А по ту сторону окна сидела за столом сестра мисс Винтер. Напротив расположилась Джудит, которая ложку за ложкой вливала суп в кривую прорезь меж ее изуродованных губ. Внезапно она остановилась, не донеся очередную порцию от тарелки до рта, и поглядела в мою сторону. Она не могла меня увидеть сквозь густую листву, но, вероятно, почувствовала мой взгляд. После краткой паузы она возобновила процедуру кормления. Но за те секунды, что ложка оставалась неподвижной, я успела разглядеть на ее ручке эмблему: вытянутую букву «А» в виде стилизованного ангела.
Аналогичную эмблему я видела совсем недавно. «А» — ангел — Анджелфилд[17]. Эммелина пользовалась точно такой же ложкой, что досталась в наследство Аврелиусу.
Прижимаясь спиной к стене и освобождаясь от цеплявшихся за волосы веток, я кое-как выбралась из гущи кустарника на тропу. Поджидавший меня здесь кот проследил за тем, как я отряхиваю рукава и плечи от сухих листьев и мелких сучков.
— Ну что, обратно в дом? — предложила я, и он с радостью принял это предложение.
Мистер Дрейк не сумел найти для меня Эстер. Зато я самостоятельно нашла Эммелину.
У себя в кабинете я вела записи; в саду я бродила без всякой цели; в своей спальне я гладила кота и отгоняла кошмарные сны, стараясь побольше бодрствовать. Та светлая лунная ночь, когда я встретила Эммелину, теперь казалась мне чем-то далеким и нереальным, ибо завеса туч снова плотно сомкнулась, и мы погрузились в бесконечные сумерки. Со смертью Миссиз и Джона-копуна в истории мисс Винтер появилась новая пугающая нотка. Кто мог опрокинуть лестницу — Эммелина? Гадать не имело смысла; оставалось только следить за развитием действия. Между тем с каждым новым декабрьским днем маячивший за моим окном призрак становился все более отчетливым. Его приближение меня пугало; отдаляясь, он повергал меня в отчаяние; и всякий раз его вид вызывал во мне уже знакомое смешение чувств — страха и томительного ожидания.
В то утро — а может быть, день или вечер, поскольку время суток не имело значения — я пришла в библиотеку раньше мисс Винтер и дожидалась ее, стоя у окна. Моя бледная сестра-близнец прижала кончики своих пальцев к моим, притягивая меня умоляющим взглядом, затуманивая оконное стекло своим холодным дыханием. Чтобы соединиться с ней, мне нужно было всего лишь разбить эту хрупкую преграду.
— На что вы смотрите? — раздался позади меня голос мисс Винтер.
Я медленно повернулась.
— Сядьте! — резко скомандовала она. И затем: — Джудит, подбросьте еще дров в огонь и, будьте добры, принесите этой девушке что-нибудь поесть.
Я села на стул.
Джудит принесла чашку какао и тосты. Мисс Винтер продолжила рассказ, а я слушала, прихлебывая горячий напиток.
* * *
«Я вам помогу», — сказал он. Но что он мог сделать? Он был слишком молод.
Я избавилась от юнца, послав его за доктором Модели, а сама тем временем заварила крепкий сладкий чай и выпила подряд несколько чашек. Мне нужно было многое обдумать, и обдумать быстро. К тому времени, как опустел заварочный чайник, мои глаза были уже сухими. Пришла пора действовать.
Я успела подготовиться к их приходу. Услышав на аллее шаги юнца и доктора, я вышла им навстречу.
— Эммелина, бедное дитя! — воскликнул доктор и протянул руки в сочувственном жесте, словно хотел меня обнять.
Я сделала шал назад, и он остановился.
— Эммелина?
Он растерялся, мучительно соображая. Или Аделина? Но как такое возможно? Нет, это исключено. Он не рискнул произнести мое имя.
— Извините, — пробормотал он неловко.
Я не помогла ему выйти из затруднения. Вместо этого я расплакалась.
Не по-настоящему. Мои истинные слезы — а у меня их накопилось много — оставались при мне. Я знала, что вскоре — этим вечером, завтра или, может, через несколько дней — я заплачу по-настоящему и буду плакать часами, оставшись одна. Плакать о Джоне. Плакать о себе. Я буду громко рыдать, вопить сквозь слезы, как плакала в раннем детстве, когда только Джон мог меня утешить, гладя по голове своей шершавой, пахнувшей табаком и сырой землей ладонью. Это будут горячие и тяжелые слезы, и когда они иссякнут (если иссякнут), мои глаза превратятся в две красные воспаленные щелки, через которые я едва смогу видеть мир.
