«С благодарностью за чудный вечер. В. Р.» Красиво... Юля вздохнула. Вот она, наступила романтика. Цветы, записки – мечта! Куда бы только запихнуть все эти розы, пока не завяли... Да и с собакой надо гулять идти...
Вечером они с Валеркой снова пошли в ресторан. На этот раз Юля гораздо меньше волновалась из-за одежды – что-то подсказывало ей, что у нее будет возможность выгулять все свои платья. Ресторан был другим, на сей раз в китайском стиле, и Юля вдруг поняла, что утка по-пекински, которую с большой помпой вынесли к ним на специальном столике и стали нарезать прямо тут же, в зале, на вкус совсем не такая, как в Пекине, куда они ездили с Мишей два года назад. Она, конечно, будучи вежливой, не стала озвучивать эту нехитрую мысль, но укол разочарования был заметен. Валерка опять отвез ее домой, и опять отказался от чая, но поцеловал на прощание в щечку, и Юля подумала, что, пожалуй, недолго ей осталось пить этот чай в одиночестве. Да и розы с утра были чайными.
Чай состоялся назавтра, как и было предсказано. Все было очень мило и ненавязчиво, нет, в самом деле. Но как-то очень... предсказуемо, что ли... В общем, никаких эмоций, ни взрывов восторга, ни угрызений стыда, Юля не испытала. Уже потом, когда Валерка уехал (он говорил, извиняясь, что обязательно должен ночевать дома, что сын без него не ложится), Юля заварила себе наконец-то чайку, устроилась поудобней на кухне и постаралась как следует все обдумать.
Вот она изменила мужу. Впервые за кучу лет, между прочим. И что? Да пожалуй, что ничего... Ничего, во всяком случае, особенного. Да, Валерка оказался неплохим любовником, и ощущения, пожалуй, были острее, чем с мужем, так это же и естественно – на новенького-то. Да, ему с ней явно было очень хорошо. Значит, она и сама до сих пор хороша. Это приятно. И цветочки с утра – приятно. Интересно, он завтра красные розы пришлет? Или розовые? Но цветами забита уже вся квартира, розы плавают в ванной, пахнут и вянут, и что с ними делать? А новые куда девать? Да, а постель... Девчонки, бывает, рассказывают про своих любовников какие-то африканские страсти, а она что-то ничего такого не заметила. Ну, одна поза, ну, другая, результат-то все равно один и тот же... Даже непонятно, стоит ли все это продолжать... Ну сейчас ладно, еще ничего, а вот вернется Миша... И Ксюха... Конструктивного размышления не выходило, Юля сунула грязную чашку в раковину и отправилась спать. А розы утром на самом деле оказались красными.
Весь следующий день Юля не выходила из дому, только с собакой, валялась на диване, пила пустой чай вместо еды и вяло старалась размышлять. Как-то нелепо все выходило... Не этого ей, пожалуй, хотелось в самом начале. С другой стороны, взять все сейчас и бросить было немножко обидно. А вдруг все самое замечательное еще где-то там, впереди? Что именно замечательное, она и сама толком не представляла. Впрочем, она и этого, того, что уже было, тоже никогда толком не представляла. Юля вдруг вспомнила, что собственно проданная иллюзия кончалась примерно на том месте, где они с Валеркой встречаются и он падает к ее ногам. Ну, может, еще цветочки там были, ну и все. И ничего больше. А произошедшее – это что-то уже отдельное, какая-то другая и не иллюзия даже. Она вспомнила, как старичок-продавец предупреждал ее, что иллюзии на поверку оказываются совсем не такими, как представлялись, и пожалела, что слушала его невнимательно. С другой стороны, ничего плохого ведь тоже не произошло...
Вечером оказалось, что была пятница, и они пошли в театр. Модная пьеса, музыкальная, очень шумная и громкая. Юля давно в театр не выбиралась и поняла, что совершенно отвыкла от этого звона и блеска, неестественных криков со сцены и бравурных прыжков. У нее к концу заболела голова, и больше всего хотелось домой, но домой они не поехали, а поехали в ресторан, и не одни, а с компанией Валеркиных приятелей, а из ресторана все потянулись в ночной клуб...
В общем, домой она попала часа в три, а может быть, еще позже. Устала страшно, голова разламывалась, а тут еще пес встретил ее горячим негодованием и живыми упреками. Его тоже можно было понять – он был голоден, в холодильнике так пусто, что и украсть ничего не удалось, вода в миске закончилась и он весь вечер не гулял. С Валеркой, который благородно предложил свои услуги по выгулу домашних животных, пес идти гордо отказался, а с Юлей пошел, но всю дорогу демонстративно поворачивался к ней задом, всем своим видом выражая высшую степень презрения. Не то чтобы Юле сильно было до собачьих страстей, как впрочем, до всех других страстей тоже – она мечтала добраться, наконец, до подушки, и как только это ей удалось, рухнула и почти отключилась. Валерка, кажется, что-то такое еще над ней творил, но ей было уже все равно...
