Фигуры вытанцовывают на полу джигу. Скрипачи наяривают, задавая темп оркестру. Элмер воет, сидя на корточках. Гости шарахаются в сторону. Какой-то мужчина крадется, прячась за стульями, с револьвером в руке. Теперь встал на четвереньки и продвигается к какому-то объекту в дальнем углу зала. По пути заглядывая под платья. Лицо багровое. Его согбенная фигура приняла игривую позу. А комендант в это время рассматривает херувимов, облака и пастбища, нарисованные на потолке, и ходит вокруг меня кругами, чтобы я был всегда между ним и Элмером.
— Хорошее у вас тут место, г-н Клементин. Если бы я не командовал танковым дивизионом, мне бы тут было неплохо и с парой овец и коровой. А я вот тут с этой компанией, которая хочет позанимать министерские места, когда к власти придет новый режим. Личные лимузины, бесплатная выпивка и телефонные звонки. И если бы не вера в Бога, то можно было бы добавить и бесплатных женщин. По правде говоря, я получил приказ выгнать вас всех в поле. Но так как вы оказали мне гостеприимство, а не сопротивление. То сделать это для разумно мыслящего человека было бы довольно трудно. В своем донесении в главный штаб я отмечу вас как вполне воспитанного человека. К тому же вы предложили выдержанные напитки без всякой вони. Что может быть более человечным и законопослушным. Или, ей-богу, патриотичным. Так, теперь разведка мне докладывает, что на другом конце зала появился джентльмен полностью черного цвета кожи. Мои люди такого еще не видели. И может нам удастся рассмотреть его при свете дня, если он тут останется. Хотелось бы удовлетворить собственное любопытство и посмотреть, интимные его части такие же темные. Есть в жизни еще много маленьких тайн, которые все еще меня озадачивают.
Клементин крутит шее, заглядывая поверх голов и высматривая между ними. Пухленького человека с белозубой улыбкой на смуглом круглом лице. Весь в твиде. Направляется в эту сторону. Ярко оранжевый галстук, завязанный большим узлом, на темно-красной рубашке. И замшевые сапоги, на которые с напуском свисают брюки. За ним следует свита красочно разодетых белых. С которыми он устало переговаривается. Группа женщин и маленькие братья и сестры Шарлен стараются подойти к нему поближе, когда он останавливается, чтобы посмотреть на гобелены. Его помощники сдерживают толпу. Не дай Бог, кто-нибудь из них заступит за линию, проведенную Персивалем, и ваша Эбонитовая Милость рухнет на пару этажей вниз, побелев от пыли и обломков.
— Не хотите ли теперь сюда взглянуть, г-н Клементин? Мужчина держит наготове у локтя блюдо полное вашими жареными цыплятами. И потихоньку их пощипывает в свое удовольствие. Ей-богу, нам с нашими отсталыми манерами это урок.
— Комендант, разрешите представить вам моего друга, майора Макфаггера.
— Что? Что такое? Где? Где он?
— Вон там.
— Боже, я его арестую.
— Спокойно, начальник, в конце концов он мой гость.
— Ладно, не такой уж я и кровожадный. Бывают в жизни моменты, когда благородному человеку приходится принимать мгновенные решения и прятать свою щепетильность.
Макфаггер, сама элегантность, в своих регалиях, будучи представленным, протягивает руку вперед. Макдюрекс боязливо берет ее и кивает головой. Клементин потихоньку их покидает, так как разговор у них переходит на то, как надо брать укрепленную высоту с помощью гаубиц и легких пулеметов Брена.
Вечер проходит прекрасно. С тарелок сметается провизия: омары, крабы, креветки, рагу из зайца и жареные голуби. Имельда, Оскар и Персиваль только и знают, что подают нежный мясной паштет, сладости и лососевые деликатесы. Стою у всех на виду. Храбро улыбаясь в ответ. Даже Элмер, заглотив одного единственного фазана, старается в знак признательности лизнуть мне лицо. Он так напугал меня сегодня утром, когда я голый наклонился над умывальником, взбивая мыльную пену. А он сзади стал тыкаться холодным носом, исследую мои яички. Ну, думаю, это мамба.
— Сэр, сэр!
— Что такое, Персиваль?
— У нас свечи кончились. Не говоря уже о карри, фруктах, песочном печенье и анчоусах. Фитили уходя один за другим. Слышите лай. Охота сейчас будет здесь. А мы в любую секунду погрузимся в темноту. А сегодня у нас много таких, которые в темноте сделают то, чего не сделают на свету.
Рев в зале. Охают женщины и толпа расступается. Вбегает человек с мешком из под картофеля на голове, две дырки, через которые дико сверкают глаза, в руке держит заборный кол. В последних отблесках свечей распугивает гостей. Поднимается страшный визг, кто-то тихо ворчит.
— Рулетка — сплошной обман.
— Не жмись.
— Дайте женщине в постель плутократа.
— Я тебе в следующий раз пошучу.
— Кто это сделал?
— Держи вора, у меня украли мой дождемер.
— Убери руку из моего рта.
