Ходил Ленин, бродил из угла в угол. Книжки новые писать комары не дают. Хотел он уже запить со скуки, даже самогону у крестьян накупил, но тут как раз приехали к нему в гости Сталин с Троцким. Они тогда друзья ещё были.
3435
Обрадовался Ленин, накормил их хлебными чернильницами, хотя у него и нормальных было пруд-пруди, и напоил молоком, которым царю анонимки писал.
Поговорили они про дела, про знакомых, а потом Ленин и говорит: «Пойдемте, дгузья, в гогодки игать».
«Это что — пальки кидать?» — пошутил Сталин. Он уже тогда грубый был.
Стали они в городки играть, только ничего у них не выходит. Никак они в фигуру попасть не могут, хоть лопни.
Тогда Ленин предложил кидать кто дальше.
Кинул Сталин палку — убил курицу во дворе у попадьи. Притащил её за ноги: «Вах!», — говорит и усы поглаживает.
Кинул Троцкий палку — набил шишку свинье во дво-ре у старосты. «Зачем, таки, свинья? — кричит. — Зачем не курочка?»
Тут и Ленин закрутился, развернулся да ка-ак кинет! Улетела палка в черный лес. Три часа её там искали, потому что Ленин очень хотел эту палку для музея сохранить, будто бы он с ней по грибы ходил. Искали-искали, в грязи все перемазались с ног до головы, потом махнули рукой и домой пошли, самогон допивать.
Вдруг слышат — топочет кто-то сзади. Оглядываются — батюшки-светы, а там лягушка пудов на шесть. Палку в зубах держит и на Ленина так преданно-преданно смотрит глазами своими выпученными.
Обрадовался Ленин, забрал у лягушки палку, и пошли они дальше. Только слышат — лягушка за ними по пыли шлепает. Хотел было Ленин её палкой треснуть, но передумал — больно уж у нее зубы были страшные. Так до самого дома и дошлепали.
Да. А утром Сталин с Троцким стали в путь собираться. Сталин — в Туруханск, он, вообще-то, к Ленину по пути заехал, его царь тоже в ссылку отправил. Троцкий как на себя с утра в зеркало посмотрел, так решил начать новую жизнь. «Поеду, — говорит, — выучусь, таки, на гинеколога, как папа-ша завещал. Буду по темной Руси аборты распространять».
А Ленин так и остался жить с лягушкой. Она сидела в углу и преданно дышала. в первый же день она съела всех комаров в селе Шушенском, и тогда Ленин стал писать роман «Что делать?». Напишет страничку и лягушке прочитает. А та слушает и головой кивает. Комара проглотит и дальше слушает. Хорошо они зажили.
Тут и Пасха наступила.
Разговелся царь утречком, яичком от Фаберже закусил и спрашивает главного полицмейстера, как, мол, там Ленин? Угомонился?
«Угомонился, батюшка, — отвечает полицмейстер. — Лягушку себе завел ученую».
«Лягушка — это ничего, — говорит царь. — Лягушка — это вам не крокодил. Ну что ж, Христос воскресе, отпустите-ка вы Ленина на все четыре стороны. Пускай заведет себе шарманку, да и бродит по Руси со своей лягушкой. Может, кто копеечку и подаст».
И ещё рюмочку выпил.
Вот так и стал Ленин бродить по Руси с шарманкой и лягушкой. Только зря полицмейстер подумал, что он угомонился.
Придет, бывало, Ленин на фабрику в понедельник, ста-нет у проходной и шарманку крутит. Та играет «Боже, царя храни», а Ленин другое тянет: «Почему рабочему с утра похмелиться не на что, а у фабриканта Смирнова — водки сто миллионов бутылок?».
И рабочие, которые собрались на дивную лягушку поглазеть, тут же задумаются. И в самом деле — почему? Почему не наоборот? Очень это рабочим обидно.
Донесли это дело царю. Тот рассердился, даже студень у него на вилке задрожал: «Гнать! — кричит. — Гнать его в три шеи из России! Пускай французам свои песни поет».
Отвел тогда главный полицмейстер Ленина с лягушкой на границу, перекрестил его три раза и сказал: «Ну, ступай с Богом, пропащая твоя душа».
Стал Ленин жить за границей. Скоро к нему опять приехал Сталин. Его из Туруханска выгнали за то, что он ко всем женщинам приставал, жениться обещал.
Потом и Троцкий приехал. Его тоже выгнали. Он сделал какой-то гимназистке аборт, а она, как показало вскрытие, была даже не беременная.
Сидели они как-то втроем в Лондоне. Сыро, скучно, по-английски ничего не понятно. Придумали тогда съезд собрать — поговорить о том, о сем, посмотреть, у кого женщины лучше… Разослали всем телеграммы, стали ответа ждать.
Скоро стали приходить ответы целыми мешками. Отозвались все — большевики, меньшевики, бундовцы, эсеры…
Отказали только одному — какому-то художнику Шиккльгруберу из Мюнхена. «Знаю я этого Шиккльгрубера, — стал кричать Троцкий. — У меня сосед был Шиккльгрубер. Так он у меня насос у велосипеда украл». Так и не позвали его. А остальные стали срочно готовиться к съезду.
Ленин тут же побежал на почтамт давать телеграмму Инессе Арманд.
А на следующий день приходит ему из Парижа ответ: «Арманд выбыла философом».
Может быть, это консьержка в отеле что-то напутала, но Ленин потом уже, после революции, наловил разных философов полную баржу и отправил в море без руля и парусов.
Пришел Ленин домой, сидит, переживает. Не ест, не пьет, только из бороды волоски выдергивает и внимательно рассматривает. «Это же надо, — думает, — так перед всеми марксистами опозориться».
Как вдруг лягушка говорит человечьим голосом: «Не горюй, Ленин!»
Тот чуть со стула не упал. «Вот это да, — думает. — Вот вам и материализм с эмпириокритицизмом!»
А лягушка пока дальше разговаривает: «Ты вот чего, Ленин. Иди завтра на съезд как ни в чем не бывало. А как услышишь гром да стук, скажи — это, мол, моя лягушонка в коробчонке скачет. А за это можно я вас Ильичом звать стану?»
«Отчего же, — говорит Ленин (он уже очухался слегка), — Ильич тоже очень даже неплохо».
На том и порешили.
Пришел Ленин на следующий день на съезд, а там марксисты женщин навели — не продохнуть. Худых, толстых, страшных и не очень. Троцкий привел брюнетку с извилистым носом. Посмотришь на нее — и сразу видно, что в постели очень хороша, если помолчит пять минут. А Сталин — нет, Сталин блондинку где-то нашел, настоящую.
Один Ленин обе руки в жилетные карманы засунул и хитро улыбается. Марксисты над ним смеются, пальцем показывают, а он хоть бы что.
Начали съезд. Повестку дня какую-то придумали, хотели даже за что-нибудь проголосовать для смеху, как вдруг раздается страшный грохот. Стенка трещит, марксисты с мест повскакивали: «Что? Что такое?» — кричат.
А Ленин им с улыбочкой: «Да это моя лягушонка в когобчонке скачет».
Тут стенка рухнула, и заезжает прямо в съезд броневик. Еле успели Плеханова с бабой из-под колес вытащить. И такая тишина на съезде установилась, что стало слышно, как у какого-то бундовца в животе маца бурчит.
Тогда у броневика со страшным скрипом отвинчивается люк, и вылезает оттуда девица. Ничего себе девица, справная, только лицом очень на лягушку похожа, и глаза выпученные во все стороны поворачиваются. «А вот и я, Ильич», — говорит.
Марксисты, которые ещё сидели, все со стульев упали, которые стояли — те пополам согнулись, а Ленин залез под президиум и быстро-быстро крестится, хотя неверующий.
Хорошо хоть Сталин вмешался. У него на Ленина свои виды были. Так что он достал ножик из-за пазухи и стал ногти подравнивать, а сам ласково так на марксистов смотрит.
Те тут же с полу поднялись, Ленин вылез из-под президиума и притворился, будто он там тезисы искал. «Ну что же, — говорит, — дгузья, вот пгибыл к нам товагищ. Какие будут пгедложения?»
Только все как на девицу посмотрят, так всякие предложения у них пропадают.
«Дэвушка, — говорит, наконец, Сталин, — ты партыйная?»
«Не-ет», — отвечает девица и хочет глаза потупить. Только они у нее не тупятся никак.
«Как? — начинают кричать марксисты. — А вдруг она царской охранкой подосланная?»
«Тише, дгузья, — говорит Ленин. — А мы её сейчас в пагтию пгимем и запишем как делегата от села Шушенское.»
Достал Троцкий из портфеля бланк и стал на девицу анкету заполнять.
«Имя?» — спрашивает.
«Надюша, — отвечает девица. — Меня так папаша звал».
«А папашу вашего как звали?» — спрашивает Троцкий.
«Да ну вас!» — зарделась девица.
«Не надо, не надо про папашу», — вмешался Ленин.
«Контантын, — говорит Сталин. — Харошее имя. Кназь у нас такой бил.»
«А фамилию какую писать будем?» — опять интересуется Троцкий.
«Комаговская, — отвечает Ленин. — Комагов она очень хогошо жгет!»
Все марксисты с испугом посмотрели на девицу. А та ничего, стоит, глазами лупает, хоть бы ей что.
«Почему Комаровская? — начинает тут кричать Троцкий. — У меня сосед был Комаровский, так он мне, таки, три рубля и не отдал!»
«Ну, тогда пусть будет Кгупская, — говорит Ленин. — Кгупу пегловую она тоже здогово жгет, не напасешься».
— Крупская… Крупская… — задумчиво говорит Троцкий. — Ну ладно, пусть будет Крупская.
