Было десять утра, час «пик», однако заторы на улицах еще не начались. Из-за угла вынырнула маленькая, но мощная легковушка и боком треснулась об автобус. Послышался звон разбитого стекла и глухой хруст и скрежет металла. Из автобуса повыскакивали пассажиры, вылез водитель. Никого не ранило, и я заторопился дальше, но все равно это была дурная примета. Я сел в такси и закурил: это уличное происшествие меня что-то расстроило. В приметы либо веришь, либо нет. Я не верю. Если не веришь, значит думаешь — ты не сам решаешь свою судьбу, она решается на небесах или где-то там еще. Верить а приметы — все равно что надеяться, будто ты как-то можешь распоряжаться своей судьбой. А мы ведь ничего этого не можем. Сигарета отдавала какой-то дрянью. Приметы существуют, чтоб пугать человека, а не предостерегать. Такими мыслями я себя старался подбодрить, да все без толку.
Я околачивался в приемной, поджидал Уильяма и листал охотничьи журналы. Наконец он явился, вид у него был какой-то встрепанный, но Стэнли сразу же провел нас в комнату. Мне почудилось, что-то неладно, и я слышал — человек под прозрачным колпаком орал в телефон, а потом я увидал: он вот-вот заглотает микрофон. Потом он положил трубку и принялся изо всех сил растирать руки, чтобы наладить кровообращение. Я подумал: пожалуй, эта работенка скоро его прикончит.
— Есть срочное дело, — сказал он. — Надо переправить большую партию товара, повезете оба, сегодня же, после обеда, по полсотни килограммов на брата.
— Ко мне мамаша приехала, — с улыбкой сказал Уильям, — я думал, у меня несколько дней свободных.
Джек Линингрейд (или как там его звали на самом деле) поморщился, лицо у него стало совсем белое.
— Посмей еще раз скривить рожу, мой милый, и у тебя будет целых десять лет свободных. — Он поправил галстук. — Вы поедете в Цюрих, мистер Хэй, и потом в Бейрут. А вы в Париж, мистер Каллен. Ваши самолеты отправляются через пять минут один после другого, Стэнли свезет вас на аэродром. Ну, что, вас уже трясет, мистер Каллен?
Он глядел на меня в упор — и не ошибся: я и впрямь дрожал и, чтоб не упасть, ухватился рукой за спинку стула.
— С грузом я буду поустойчивей, — сказал я. Больно уж все вышло внезапно, хоть я и ждал этого с той минуты, как нас вызвали по телефону.
По дороге в аэропорт мы решили, что Уильям пройдет через таможню первый, а я сразу вслед за ним — и тогда перед отлетом мы еще успеем вместе выпить. Он взял с меня слово, что я буду звонить его мамаше и погуляю с ней утром, и я сказал — я с радостью, если только все сойдет хорошо.
— Не вешай нос, старик, — сказал Уильям и, как всегда, широко улыбнулся, все свои вставные зубы показал. — Ты справишься молодцом, я знаю. Нагадал по картам и на кофейной гуще.
— Я утром читал свой гороскоп, там сказано, мои дела пойдут сегодня через пень колоду.
— Выкинь это из головы, — сказал он и хотел было хлопнуть меня по спине, но поднять руку оказалось слишком трудно.
Груз не очень меня тяготил, но мне казалось, я жутко толстый и весь мир видит меня насквозь, будто рентгеновскими лучами просвечивает. Я помешкал у книжного киоска и пошел к таможенному залу.
И в дверях примерз к полу. Два таможенника осаждали Уильяма вопросами, а когда я повернулся уходить, они стали по бокам и повели его куда-то. Ну, все, теперь он загремит, и я тоже… у меня затряслись поджилки. Вот он, зловещий конец нашего странствия по Большому северному тракту. Попался, не знаю, что делать, куда кинуться… Вокруг было довольно спокойно, народу немного, но мне казалось, это все полицейские и шпики и сейчас меня схватят и разорвут на части. Я точно одеревенел и даже не чувствовал стыда от того, что не мог взять себя в руки.
Двинулся я в ближайшую уборную, хотел облегчиться и тем временем подумать, как быть. Да только ничего не приходило в голову, я весь вспотел со страха, отродясь так не трусил — да если б я подозревал за собой такое, нипочем не взялся бы за эту работу. Я запер дверь, расстегнул пальто и трясущимися руками стал поскорей вынимать золотые слитки и спускать в унитаз. Побросал все сорок слитков и прикрыл их туалетной бумагой, извел на это полрулона, а сам думал — кой черт меня понесло в этот Лондон, оставался бы дома, поступил бы с Клодин по-честному, зарабатывал бы себе и ей на жизнь, как положено порядочному человеку.