Утром она проснулась, вопреки всем ожиданиям, довольно рано, и, чувствуя себя страшно помятой, как будто по ней каток проехал, нечесаная, как была, накинула халатик и поплелась на кухню. Вошла и остолбенела – в ее родной кухне, за ее столом, сидел во всей красе посторонний мужик в отглаженном с иголочки костюме, белоснежной рубашке и галстуке! Юля с большим трудом и далеко не сразу сообразила, кто это был.
Валерка выпил кофе и быстро уехал, за что ему отдельное спасибо, а Юля еще долго приходила в себя. Полностью этот процесс закончился часам к пяти, и примерно тогда же Валерка позвонил ей снова и сказал, что сейчас зайдет.
Он действительно скоро зашел, уже не в костюме, а в джинсах и в свитере, и сказал, что вот он был у Юли у гостях множество раз, а теперь хочет пригласить ее к себе. Не то чтобы Юля пришла от этой идеи в восторг, у нее, скорее, просто не было сил отказываться.
Рабинович жил на Фрунзенской набережной, в высоком кирпичном доме, на втором этаже. Они поднялись и вошли в совершенно невозможную, всю насквозь модерновую квартиру, там совершенно не оказалось человеческих комнат, а только «разгруппированное пространство» и сплошь застланный белыми коврами пол. Юля не сама догадалась про пространство, ей было слабо, это Валерка, немного смущаясь, ей объяснил; в ковры же нога погружалась по щиколотку. Но самым странным было даже не это, а какой-то постоянный, хотя и негромкий, но пронзительный звук, пробивавшийся откуда-то словно издалека. Как будто кто-то кричал «А», не прерываясь ни на секунду. Юля сперва сама пыталась определить природу звука, но минут через пять сдалась и спросила Валеру.
– Так это ребенка купать пытаются, – ответил он, не шевельнув, что называется, бровью.
– Как то есть – купать? – не поняла Юля. – Это трубы что ли гудят? Потому что дом старый?
– Да нет же, – отмахнулся Валера. – Какие трубы, трубы я поменял во всем доме, это ребенок. Да что я буду объяснять, хочешь – пойдем посмотрим.
Заинтригованная Юля немедленно согласилась. Они прошли по коридору, который им, в сущности, не был, подошли к маленькой двери в стене. За дверью скрывалась витая лестница, ведущая вверх. Звук явно усилился.
– Это у меня наверху вторая квартира, – пояснил ей Валера. – Я две купил и лестницу провел. Там Санька и живет.
– Один что ли? – опять не поняла Юля.
– Зачем один? С гувернанткой. И мама моя тоже с ними. Сейчас увидишь, – и он открыл новую дверь на верхней площадке.
Увиденное Юлю потрясло. Во-первых, звук здесь достигал каких-то невыносимых частот. Уши закладывало сразу и напрочь. Но и без этого было неслабо. Огромная комната была сплошь завалена всевозможнейшими игрушками – от конструктора «Лего» в немыслимых количествах до мерзких плюшевых горилл в человеческий рост. Посреди комнаты стоял стол, а на столе сидел абсолютно голый ребенок лет так шести. Рот его был широко открыт, и именно оттуда и исходил невозможный звук. Обеими руками ребенок, не переставая ни на минуту, швырял во все стороны игрушки, которые в четыре руки подымали две пожилые женщины. Подняв, они возвращали игрушки на стол, откуда они вновь расшвыривались в разные стороны, и так по кругу. На пришедших никто не обратил внимания – вся троица казалась абсолютно аутичной, полностью поглощенной происходящим.
Юлина голова, как следует не пришедшая в себя после вчерашнего, немедленно заболела снова. От крика и мельтешения Юля просто потеряла контроль над собой, и, возможно, именно этим и объяснялся ее последующий поступок. Она шагнула к столу, сгребла ребенка в охапку, огляделась вокруг, заметила справа приоткрытую белую дверь, за которой виднелась уже наполненная водой ванна, шагнула туда и быстрым движением, локтем придержав барахтающиеся ноги, сунула ребенка в воду. Наступившая тишина показалась после этого райским блаженством. Ребенок, разлепив залитые водой глаза, с удивлением уставился на Юлю. Когда молчал, он, пожалуй, был даже хорошеньким – большие темные глаза, светлые кудри и оттопыренные в стороны уши.
– Купайся, – строго велела Юля и вышла из ванной. Туда тут же устремились кудахчущие тетки. Валерка осторожно взял Юлю под локоть и увел вниз. Там он усадил ее в какое-то низкое кресло, вытащил из стены бутылку коньяка и две рюмки, налил Юле, потом себе, выпил залпом, вытер ладонью лоб и произнес:
