— Нет, сэр.
— Я так и думал, только хотел удостовериться. Ты умный парень. Возможно, в тебе говорит что-то опасное, ирландское. Или еврейское. Наверное, это и объясняет, почему ты выбрал такую компанию. — Он замолчал и уставился на меня.
— Если это все, сэр… — сказал я. — Я знаю, что вас ждут люди.
Будто не слыша, он указал на стул рядом с кроватью. Я смотрел, как его рука собрала в пачку веер банкнот и вложила его в конверт.
— Ничто так не печалит меня, как необходимость вернуть такое великодушное свидетельство сердечных чувств, — сказал он и толкнул конверт ко мне. — Это прекрасные хрустящие купюры самого благородного достоинства. Ты понимаешь, я могу взять их, но он от этого мудрее не станет. Понимаешь? Только я этого не сделаю. Объясни ему. Объясни ему, что Джеймс Дж. Хайнс чудес не совершает. Слишком далеко дело зашло, господин Бихан. Есть еще маленький республиканец с усами. И в нем нет ничего поэтического.
Голубые глаза смотрели на меня до тех пор, пока я не понял, что надо взять конверт. Я засунул его в карман.
— Где он нашел сына Мэри Бихан, на улице?
— Да.
— Скажи ему, что я впечатлен, по крайней мере, этим. А тебе я желаю долгой и счастливой жизни. Но с ним у меня все кончено. К дьяволу. Я думал, он все понял после той неприятности в захолустье. Мне кажется, я выразился ясно. Ты знаешь, что я имею в виду?
— Нет, сэр.
— Не важно, я не должен ему все разжевывать. Просто скажи ему, что я не хочу иметь с ним ничего общего. Дела между нами закончились. Скажешь?
— Скажу.
Я встал и пошел к двери.
— Крайне опасно, когда деньги перестают обращаться, — сказал мистер Хайнс. — Я надеялся, что не доживу до этого дня. — Он взял в руки газету. — Не хочу делать вид, что меня очень заботит наш общий друг, но он имел в высшей степени достойного соратника в лице мистера Уайнберга. Кто знает, может, это было началом. Кто знает, может, началом стал тот день, когда он нашел тебя.
— Началом чего?
Он поднял руку.
— Передай мой самый теплый привет твоей дорогой матери и расскажи, что я ею интересовался, — сказал он и возвратился к чтению еще до того, как я успел закрыть дверь.
Вернувшись в Бронкс, я отправился в табачный магазин на Третьей авеню под надземкой, купил пачку «Уингс», наменял жменю монет и заказал междугородный разговор с отелем «Саундвью» в Бриджпорте, штат Коннектикут. В отеле ни мистер Шульц, ни мистер Флегенхаймер, ни мистер Берман не проживали. Когда я вернулся домой, дверь в квартиру была открыта, и там работал телефонист, на нем был обычный для их профессии пояс с висящими на нем инструментами, он устанавливал телефон в гостиной около дивана. Я выглянул в окно и, как и ожидал, зеленого грузовика телефонной компании не обнаружил, не видел я его и когда шел домой. Он удалился сосредоточенно и молча, как и работал, дверь прикрыл не до конца. Белый круг телефона, на котором обычно нарисованы цифры, был девственно пуст.
Конверт с деньгами Хайнса я положил на старое место в обшивке дивана, потом сел на диван и стал ждать. Мне казалось, что со времени знакомства с мистером Шульцем меня одолевают высшие существа, которые пришли в мир раньше меня и знают больше; это они изобрели телефоны, такси, надземные поезда, ночные клубы и церкви, суды, газеты и банки; поразительно, родившись, войти в их мир, проскользнуть живым через родительный канал и креститься хлопком по голове, точно тебя прибило пробкой из бутылки шампанского, так что жизнь после этого навеки удивительна и непонятна. Что мне теперь делать со всеми с ними и их тайными делами, что мне делать?
Не прошло и четверти часа, как телефон зазвонил. Это был непривычный звук в нашей маленькой квартирке, громкий, как школьный звонок, я слышал, как он звенел по всей лестнице.
— Карандаш взял? — спросил мистер Берман. — Запиши свой номер. Теперь ты можешь звонить своей маме из любого места Соединенных Штатов.
— Спасибо.
Он продиктовал мне номер. Говорил он чуть ли не весело.
— Ты, конечно, сам звонить не можешь, но, с другой стороны, ты ведь ничего и не платишь. Ну? Как все прошло?
Я рассказал ему о результатах моей встречи с мистером Хайнсом.
— Я старался дозвониться, — сказал я. — Но вас там не было.
— Мы в Юнион-Сити, штат Нью-Джерси, напротив, через реку, — сказал он. — Я вижу отсюда Эмпайр-стейт-билдинг. Повтори снова, но с подробностями.
— Он говорит, что это выше его сил. Он говорит, что вам надо винить усатого человека. Он говорит, чтобы вы больше к нему не обращались.