— Боже, сэр, вы только их послушайте. Вот оно. В мешке — это Падрик. Местное божье наказание, проедет по вам упряжкой лошадей, выдавит из вас последние кишки и будет только улыбаться. О, Боже, он и своих баранов прихватил с собой. Слышите блеяние. Как они топчутся в коридорах. У нас и так уже все порушено, а если еще и борзые появятся. Где вы, ваше величество? Я потерял свой монокль.
Щелкает кнут Макфаггера. Четыре револьверных выстрела. И я тут в отдалении съеживаюсь между парой деревянных позолоченных средневековых пристенных столиков тонкой резьбы. Комендант орет. Всем военным сбор в назначенном месте. В мерцании каминного огня продолжается непристойная напыщенность. Оркестр все играет. Выхватываю бутылку шампанского из руки бедного моментально ошарашенного гостя. Рот которого открывается еще больше и он говорит стоящему рядом священнику.
— Простите их, батюшка, ибо не ведают они, что творят.
— Я прощаю их всю ночь, но пришло время и мне отдохнуть, если вы не против.
Клементин прикладывается к бутылке. Высасывает пенящуюся виноградную жидкость. Как будто последняя свеча в канделябре вспыхнула и окончательно погасла. Время искать пути отступления. Фьют. Назад. Что-то просвистело над головой. И разбилось. Боже, я могу это узнать по удару. Сыпятся кусочки мейсенского фарфора. Разлетаясь повсюду с невероятным огорчением. Силуэт Барона. Стоит в дверях.
— Кто-то есть мочится на вертушка граммофон. На середина пятая симфония. Где он? Я его убивать.
Грохот обрушившихся половиц. Тени, убегающие вдоль восточной стены. Теперь судебных повесток будет столько, что ими будет можно топить камин. Бладмон. Безошибочная тень его плоского затылка. Бутылка донышком вверх над его ртом. Чувствует себя по домашнему в своем придворном наряде. Мог бы и королевство возглавить. Кишащее слугами. А это что? Тычется жирный комок шерсти. Ягненок. Думает, что я его мать. Иди подальше от меня. У меня нет вымя. Раздается дикий рев.
— Ты, адвентист. Я тебя сейчас замочу. Или я не Указующий Добрый Свет Неполного Предыдущего Пароксизма.
— Убери свои грязные руки от моего адвоката.
— Мне нужна твоя жена.
— Отдай нам свои трюфеля и ты почувствуешь, что такое настоящий мерзкий порок.
Крошечный человечек стоит на стуле, вытянув руки. Молясь над столкнувшимися головами. Сдержанно, как при катаклизме.
— Пусть неудачники среди вас выскажутся и умиротворятся. Истинно религиозные помогите тем, кто выжил. Отпустите детей. Умоляю вас.
— Если ты возьмешь его колосс, почему бы тебе не попробовать мой хоботок.
— Да здравствует, Республика.
Между колен Клементина блеет небольшая овечка, зовя свою мать. Толкущуюся где-то среди гостей. На внешнем дворе слышен лай гончих и цокот копыт. Как хорошо было лежать в больнице и потихоньку умирать. Ожидая, когда тебе на голову натянут простыню. Как раз перед ланчем меня бы тихо вывезли на каталке. Засунули бы в холодильник. Холодного и умиротворенного. Со всеми остальными. Загнанными и уложенными штабелем. Чтобы прошептать у небесных врат. Я здесь. И спасибо, что приняли меня.
Клементин без короны вдруг еще больше съеживается под столом. Всего лишь несколько мгновений назад был на пике отличного здоровья. Резня идет, по крайней мере, более, чем обычная. Гости, вовсю бранясь, полностью обессилили и уже ничего не понимают. Люди обожают не платить за ущерб, что нанесли. Топчутся по соусницам и грациозным супницам. Расколотили на кусочки портативную серебряную яйцеварку. Делая все, чтобы мы больше не знали, что такое пасторальный мир. Типа того, что царит в приемных посольств. В которых я побывал прошлой ночью во сне. Доведенный до отчаяния в поисках приличий. Среди сладко пахнущего персонала в шикарных рубашках с тусклым безразличным взглядом карих глаз. Двое были голубоглазые. Источали безмятежность и расслабуху. Сидя в своих безупречно чистых кубиках. Прямоугольной серости. Холодная жесткость во всем. Белые печатные анкеты между розовыми длинными пальцами. Я пришел их попросить, пожалуйста, завещайте мой замок будущему поколению. А они в ответ. Одну минутку, сэр. Просмотрите то, что отпечатано мелким шрифтом и вопросы. Вы носили белые носки с места последнего пребывания и до настоящего момента? В течение последних пяти лет были ли вы пидором, вафлистом или их разновидностью? Прошу заполнить и подписать. Нам нужно положительное досье. На случай, если вас там в пустынной сельской местности кокнут. Люди захотят узнать, платежеспособный вы иль нет, до вашей кончины. И что ваша крутая бабушка была вам ближайшей родственницей. Посольству так спокойней. Здесь такие же бляди, что и те, которые доставали меня в офисе. А теперь эти очкарики сидят, посмеиваясь, и говорят мне, поднимите правую руку и произнесите. Торжественно клянусь, что я заслуживаю того, что вся это чертова банда пытается со мною сделать.
