Я согласилась с этими доводами и на другой день поехала в Стэмфорд одна. На всем протяжении этой трехчасовой поездки на юг я не чувствовала ничего, кроме ужаса, и не только потому, что представляла маму на последней стадии рака, но и от мысли, как легкомысленны мы были и сколько времени потратили впустую, живя с ней на одной земле. Мы не научились приносить друг другу радость, не сумели сделать решающий шаг от неприязни к любви. Между нами всегда стояла обида. Мы обе знали это — всегда знали, — но так и не смогли найти способа это исправить.
И вот теперь…
Мама лежала в трехместной палате онкологического отделения. Низко наклонив голову, я прошла мимо двух других больных, которых почти не было видно за проводами и трубками, кабелями, электронными мониторами и прочими приспособлениями для поддержания жизни. Мама, напротив, была почти свободна от подобных атрибутов высоких технологий — только два проводка, отходящих от обеих ее рук, да монитор, тоненько выводящий «бип-бип-бип» в ритме ее пока еще бьющегося сердца.
Ее внешний вид меня поразил. Как я ни готовилась увидеть ее на пороге смерти, все равно это было полной неожиданностью — так сильно она изменилась. Она не только полностью лишилась волос, но вся стала меньше, будто съежилась, пепельно-серая кожа туго обтягивала усохший череп. Когда мама открыла рот, я увидела, что у нее осталось всего несколько зубов. Болезнь одержала победу, отняв у нее все. Но как только я присела рядом с кроватью и взяла иссохшую, но все еще теплую мамину руку в свою, мне немедленно стало ясно, что чувства ее ко мне нисколько не ослабли.
— А… ты явилась посмотреть финал, — прошелестела она.
— Я приехала повидать тебя, мама.
— И не привезла свою дочь с собой. Это был единственный мой шанс ее увидеть, но ты меня его лишила…
Не заводиться, не заводиться…
— Никто не лишал тебя возможности увидеть ее, — тихо сказала я, — ты сама от этого отказывалась.
Мама высвободила свою руку из моей.
— Это с какой стороны посмотреть, — шепнула она.
— Мне просто показалось, что сейчас не самый подходящий момент везти Эмили…
— На днях звонил твой отец, — перебила она.
— Что?
— Что слышала. Мне звонил твой отец. Сказал, что уход от меня был ошибкой, самым ужасным решением в его жизни, и что он возвращается в Стэмфорд, чтобы снова на мне жениться… прямо здесь, в больнице…
— Понятно… — Я постаралась говорить спокойно. — А откуда папа тебе звонил?
— Из Манхэттена. Представь, он теперь управляющий в очень крупной компании. Все гадости, которые про него рассказывали… в общем, все это оказалось ложью. Я с самого начала это знала. Не просто ложью, Джейн, — клеветой. Но правда всегда выйдет наружу, и сейчас твой отец снова на коне. Он прибудет завтра, чтобы повторно заключить со мной союз.
— Это прекрасно, — сказала я.
— Да, в самом деле. Церемония назначена на полдень.
— И он готов поклясться тебе в любви до гробовой доски?
— Да, до гроба… ведь теперь он понимает, что сделал ужасную ошибку, когда оставил меня. Он, чуть не плача, признался мне, что проклинает себя за то, что тогда послушался тебя и…
Тут я встала, поспешно вышла из палаты, бросилась к ближайшему туалету и сидела там, запершись в темной кабинке, борясь с желанием завыть в голос и начать биться головой о стенку, чтобы изгнать из памяти голос этой женщины. На смену этому порыву пришли спазмы, перехватившие горло, так что заплакать никак не удавалось. Моя мама умирает, она уходит… и при этом может говорить только об одном…
Прежде чем рыдания прорвались и превратились в страшную, первобытную бурю, в уголке моего мозга (в той его части, которая отвечает за самосохранение) возникла мысль: Все, хватит… Я вышла из туалета и по запутанному лабиринту коридоров стала выбираться из больницы. Через пять минут я оказалась в машине и стремительно рванула на север по трассе 95, стремясь максимально увеличить расстояние между собой и матерью. Я вела без остановок и добралась до Кембриджа еще до полуночи. Кристи не спала — она сидела в гостиной с бокалом красного вина — и не удивилась, увидев меня.
— Последние два часа я названивала тебе на мобильник. Но потом догадалась…
— Я его отключила.
— Звонили из больницы.
— Она… — Я не договорила.
— Примерно два часа назад. Врачи не могли понять, куда ты девалась.
