– Только мне не рассказывай эти сказки, хорошо? С кем ты уже там подрался?
– С Кирилловым.
– Нашел, с кем драться… Тебе не стыдно? Его же и так все бьют…
– Он первый полез. Маме с папой не говори…
– А что ты им скажешь?
– Что играл в футбол.
– Картошиной?
– Ну да.
* * *
Хлопнула входная дверь – папа ушел на работу. Я уже не спал, но вставать не хотелось.
На кухне завтракали мама и Наташа.
– Зачем было ерундой заниматься? – говорила мама. – Играть картошиной в футбол… Надо же было додуматься… Теперь пусть сидит дома со сломанным пальцем, школу пропускает…
– Ничего страшного, если несколько дней и пропустит. Что там хорошего – в школе?
– И это ты говоришь, старшая сестра? Ты должна пример показывать…
– А я и показываю. Во всем, – Наташа засмеялась. – Ну, почти во всем.
Я встал с кровати, с трудом натянул спортивные штаны на лангет, надел зеленую рубашку в клетку.
На плите, в сковороде, накрытой крышкой, стоял мой завтрак – две котлеты. Я поставил сковороду на стол, взял вилку, насадил на нее котлету. Она уже начала остывать. Я открыл холодильник, вынул начатую бутылку кефира, налил себе в стакан.
На четвертом канале шло «Время». Я переключил на «семерку». «Утро республики». За окном, через улицу, светились окна школы: «химия» на третьем этаже, два «русских», «белорусский», «история», две «математики». От остановки бежала «немка» Семина. Она у нас не вела, но все знали, что она – шизанутая. В том году я вышел на уроке в туалет и слышал, как она ругалась с Одинцовым из восьмого «а». Он заглянул к ней на урок, попросил позвать Крылова. Семина замахала руками и бросила в него куском мела. Мел вымазал пиджак Одинцова, упал на пол и раскололся. Одинцов сказал:
– Тебе лечиться надо, дура.
– Ну-ка пойдем к директору! – заорала Семина. – Ты как с учительницей разговариваешь?
– А не надо кидать в меня мелом. Пошли к директору, я ему расскажу. Что, сосцала?
* * *
Троллейбус подкатился к светофору. В центре площади Орджоникидзе стояла скульптура: мужик и баба. Их руки были задраны вверх, они держали модель спутника.
Загорелся зеленый. Троллейбус переехал Пионерскую, остановился. Я вышел, повернул на Ленинскую. Лангет сняли только вчера, палец еще немного болел.
Я зашел в «Игрушки». Там не было ничего интересного. Раньше мне в нем много что купили: и амфибию, которая плавала в ванне, и железную дорогу «Pico Modelbahn» – правда, она скоро сломалась, и паровоз перестал ездить по рельсам. А еще мне здесь покупали оружие: пластмассовый автомат с красной лампочкой в стволе, черный железный маузер, маленький коричневый пистолет на пистонах. В четвертом классе и в начале пятого я играл с пацанами в войну в детском саду за столовой. Там была «вышка» – двухэтажный сарай с лестницей на второй этаж. Чтобы победить, надо было «взять вышку».
В комиссионном стояли японские «маги» по тысяче рублей и больше – «Sharp», «Toshiba» и «Sony». На всех них были яркие наклейки – «25 W» или «Hi-Fi». Возле них всегда стояло много пацанов и дядек.
На двери магазина висела бумажка, на ней было написано от руки:
«Список имеющихся в продаже автомобилей:
ЗАЗ-965 – 600 руб.
ЗАЗ-965А – 650 руб.
ЗАЗ-968 – 2200 руб.».
Я закрыл за собой дверь и сказал:
– Здрасьте.
Пацаны за столами кивнули. Роговец глянул на меня.
– И где это ты был, мой хороший?
– Я палец сломал…
– Двадцать первый! – крикнул Потапов.
– …на ноге. Справку могу принести.
– Справка мне твоя не нужна. Здесь тебе не школа, здесь все добровольно. Раз сказал, что сломал, значит, верю. Раздевайся – и за работу.
Я снял куртку, повесил на вешалку рядом с другими. Над вешалкой были прилеплены кнопками фотографии с прошлогодней «области»: пацаны с лентами «Юный чемпион». Были там и Пика с Додиком – они сейчас сидели за столами и паяли машины.
Я подошел к столу и включил паяльник.
Открылась дверь. Зашел Куцый, посмотрел по сторонам. Он был старше меня на два года, но учился в седьмом – сидел два года в первом классе.
– И где это ты был? – спросил Роговец. – Тоже палец сломал?
– Не, я «двойку» исправлял…
– По чему?
– По немецкому…
– Немецкий – это хорошо. Я в техникуме немецкий учил. Два года. У меня даже было по нему «четыре» за два года…
– В общей сумме, – шепнул Пика.
Мы все засмеялись.
– …Только ничего уже не помню. Только «ви хайст ду» и «колохозбауэр». А в школе учил английский. Помню, как будет велосипед. «Байсикл».
Куцый стоял у стола Роговца, держал в руке свою машину – «Metallex MTX». Он спаял только половину кузова.
Роговец выдвинул ящик стола, достал пачку «Астры», взял сигарету.
– Сходи-ка подкури мне от спирали.
Куцый взял сигарету, подошел к обогревателю. Я помазал кислотой бок машины, сунул паяльник в жестянку с оловом, приложил к машине.
Запахло табаком. Куцый понес сигарету Роговцу.
– Не, ну ты вообще – колхозбауэр. Я тебя попросил подкурить, а не полсигареты спалить. Придурок… Байсикл-колхоз, вот ты кто.
* * *
Папа храпел на кровати в спальне. Он пришел полчаса назад, пьяный, разделся и лег на покрывало – в красных «семейных» трусах и салатовой майке. Голова вдавилась в верхнюю из двух подушек – мама, когда заправляла кровать, всегда клала подушки в углу, одна на одну.
Я сидел за столом, заканчивал алгебру. Мама зашла в комнату, тронула папу за плечо.
– Петя, вставай. Пора уже стелиться…
Папа что-то пробурчал, повернулся, продолжал храпеть. Мама опять тронула его плечо, в этот раз – сильнее. Папа заворочался, открыл глаза.
– Встань, – сказала мама. – Надо разобрать постель…
Папа посмотрел на полированную дверь шкафа.
– Ну, сколько тебя ждать? Уже одиннадцатый час, пора стелиться. Игорь скоро будет ложиться…
– Я еще не ложусь, – сказал я.
– А пора. Уже пятнадцать одиннадцатого…
Папа сел на кровати.
– Ты что, русского языка не понимаешь? – спросила мама. – Долго тебя ждать?
– Недолго. Вообще меня ждать не надо. Сейчас уйду – и все.
– Куда ты уйдешь? Что ты такое городишь?
– Отойди, не мешай.
Папа спустил с кровати ноги, посмотрел на меня, встал, шатнулся, схватился за спинку кровати. Мама начала снимать с кровати покрывало. Папа взял со стула свои брюки. Пряжка ремня звякнула, ударилась о спинку.
– Куда ты собрался? – сказала мама. – Ложись. Я сейчас постелю – и ляжешь.
– Все, все, все… Хватит. Ухожу. Идите вы все на х… Все, все, все…
Папа застегнул ширинку, конец ремня болтался. Он просунул руки в рукава рубашки.
– Что такое, Петя? Что случилось? Ты ложись, поспи…
Дверь открылась, заглянула Наташа.
– Что у вас тут такое?
– Иди отсюда, не мешай. – Папа пытался застегнуть рукава рубашки. – Все идите на х… Ухожу. Больше не могу. Сами все решайте… Больше я за вас не буду думать… Ничего, поймете. Все поймете, только будет поздно… Хватит с меня, хватит.
Наташа отскочила в сторону. Папа вышел в прихожую, нашарил выключатель, включил свет.
– Сделай что-нибудь. – Наташа посмотрела на маму. – Он собрался уходить куда-то…
– Петя, успокойся… – начала мама. – Ложись, поспи.
– Не говори мне больше это. И пятьсот рублей своих можешь забрать. Мне больше не надо. Мне уже ничего не надо. Поняли? Все. Ничего больше не надо. Или вы еще не поняли? Хватит, я сказал… Ухожу к е…ни матери. Ухожу. Потом поймете… Будет поздно…
Папа сунул ноги без носков в ботинки, стал завязывать шнурки.
– Папа, перестань, – сказала Наташа. – Что с тобой такое? – Она повернулась к маме. – О чем он говорит? Какие пятьсот рублей?
– Думаешь, я знаю?
– А где он был сегодня, с кем выпивал?
– Он мне не отчитывается, ты прекрасно знаешь…
Папа встал, его шатнуло. Он сдернул свою куртку с вешалки.
– Быстро раздевайся и ложись! – закричала мама. – Что ты здесь концерты нам устраиваешь? Кому сказала? Быстро раздевайся и ложись! А то сейчас не знаю, что тебе сделаю!
Я испугался, что папа ударит маму. Он сел на лавку в прихожей, стал стягивать с ног ботинки.
– Давно бы так, – сказала мама. – А то устраиваешь непонятно что при детях. Тебе что, вообще на них наплевать? Ты не понимаешь, как ты их травмируешь такими вот концертами?
Папа пошел в спальню, на ходу пытаясь снять рубашку. Мама подошла к нему, помогла, выключила свет. Горела только настольная лампа. Мне осталось решить одно последнее уравнение.
* * *
За окном шел снег. Мы работали в слесарной мастерской – опиливали заготовки гаечных ключей. Это был заказ троллейбусного парка. Владилен сидел у себя в кабинете. Он всегда давал задание и уходил в свой кабинет – сидел там и читал «Советский спорт».
Прозвенел звонок – начался перерыв между «трудами».
– Погнали в снежки! – крикнул Кузьменок.
Дверь на улицу была напротив мастерской. Кузьменок открыл ее и выскочил на снег, за ним – все остальные: как были, в тапках и черных фартуках поверх пиджаков. Все начали лепить снежки и кидать друг в друга.