Потом вышел я из уборной, вернулся в зал. План у меня был такой: освобожусь от золота и сбегу, укроюсь на два года в Шотландии на каком-нибудь уединенном островке — меня, может, и не убьют за трусость… как вдруг ни с того ни с сего ноги понесли меня к дверям в зал ожидания и я глянул в дальний конец на таможенников. Там стоял Уильям, улыбался во весь рот и разговаривал с теми двумя, будто с друзьями детства. Тут уж я совсем растерялся, но только на один миг, потому что Уильям весело помахал рукой и как ни в чем не бывало прошел в зал для отлетающих.
Я встряхнулся и скорым шагом вернулся в уборную. У писсуара стоял какой-то тип, другой вытирал руки. Я прошел к кабинке, но дверь оказалась заперта, ручка повернута на «занято». Я ринулся в следующую кабинку — вот сейчас перескочу через перегородку, пролезу под ней, удавлю типа, который там оправляется, и опять завладею своим золотом… Но кабинка, в которую я ворвался, оказалась той самой, где я был прежде; я содрал длиннющую ленту туалетной бумаги — золото было еще здесь, все слитки до единого. Ну и повезло же! От одного их вида я враз успокоился, рассовал золото по внутренним карманам пальто. Постоял две минутки в тишине, потом прошел к зеркалу, причесался, поправил шляпу, подхватил чемоданчик — сейчас мне было до лампочки, предрешена моя судьба заранее или я сам ее хозяин, я наконец-то очухался, а там будь что будет. Теперь уже никому не бросится в глаза, что я толстяк, — мне казалось, вся плоть моя истаяла, остались кожа да кости.
Я прошел через таможню, и никто даже не посмотрел на меня, только заглянули, как положено, в паспорт. Уильям поджидал меня у бара, перед ним стояла бутылка светлого пива.
— Ты чего так задержался, старая калоша? — спросил он.
— Я как увидал, они тебя допрашивают, ну, думаю, все, твоя песенка спета, — ответил я, и меня снова стала бить дрожь.
Он засмеялся и заказал для меня пива.
— Ничего особенного, задавали обычные вопросы.
— Вот сволочи, сучьи дети.
— Зря ты на них насыпался. Почти все ребята как ребята. Просто у них служба такая. Что толку на них злиться? Это вредно, еще язву наживешь.
— Тебя обыскивали, да?
— Просто заглянули в бумажник. Выездной визой интересовались. Я думал, они учуяли, что пахнет жареным, но ничего, обошлось. А все одно — в другой раз не полечу с этого аэродрома. Здесь меня уже приметили.
Объявили посадку на самолет, и он ушел.
В Париже я взял такси и поехал по условленному адресу в Ситэ. Города я не замечал, видел только — идет дождь; уж очень было обидно, что не встретил в самолете Полли. Чем больше проходило времени с тех пор, как я бросил на нее последний взгляд, тем хуже мне становилось. Я освободился от своего товара и, как было велено, вернулся на такси в аэропорт и там ждал до семи рейса в Лондон. Сидел в зале ожидания, пил черный кофе и, стараясь убить время, все поглядывал на одну официанточку, но она явно не желала меня замечать.
К девяти я был уже на квартире в Найтсбридже и получил из рук Стэнли конверт со всем, что мне причиталось. Потом он выпустил меня на лестницу — мы так и не обменялись ни словечком. У дверей я поймал такси и поехал домой, а там уже сидела мать Уильяма.
— Он сказал, вы обо мне позаботитесь, — сказала она, не успел я снять пальто.
— Вы еще не обедали, миссис Строу?
— Нет, голубчик, не обедала, да ты за меня не беспокойся.
— Я и сам голодный. Пойдемте съедим по парочке отбивных.
— Это я с радостью. А зеленый горошек к отбивной можно?
— Можно даже клубнику со сливками, если хотите.
Я не ждал, что она так сразу на мне повиснет, — думал: вот приеду домой и задам храпака. Но раз уж пообещал Биллу, так теперь не годилось просто спровадить ее в гостиницу. Она сидела в кресле, и рядом стояла рюмка коньяку.
— Я вчера познакомилась тут с одними, и они приглашали сегодня вечером распить с ними бутылочку. Я записала адрес их гостиницы вот бы ты свез меня туда, сынок.
Она порылась в большущей белой сумке и протянула мне конверт — на оборотной стороне записан был адрес.
— Ну что ж, так и сделаем, — сказал я, довольный, что не надо ломать голову, куда бы ее повести.
Я прочел название гостиницы, и оказалось, это та самая, где я жил, когда приехал в Лондон, — адрес был записан несусветными каракулями, и на меня почему-то напало уныние. Покуда я глядел на бумажку, миссис Строу надела очки, будто решила помочь мне разобрать запись. Бояться мне нечего. В этом новом обличье им нипочем меня не узнать, им и в голову не придет, что это я тогда смылся, не уплатив по счету.
