пышные белокурые волосы окаймляли бледное лицо с темно-синими продолговатыми глазами. Мебель, обтянутая светло-желтым полотном с синими цветами, такие же занавески на окнах, несколько репродукций головок Греза — все неуловимо напоминало хозяйку комнаты.
Плавным жестом Китти пригласила гостя сесть. Жест этот поразил Пэна. Вернее, поразили ее руки, пластичные, выразительные, они, казалось, жили своей жизнью.
Китти заметила его взгляд, улыбнулась:
— Все почему-то смотрят на мои руки. Говорят, мне надо танцевать на сцене.
В голосе Китти прозвучала плохо скрытая горечь. Пэну стало не по себе. Он растерялся.
— Что вы, дорогой Муррей, — Китти подошла к нему, — горечь вырвалась у меня случайно. Я очень веселая…
Ее руки коснулись его плеч и, словно испугавшись, отлетели в сторону. Потом вернулись и мягкими движениями принялись гладить его по голове.
Пэн почувствовал, как тело его расслабляется, и опасения, что тревожили его, уходят. Он ласково привлек ее к себе.
— Китти! — раздался вдруг истошный мужской вопль. В дверь забарабанили.
От неожиданности Пэн отступил от Китти.
— Китти! На черта тебе этот приезжий! Пусть только выйдет, я размозжу ему башку!
Муррей напрягся.
— Не обращай внимания, — весело засмеялась Китти. — Один дурачок тут влюбился в меня. Сейчас его уймут.
За дверью послышались голоса, началась возня, и скоро все стихло.
Но Пэна уже заполнило тревожное чувство. Китти ласково смотрела на него:
— Что вы, мужчины, за народ! Даже здесь не можете отвлечься от своих дел! — Ее трепетные руки снова коснулись его шеи, волос.
Пэн невольно залюбовался ею, но беспокойство не оставляло его.
«Она аннигилирована и, может быть, в прошлой жизни была балериной? Имела друга или мужа».
— Ты так скован, напряжен, — мягко упрекала его Китти.
— Видимо, у тела своя память. — Пэн продолжил вслух свои рассуждения, но одновременно хотел ответить Китти. — Руки помнят дольше, чем мозг.
— Забудь обо всем, — уговаривала его Китти. Пэн уже был во власти своей догадки:
— Скажи, Китти, ты давно здесь?..
— Около года.
— А раньше где была?
— Этого я не помню. Это пустяки. Я перенесла какую-то тяжелую болезнь. Была без сознания, говорили, на грани смерти. Я очень благодарна известным ученым Кристи и Мондиалу. Они вылечили меня. Я счастлива.
— Здесь все девочки… после болезни?
— Да. — Она внимательно посмотрела на него.
— Они не знают своей биографии?
— Конечно. Мы — люди без прошлого. Мы с удовольствием прислуживаем генералу, Кристи, всем офицерам… Когда мы видим, как привозят все новые партии выздоровевших, то понимаем, что от нас что-то скрывают. База наша очень секретная. Но нам здесь живется неплохо.
Ужас охватывал все тело Муррея. Ужас, страх не только за этих обреченных, но и за себя, за то, что его тоже испытывают здесь, как подопытного кролика.
Неожиданно Китти заговорила задумчиво:
— Иногда мне смертельно хочется что-то вспомнить, но от этих усилий начинает болеть голова, и я перестаю думать.
— И твои подруги чувствуют то же? — заинтересовался Пэн.
— О, да, да! Какой-то офицер сказал нам, что мы страдаем за убеждения, за то, что поступали наперекор властям… — она продолжала улыбаться, — но мы ему не поверили.
— Почему?
— Фантазируем. Каждый выдумывает себе страну и город, где жил, потом семью, работу, любовь…
— А как все ваши относятся к своей жизни?
— Иногда что-то накатывает, как волна. Был у меня здесь один офицер, садист. Мерзкий тип. Хотела вытащить из его кобуры пистолет, да не успела. Он подумал, что я хотела покончить с собой. Но это один лишь раз, он меня успокаивал. А другие обходительны. В тебя я поверила сразу, как увидела. — Она задумалась. — Не слова, а взгляд, интонация у тебя добрые. Ты даже смущаешься, или я тебе неприятна?
— Китти, — он нежно поцеловал ее в щеку, — я очень тебе сочувствую.
— Сочувствуешь? — Она удивленно подняла на него взгляд. — Тебе тоже хочется знать мое прошлое? Зачем?
Пальцы Китти перебирали его волосы, мягко скользили по лицу, шее, груди, а синие глаза смотрели так тепло и призывно, что Пэну сделалось страшно. Неужели это доброе создание натаскано, как собака, только на то, чтобы исполнять приказы?
Он резко встал. Она не походила на сумасшедшую, но он не мог, не имел сил назвать ее полноценной.
Пэн смотрел на Китти, она глупо и радостно улыбалась. Потом он увидел на столе несколько книг. Бездумно взял одну из них.
— Послушай, Китти, это ты читаешь?
— Нет, я держу это для клиентов, — с иронией ответила она.
— Разве читать ты не разучилась?
— А я снова научилась. Правда, читаю очень медленно и не все понимаю. Книги будто возвращают что-то.
Из книги выпала закладка. Пэн поднял ее. Это оказался кусочек картона, на котором было написано: «Пэн Муррей». Рядом были какие-то загогулины.
— Это что? — спросил он удивленно.
— Послание от генерала, — рассмеялась девушка. — Предписание, кого я должна сегодня принять.
