Народ все прибывал, а Громова до сих пор не было. Наконец я решила, что он не придет, махнула на все рукой и стала напиваться, тем более что вечер давно перестал быть томным и все больше походил на банальную пьянку, от которых меня, в принципе, всегда воротило. Но сейчас мне было уже пофиг.
— Ты посмотри, кого он привел! — вдруг прошипела мне в ухо Пален. — У него что, совсем крыша съехала, по полной программе?
Я с трудом сфокусировала взгляд и увидела две высокие фигуры, Громова и Эрнеста.
— Этого козла я не приглашала. Какого черта он приперся, он же меня ненавидит. Чтоб он подавился моими рябчиками. Если они еще остались.
— Да ты не туда смотришь! Ну же, левее, видишь? Это же та вобла из галереи!
Я не сразу заметила ее среди моих гостей, потому как половину из них я вообще видела впервые в жизни. Но точно, это была она — громовская модель из галереи. Оказывается, я рано поставила на себе крест — я еще была способна испытывать эмоции и удивляться Сережиным выходкам. Ощущение было такое, что из меня в одну секунду выкачали весь воздух и надо было вести себя очень осторожно, чтобы мое тело не слиплось, как полиэтиленовый пакет. Я попыталась изобразить улыбку, когда Шустов с воблой двинулись в мою сторону, чтобы поздороваться. Громов растворился в недрах квартиры.
— Алиса, дорогая, с днем рожденья! — Шустов настолько упивался моментом, что даже нагнулся и поцеловал меня в щеку. Удивительно, но меня не вырвало. Он выпрямился и рассматривал меня со своей обычной кривой ухмылкой.
— Вот, познакомься, пожалуйста. Это Рада, Рада — это Алиса. Ой, что же это я? Ведь вы знакомы.
— Только заочно. Мы виделись на перформансе Сергея Юрьевича, но не познакомились. Сергей Юрьевич о вас рассказывал. Когда мы с ним были на рок-фестивале, что-то там про наркотики…
— «Рок против наркотиков»? — Так вот почему он со мной не пошел, он был с ней.
— Ну да. Он вас искал, говорил, вы обязательно должны там быть и нам надо познакомиться, потому что вы — восходящая звезда журналистики. А потом на перформансе так нас и не познакомил. О другом, наверное, думал, — Рада уже скучала. Она даже не смотрела на меня, а оглядывала разгромленный стол и толпу, которая в постоянном броуновском движении перетекала из комнаты на балкон, в холл, на кухню и обратно в комнату.
— С утра ничего не ел. Мы с Юрьичем весь вечер мотались по Москве как одержимые. Я ему говорю: у Алисы начинается в шесть, — а он все несется куда-то, по каким-то делам, а какие дела, когда все у тебя? Ну ладно опоздать на час, на два, на три, но не на шесть же часов?! Я ему говорю — я есть хочу, там все съедят без нас! А он отвечает: «Не волнуйся, будет тебе дичь и индейка, Алиса мне оставит». Так что давай, звезда журналистики, неси угощение гостям. Рада, садись.
Больше всего мне хотелось ударить его по голове бейсбольной битой или, за отсутствием таковой, резиновым членом, но я понимала, что если и надо кого-то бить, то не Шустова. Кроме того, он явно ожидал от меня очередной агрессивной выходки, а доставлять ему удовольствие в мои планы не входило.
— Чувствуйте себя как дома. Угощайтесь, — я махнула рукой в сторону стола, — а я пойду посмотрю, что еще осталось.
— Пойдем со мной, — я схватила Пален за руку. Везде топтался народ, Громов на кухне вещал во всю глотку, а встретиться с ним лицом к лицу я была не готова. Кроме туалета, совмещенного с ванной, уединиться нам с Пален было негде. Анд-рюха спал в ванне, за занавесочкой, повесив голову на грудь. Я села на унитаз, Пален на край ванны.
— Что делать? Как вести себя? Притащить ее с собой на мой день рожденья ко мне домой — это что, пощечина? Идти бить ему морду, позориться перед всеми или изображать равнодушие? Ну, чего ты молчишь? Скажи что-нибудь!
— Не знаю, Бяша. Драться не надо, конечно. Но ты можешь подойти к ним и по-тихому, чтобы никто больше не слышал, попросить их уйти.
— Ты думаешь? А вдруг он откажется уходить, скажет: «Ты меня пригласила — я пришел, и никуда я не пойду, мне здесь хорошо». Тогда что?
— Ну, сама уйдешь. А я останусь за домом проследить, чтобы здесь все не разнесли.
— Вот еще! Я что, совсем больная, из собственного дома уходить? Я, по-твоему, убогая, да?
Пален молчала, в задумчивости разглядывая прикованного Андрюху.
— Бедный. Давай его вытащим, что ли? Ключ от наручников у тебя?