Но мои настоящие слезы не предназначались для доктора и ему подобных. Его я удостоила лишь поддельных, обильно струившихся из моих зеленых глаз, как кристаллики алмазов, чудесным образом порождаемые изумрудами. И это сработало. Если вы ослепите мужчину взглядом ярко-зеленых глаз, он легко поддастся гипнозу и ни за что не догадается, что эти самые глаза внимательно следят за каждым его действием.
— Боюсь, я уже ничем не могу помочь мистеру Коупенсу, — сказал он после осмотра тела.
Я не привыкла к официальной фамилии Джона; она резала мне слух.
— Как это произошло? — Доктор посмотрел вверх на балюстраду, где Джон собирался что-то подправить, а затем склонился над упавшей стремянкой. — Соскочила стопорная скоба?
Сейчас я уже могла относительно спокойно глядеть на мертвое тело.
— Может, он поскользнулся? — предположила я. — Потерял равновесие, ухватился за лестницу и потянул ее за собой?
— Никто не видел, как он упал?
— Наши комнаты на другой стороне дома, а этот был в огороде.
Юнец стоял чуть поодаль, избегая смотреть на труп.
— М-да… У него не было семьи, насколько я помню.
— Он жил здесь один.
— Понятно. А где ваш дядя? Я должен с ним поговорить.
Я не знала, что именно Джон поведал юнцу насчет Чарли.
Пришлось разыграть все с листа.
Со слезами в голосе я сообщила доктору, что наш дядя уехал.
— Уехал?! — озадачился доктор.
Юнец никак не среагировал. Значит, для него эта информация не стала сюрпризом. Он стоял, разглядывая носки своих ботинок и гравий, лишь бы не смотреть на мертвеца. «Тюфяк», — успела подумать о нем я, прежде чем продолжить вслух:
— Дядя вряд ли появится здесь в ближайшие дни.
— А когда он должен появиться?
— Дайте вспомнить, сколько дней назад он уехал… — Я наморщила лоб, делая вид, что считаю в уме дни, а затем, переведя взгляд на труп, вдруг покачнулась, как будто у меня подкосились ноги.
Доктор и юнец тут же подхватили меня с двух сторон.
— Ничего-ничего, — бормотал доктор. — Обсудим это попозже.
Я позволила им провести меня вокруг дома до заднего крыльца.
— Я не знаю, что мне с этим делать, — сказала я, когда мы огибали угол.
— С чем именно? — уточнил доктор.
— Я о похоронах.
— Вам не придется ничего делать. Я свяжусь с похоронным бюро, а об остальном позаботится священник.
— Но как быть с деньгами?
— Все оплатит ваш дядя, когда вернется. Кстати, куда он уехал?
— А если он задержится надолго?
— Вы полагаете, он может задержаться?
— Не исключено. Он ведь такой… непредсказуемый.
— Да, это верно.
Юнец открыл кухонную дверь, и доктор довел меня до кресла, в которое я не села, а буквально рухнула.
— Денежными вопросами займется адвокат, если возникнет такая необходимость. А где же ваша сестра? Она знает о случившемся?
— Она спит, — сказала я, не моргнув глазом.
— Что ж, это даже к лучшему. Не будем пока ее будить, ладно?
Я кивнула.
— Теперь, когда вы с ней остались одни, надо подумать о том, кто будет о вас заботиться.
— Заботиться о нас?
— Но вы ведь не можете жить здесь сами по себе… Тем более после такой трагедии. Со стороны вашего дяди было очень неосмотрительно покидать поместье, не подыскав замену умершей экономке. А теперь и садовник… Мы должны срочно кого-то найти.
— Разве это так необходимо? — Я сверкнула глазами сквозь слезы (если уж на то пошло, не одна только Эммелина умела быть женственной).
— Но вы, несомненно…
— Когда в прошлый раз кто-то пытался о нас позаботиться… Вы помните нашу бывшую гувернантку?
Я исподлобья бросила на него взгляд, столь быстрый и столь язвительный, что он, скорее всего, решил, будто ему это померещилось. Его чувства такта хватило на то, чтобы покраснеть и отвести взгляд. Когда же он вновь посмотрел в мою сторону, здесь была только пара изумрудных глаз, сочившихся бриллиантовыми слезами.
Юнец прочистил горло, готовясь вставить слово.
— Моя бабушка могла бы их навещать, сэр. Не то чтобы здесь жить, а просто раз в день приходить ненадолго.
Доктор Модели задумался. В конце концов, это был выход из положения, а ему необходимо было найти какой-то выход.
— Что ж, Амброс, я думаю, такой вариант нас устроит. По крайней мере, на первое время. Надеюсь, — повернулся он ко мне, — ваш дядя вернется через несколько дней, и тогда уже не потребуется, как вы сказали… э-э-э…