— Какого усатого человека? — Это уже был голос мистера Шульца. Он слушал по параллельному телефону.
— Республиканца.
— Дьюи? Прокурора?
— Думаю, что да.
— Сукин сын! — сказал он. Голоса большинства людей искажаются телефоном, а вот мистера Шульца я слышал во всем богатстве его обертонов. — Я и без него знаю, что Томас Э. сраный Дьюи наступает мне на пятки. Сукин сын. Говноед проклятый. Денег не берет? После всех этих лет деньги ему мои не нравятся! Я поймаю эту сволочь и запихну эти деньги ему в глотку, он ими подавится, я ему брюхо вспорю и набью ими его утробу, он срать будет моими деньгами.
— Прошу тебя, Артур. Подожди минутку.
Мистер Шульц бросил трубку, в ухе у меня звенело.
— Ты слушаешь, малыш? — спросил мистер Берман.
— Мистер Берман, у меня остался конверт, он действует мне на нервы.
— Спрячь его пока где-нибудь в безопасном месте, — сказал он.
Я слышал, как где-то неподалеку бесновался мистер Шульц.
— Через пару дней мы все организуем, — сказал мистер Берман. — Никуда не отлучайся. Ты нам потребуешься, я не хочу терять время на поиски.
Вот так обстояли дела в эти жаркие дни бабьего лета в Бронксе, поливалка сиротского дома каждое утро устраивала над улицей радугу, похожую на нимб, под ней с криками бегали дети. Я грустил. Мать каждое утро тихо уходила на работу, но покой наш был нестоек, матери не нравился телефон на углу стола около дивана, она приладила перед ним свою фотографию в рамочке и искалеченный портрет отца. Я купил электрический вентилятор, который ходил из стороны в сторону по дуге в сто восемьдесят градусов, он не только раздувал пламя свечей в стаканах на кухне, но и время от времени обдувал прохладой мою голую спину, когда я сидел и читал газеты в гостиной. У меня было достаточно времени, чтобы обдумать слова мистера Хайнса. Это был мудрый человек, действительно крайне опасно, когда деньги перестают обращаться. Я вел отсчет времени, проведенного с мистером Шульцем, по убийствам, перестрелкам, истерикам, звукам раскалывающихся черепов, отзывающихся в моей памяти колокольным звоном; но ведь происходило и другое, например денежный оборот, деньги приходили и уходили с постоянством приливов и отливов, с постоянством небесных светил. Я, естественно, фокусировал свое внимание на получении денег, именно оно было предметом самой крикливой заботы мистера Шульца, несмотря на юридические проблемы и преследование закона, несмотря на трудности управления делами на расстоянии, вороватость исполнителей и предательство соратников; но потраченные деньги имели не меньшее значение, на них покупались оружие и пища, адвокаты, полицейские и добрая воля бедняков, ими платили за недвижимость, выплачивали зарплату, оплачивали празднества, которые убеждали влиятельных людей в том, что они имеют дело со звездой первой величины. Насколько я знал, мистер Шульц не тратил состояние, которое он, без сомнения, накопил за годы, он владел им, но на его жизнь это никак не влияло; я предполагал, что у него есть собственный дом или хорошая квартира, где живет его жена, где пользуются хорошими вещами, но он не щеголял богатством, не подражал посетителям лож в Саратоге. Он жил небогато, выглядеть богатым не пытался, в Онондаге он сорил деньгами напоказ, но сам же следил за ежедневными расходами, он иногда выезжал на прогулку верхом и швырялся деньгами, — но все это как-то натужно, исключительно ради выживания, со времени нашего знакомства он постоянно был в бегах, жил бродягой, в отелях и укрытиях, он тратил деньги, только чтобы умножать их, он должен был делать деньги, чтобы продолжать их делать, потому что только деньги позволяли ему жить, чтобы дальше делать деньги.
Вот почему отказ мистера Хайнса взять десять тысяч долларов был таким зловещим признаком: не важно, в какую сторону перестали течь деньги — в банду или вовне, результат оставался равным образом разрушительным, вся система была в опасности; однажды в планетарии учитель объяснил нам, что, если бы земля вдруг перестала вращаться, она бы развалилась на куски.
Теперь я взволнованно ходил из угла в угол комнаты, совсем как мистер Шульц, я теперь знал, что имел в виду Хайнс, когда говорил о начале, он имел в виду конец; мне не довелось видеть мистера Шульца на вершине его могущества, я не знал его, когда он справлялся с любыми обстоятельствами и управлял ими; я вошел в его жизнь, когда уже не все подчинялось его желанию, когда он только защищался, я не помнил случая, чтобы он не сражался, все наши действия были связаны с его желанием выжить, все мои поручения — тоже, и лотерея, и посещение воскресной школы, даже то, что мне расквасили нос, что я спал с Дрю Престон, увез ее в Саратогу и вырвал из его лап — все это в конце концов служило одной цели — его выживанию.