— Я… сбежала.
Кристи встала, обняла меня и прижала к себе. Но я не расплакалась, и не содрогнулась от боли, и не воздела кулак к небесам, вопрошая, почему моя мать была такой несчастной и озлобленной и почему всю жизнь отыгрывалась на дочери, которая так нуждалась в ее любви. Нет, увы, я не испытала того катарсиса, того очищающего страдания, которое должно было бы сопровождать смерть родителей.
Я чувствовала только… усталость.
— Ложись-ка ты, — сказала Кристи, заметив, что я едва держусь на ногах. — Поспи часов девять-десять, а я отвезу Эмили в сад.
— Ты слишком добра.
— Заткнись, — улыбнулась она.
Я поступила, как мне велели, и действительно проспала десять часов без перерыва. Проснувшись, я обнаружила записку от Кристи:
К тому времени, как ты это прочтешь, Эмили уже благополучно будет доставлена в садик. Надеюсь, тебе удалось хоть чуть-чуть отдохнуть… и что ты в относительном порядке, насколько позволяют обстоятельства. И может быть, тебе захочется позвонить своему обожаемому Тео вот по этому номеру. Он звонил вчера, когда ты уже заснула, и хотел сообщить, что они заключили договор по прокату фильма в Штатах… на три миллиона долларов.
Похоже, тебя стоит поздравить. Ты богата.
Новость о неожиданном успехе Тео отошла на второй план из-за гораздо более насущной заботы: похорон мамы.
Проснувшись и прочитав записку Кристи о Тео и его деньгах, я первым делом позвонила в больницу, после чего безотлагательно занялась организацией похорон. За час я не только решила все вопросы с похоронным агентством, но и связалась со священником местной епископальной церкви в Олд Гринвиче и заказала поминальную службу через два дня. Потом я позвонила в библиотеку и сообщила маминым коллегам о ее кончине. Я попросила их оповестить ее знакомых и друзей в округе и пригласить их на отпевание в пятницу.
К тому времени, когда я со всем этим покончила, вернулась Кристи и сварила нам кофе. Я взяла поставленную передо мной кружку, отхлебнула большой глоток кофе и набрала номер Тео. Он ответил сразу же — голос у него был, как у человека, только что сорвавшего банк в Монте-Карло.
— Ну, привет, привет, — заговорил он возбужденно и вполне дружелюбно. — Слушай, насчет твоей мамы… я соболезную, мне жаль… Это тяжело…
— Можешь мне объяснить, где тебя носило последние три недели?
— Лондон, Париж, Гамбург и Канны, и у меня для тебя есть кое-какие новости…
— Твои новости для меня менее важны, чем то, что ты исчез из нашей жизни почти на месяц.
— Я зарабатывал деньги. Большие деньги. Доля «Фантастик Филмворкс» — один миллион…
— Поздравляю, молодец. Вот только деньги, по сути дела, не так важны, они второстепенны по сравнению с тем, что…
— Второстепенны? Вот как. Ах, ну да, это же ты, наша Джсейн. Как это на тебя похоже: тебе плевать на мой триумф, главное — продемонстрировать свое презрение, показать, что я дерьмо и ничего не значу в твоей жизни.
— И ты смеешь мне это говорить после того, как заявил, что, если бы тебе пришлось выбирать между мной и этой психованной уродиной, ты, не задумываясь, выбрал бы уродину.
— По крайней мере, она меня не унижает.
— Я тебя не унижаю. Я возмущаюсь — и справедливо возмущаюсь — тем, что ты нас бросил.
— Джейн, у тебя умерла мать, и я сочувствую, хотя прекрасно знаю, что ты по понятным причинам терпеть не могла эту стерву.
— Благодарю за такт и деликатность.
— Чего ты хочешь? Чтобы я врал?
— Ты с ней спишь, признайся, спишь?
— А у тебя есть доказательства? Документально подтвержденные доказательства?
Вот тогда я запустила телефоном в стену.
На миг воцарилась тишина, потом Эмили подняла голову от своей раскраски и сказала:
— Мама бросила телефон.
— Думаю, у мамы была очень важная причина бросить телефон, — заметила Кристи.
— Маме надо выпить, — подвела я итог.
Но водку, как рекомендовала Кристи, я пить не стала, потому что мне предстояло садиться за руль и возвращаться в Стэмфорд. Кристи позвонила в Орегон, в свой университет, и наплела какую-то историю о семейных обстоятельствах, по которым ей придется задержаться еще на три дня.