— Да потеряли в суматохе ключ. Как его теперь освободить, понятия не имею. Трубу придется отрывать, наверное.
— Надо воду выпустить, а то он еще утонет.
Когда я вернулась в комнату, дислокация поменялась. Шустов с Радой исчезли, ушли по-английски, не прощаясь, а пьяный Громов сидел рядом с Таней и шептал ей что-то на ухо. Таня сидела, глядя перед собой в одну точку, — думаю, что после всего выпитого и выкуренного она вообще не слышала, что он ей говорил. К ним подошел Берг.
— Ладно, мы пойдем. Тань, давай вставай. А ты, Сергей, выкури косячок. Может, успокоишься, — предложил он Громову.
— Я не курю траву. Я от нее только сплю. Бум, и отрубаюсь.
Пошатавшись по квартире, все так же не подходя ко мне, он приземлился рядом с Пален, которая пластом лежала на диване. Громов начал что-то нашептывать ей на ухо, и через несколько минут Пален, как птица Феникс, восстала из пепла. Она раскраснелась и не переставая хихикала. Когда дело у них дошло до массажа, я встала и ушла на кухню. Лампочка перегорела, и свет, падающий от тусклого фонаря за окном, лишь слегка рассеивал темноту. Мне хотелось побыть в тишине и темноте, и я согнала парочку, пристроившуюся на моем зеленом диванчике. Только я легла, пришла Пален.
— Это место занято, в ванне Андрюха, так что придется вам трахаться при всех, — сказала я.
— Ты совсем спятила, да? Бяша, возьми себя в руки. Он же ко всем присутствующим бабам пристает, так я решила, пусть остановится уже на мне, тогда к другим лезть не будет и ничего не получит.
— Так это ты обо мне заботилась? А что у тебя рожа так раскраснелась и смеялась ты как полная идиотка?
— Знаешь что? Я, пожалуй, пойду домой. Поздно уже, а мне завтра рано вставать.
Я не отвечала, и она, постояв еще немного, ушла, закрыв за собой дверь. Я опять легла. Тут Базз, довольно милый звукоинженер, лучший друг Берга и заслуженный тусовщик, все это время неподвижно сидевший на подоконнике, встал, погасил сигарету и лег рядом со мной. Мне было совершенно все равно. Когда он, кое-как сняв штаны с меня и с себя, попытался осуществить акт любви, у него ничего не получилось.
— Извини, я очень пьяный. Обычно со мной этого не происходит.
— Не парься ты, — сказала я, а может быть, только хотела сказать, но сил произнести слова вслух у меня не было.
— Нет, так нельзя. Я не могу оставить тебя неудовлетворенной в твой день рожденья, — и Базз засунул свою голову мне между ног.
Это было настолько неожиданно для меня, что я попыталась его оттолкнуть, но он продолжал усиленно работать языком. В этот момент дверь на кухню резко со стуком распахнулась и вошел Громов. Увидев Базза у меня между ног, он на мгновение замер, а затем ринулся к раковине и начал блевать в нее. Базз, не обращая на него внимания, продолжал свое дело. Громов, отблевавшись, схватил его за шиворот и штаны и с силой выбросил его из кухни.
— Сунешься — убью! — прорычал он и хлопнул дверью так, что разбилось стекло. Повернулся ко мне. — Да, не ожидал от тебя.
— Я сама от себя не ожидала, — я натянула на себя джинсы.
— И что, доставил он тебе удовольствие?
— Это не твое дело.
— Меня сейчас опять вырвет, — он наклонился над раковиной, его на самом деле рвало.
— У меня есть аллохол. Дать тебе? — В голове было настолько пусто, что я понятия не имела, что сказать. Но и молчать было страшно.
— Какой на хуй аллохол?! Ты понимаешь, что происходит? Господи, мерзость какая! — Он сел на диван, охватив голову руками. — Как я теперь выброшу эту картину у себя из головы?
— Мне, собственно, все равно, Сережа.
Он ушел. А веселье продолжалось всю ночь и еще несколько дней после.
Я была сама себе отвратительна. Все время хотелось пойти принять душ, но, сколько я ни мылась, ощущение гадливости не проходило.
Я решила, что должна переболеть и вывести эту чертову любовь из своего организма. Переломаюсь, как наркоман, и через две недели мне станет лучше. Я сильная, как-нибудь переживу. Когда стало понятно, что делать, мне немного полегчало.
— Я поехала жить на Преображенку. Никому ничего не говорите про меня, телефон туда не давайте. Никому. И сами не звоните, я подходить не буду. — Родители сидели на кухне и играли в нарды как ни в чем не бывало. На меня они не обратили внимания, но я знала, что мама все слышала и поняла.
Хотя аппетита у меня не было, я все-таки закупила какую-то еду, чтобы можно было не выходить из квартиры. Купила много водки и сигарет. Кроме того, сперла у бабушки ее снотворное. Я была готова.
